Страница 32 из 35
* * * Для сердца нашего заветные места: Михайловское, Ясная Поляна, Где тишь и гладь, родная красота Сквозь бури лет приветливо проглянет - Отрадой вековечной старины, Далекой, пламенной весны, Отрадой юности и детства, Как наше вечное наследство, И с ними Русь жива, Как песенный напев и вещие слова, Что прозвучали здесь. Но ныне на примете У нас Абрамцево - на рубеже столетий, Именье Саввы Мамонтова. С ним Знакомство свесть мы посмешим. * * * Все удивления достойно здесь: отец - Друг ссыльных декабристов и купец. А сын, эпохой Пушкина взращенный, В промышленники вышел он, делец, Артист непревзойденный На сцене жизни и певец. Он брал в Италии уроки пенья И лепки - полон вдохновенья. И скульптор славный мог бы выйти из него, Когда б не мецената торжество, Единого во многих лицах, всех из круга, Кого привлек для вдохновенного досуга. Ценя классическую древность, он хранил мечту И звал друзей любить родную красоту. * * * И ставил он превыше не мое, а наше, Чтоб жизнь была для всех все краше. Портрет его писали многие, Серов, И Цорн, и Репин, - всюду он таков, Каков и был, эдоров и весел. Только Врубель Запечатлел могучую натуру в бурях Ума и воли, точно он и впрямь артист, Иль русский ренессансный тип. Лоренцо Медичи в нем видели недаром, Понять великое пытаясь в старом. Он не правитель, а купец, Влюбленный в красоту мудрец, Взрастил художников, чья слава - Его величию ярчайшая оправа. * * * Веселый, бесподобный гений, славой Был осенен, но счел ее он не забавой, А силой, отвращающей от зла, С чем жажда веры в муже возросла. Художник чистый, преданный искусствам, Вдруг в ужасе не внемлет больше чувствам, Склоняясь перед Богом, вымыслом седым, С его могуществом, как благовоний дым. Так убивался Гоголь в Риме, Не находя спокойствия в прекрасном мире Для изысканий и труда, Как Гете, устремившийся туда Не для стенаний - вдохновенья, Души и тела возрожденья. * * * Богов языческих отринув скопом, В великом страхе он вступил в боренья с чертом, Желая высмеять его, такой-сякой, Как будто черт не шарж на род людской С его могуществом и склонностью ко злобе Творить и уничтожать живое. Не хочется мне верить, черт с ним совладал, И душу бедную унес он прямо в ад. Но Русь жива в его поэме дивной, Где все земное в грусти неизбывной Под небом голубым Сияет вечностью, как славы нимб Из чистого эфира, Что осенил поэтов мира. * * * Другой художник, граф, всемирный гений, Во дни сомнений, Что благо в мире и соблазн, Отринув красоту, послал ее на казнь. Сократ о том, поди, не догадался. Боккаччо, говорят, весьма засомневался, Зачем с веселостью беспечной он На радость дьяволу писал “Декамерон”. О чем печаль, я знаю, уж поверьте, У нас надежды мало на бессмертье, Будь граф ты, гений, старость гнет, И веры, как безверья, тяжек гнет. Но красота ль повинна? Жизнь земная Прекрасна, коль была, и увядая. * * * А было время, молодость, язык Гомера, Для мифа исстари классическая мера, Страницы эпоса “Война и мир”, Где жизни вдохновенный пир На сцене мировой впервые Явила дерзновенная Россия. Свободой насладившись всласть, На императорскую власть Наполеон прельстился И в ослеплении с Россией он сразился. Весь героизмом упоен и красотой, Как век Перикла, Возьмем пример из мирового цикла, Взошел в России век золотой! * * * Как долго я носился с томиком стихов, Простых, таинственных, вне смысла слов, Мне близких почему-то, Как город и река, как утро, Как грезы юности и как любовь, Что будит мысль, волнуя кровь. И весь я полон озарений Из детства моего и устремлений До бездны звезд, Когда падение - полет С мечтою дерзновенной Достичь конца Вселенной, А там, быть может, и вожделенный край, Над Адом вознесенный Рай? * * * Студент влюбленный вещими стихами Поет, как Данте, о Прекрасной Даме, С предчувствием миров иных И бедствий роковых. По-детски простодушен и серьезен, Как соловей, томился он по розе, И пел высокую любовь, И нежен, и суров. Храня, как бедный рыцарь в сердце, Прекрасной даме верность, Влюбленный в женщин, как в мечту Он пел любовь и красоту, Петрарке вторя, Ликуя и стеная, как от горя.