Опричнина

На практике получилось совсем иное. В опричном войске ценились не столько храбрость и мудрость, сколько жестокость и угодничество. Строгая дисциплина постепенно заменялась своеволием каждого опричника. Вместо «правого суда» воцарилось полное беззаконие. Истребление действительных врагов московского государя сочеталось с преследованием в своекорыстных целях множества людей, не причастных ни к каким заговорам и мятежам. Последний час опричнины пробил. Ее ликвидация оставалась только делом времени.

Еще в то время как Грозный довершал свою кровавую расправу с новгородцами, к границам Московского государства приближалось польско-литовское посольство во главе с Яном Андреевичем Кротовским (из Кротошина). В Москву представители Сигизмунда Августа прибыли 3 марта[2190]. В течение двух месяцев они тщетно ожидали начала переговоров. Только 4 мая Иван IV приехал из Слободы в Москву и принял Кротовского и его товарищей[2191].

Во время затянувшихся переговоров в столицу начали приходить вести о появлении на южнорусских окраинах «крымских людей». Первое такое известие сообщил 13 мая путивльский наместник. Поэтому уже 17 мая «на берег» были посланы воеводы как из земщины (М.И. Воротынский, Н.Р. Одоевский и др.), так и из опричнины (И.Д. Плещеев, А.И. Хворостинин и Ф.М. Трубецкой)[2192]. 22 мая пришло еще более тревожное сообщение о появлении татар на «Муравском шляху» и о том, что крымские люди (численностью чуть ли не в 50–60 тысяч человек) пришли на рязанские и каширские места[2193]. Дело не терпело промедления. В тот же день навстречу татарам с войсками выступил сам царь Иван IV. Страхи оказались напрасными. 24 мая Грозный получил от М.И. Воротынского грамоту, в которой сообщалось, что 21 мая воеводы Д. Хворостинин и Ф. Львов «крымских людей побили и языки многие поимали и полону много отполонили». Продолжение царского похода признано было нецелесообразным, и Иван IV в тот же день вернулся в Москву, где его ожидала сложная дипломатическая игра. «На берегу» на случай всевозможных неожиданностей было оставлено большое войско главе с И.Д. Бельским, И.Ф. Мстиславским и М.И. Воротынским[2194].

Постоянная и все усиливавшаяся опасность, грозившая России с юга, а также внутриполитические осложнения заставили царя приложить максимум усилий для заключения перемирия.

Решительный поворот к установлению мирных отношений с Речью Посполитой было ускорен и другими обстоятельствами. Уже в начале 1569 г. до Москвы дошли слухи, что в связи с тяжелой болезнью бездетного польского короля «хотят взяти на Великое княжество Литовское и на Польшу царевича Ивана»[2195]. В июне 1570 г. польские послы уже прямо говорили Ивану IV о возможности русской кандидатуры на польский престол после смерти Сигизмунда II[2196]. Московское правительство, не обольщаясь этими посулами, учитывало возможность установления прочных мирных отношений с Литвой и Польшей[2197].

Была и более реальная перспектива, требовавшая замирения с Речью Посполитой. 10 июня 1570 г. в Москву прибыл для завершения переговоров с Иваном IV датский герцог Магнус, торжественно встреченный в русской столице[2198]. Было договорено и о переходе под русский протекторат «Ливонского королевства», и о женитьбе Магнуса на дочери Владимира Андреевича[2199]. После разработки плана осады Ревеля 25 июня Магнус с русскими войсками и «нарядом» отбыл из Москвы в Прибалтику, где он рассчитывал покрыть воинской славой свои знамена[2200]. По свидетельству очевидца Иван Грозный даже обещал передать русский престол Магнусу после своей смерти[2201].

Почти одновременно с этим в результате переговоров 20–22 июня был выработан приемлемый для польской и русской стороны проект трехлетнего перемирия, которое давало возможность подготовить почву для заключения прочного мира. Для ратификации перемирия польским королем русское правительство решило отправить в Польшу специальное посольство во главе с князем Иваном Магметовичем Канбаровым[2202].

Курс на установление мирных отношений с Речью Посполитой и договор с Магнусом сочетались с разрывом переговоров со Швецией. Еще 14 ноября 1569 г. в Новгород прибыло от нового шведского короля Юхана III посольство во главе с епископом абовским Павлом для возобновления мирных переговоров, прерванных в Стокгольме в связи с низложением Эрика XIV[2203]. Оскорбленное тем приемом, который был оказан в Стокгольме И.М. Воронцову и его товарищам, московское правительство долгое время вообще отказывалось принять шведских представителей. 10 января шведских послов препроводили в Москву, а только 1 июня состоялась встреча епископа Павла в Кремле с И.М. Висковатым и А. Васильевым. Но в это время вопрос о договоре с Магнусом и походе на Ревель был фактически решен, что делало невозможным русско-шведское соглашение. Требуя в качестве непременного условия установления мирных отношений выдачу Екатерины Ягеллонки, т. е. жены короля Юхана III, царь шел на явный разрыв со Швецией. 12 июня после прекращения переговоров шведских послов отправили в Муром, где они долгое время провели в ссылке[2204].

Разрыв со Швецией означал отказ московского правительства от плана тройственного русско-шведско-английского союза. К тому же и переговоры в Англии, завершившиеся в мае 1570 г., не дали ощутимых результатов: королева Елизавета не хотела открыто вмешиваться в Ливонскую войну. Единственно, что она обещала царю — это убежище в Англии, если он «но тайному ли заговору, по внешней ли вражде» будет вынужден покинуть Россию. Летом русские послы вернулись в Москву. Уклончивая позиция английского двора в условиях нового внешнеполитического курса России вызвала в Москве резкое недовольство. 24 октября 1570 г. Иван IV пишет негодующий ответ Елизавете, в котором резко порицает ее за политику, проводимую английским правительством в отношении России, в частности по вопросу о русско-английском союзе[2205]. Царь язвительно укоряет королеву и за то, что вместо нее («мимо тебя») Англией управляют «не токмо люди, но мужики торговые, и о наших о государских головах, и о честех, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков»[2206]. В качестве ответной санкции русское правительство ликвидировало торговые привилегии Московской компании.

Во время пребывания в Москве польского посольства произошел один весьма любопытный эпизод. В свите Яна Кротовского (кстати сказать, убежденного протестанта) находился проповедник Ян Ракита, вышедший из среды моравских братьев. Между Ракитой и царем 10 мая состоялся диспут по богословским вопросам, о котором сохранились довольно подробные сведения как в западных (П. Одерборн, Ласицкий), так и в русских источниках. В качестве заключительного аккорда к диспуту -18 июня Яну Раките вручили письменный трактат царя, содержавший резкую критику протестантского вероучения[2207].

3 июля Ян Кротовский со своим посольством направился из Москвы в Польшу[2208]. Вскоре после отъезда польского посольства в Москве начались новые казни. Прежде всего был убит брат главы Посольского приказа Третьяк Висковатый[2209]. По сообщению Гваньини, он погиб потому, что оклеветал Владимира Старицкого. Эти сведения весьма вероятны, так как среди казненных летом 1570 г. был и повар, давший яд князю Владимиру.

2190

Сб. РИО. Т. 71. С. 630; КПМВКЛ. Т. I. № 188–190; донесения польского посольства в извлечении см.: Шмурло Е.Ф. Россия и Италия. Сборник исторических материалов и исследований, касяющихся сношений России с Италией. Т. II, вып. 2. СПб., 1913. С. 243 и след.; Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570–1582): Историко-критическое исследование. СПб., 1904. С. 2–4.

2191

Сб. РИО. Т. 129. С. 183; Т. 71. С. 639. Иван Грозный был в Новгороде еще 15 февраля и после псковской экспедиции — 9 марта (Сб. РИО. Т. 71. С. 628–629; Савва В. О Посольском приказе в XVI веке. Вып. 1. Харьков, 1917. С. 104). 15 марта он находится «у Троицы в селцех», — 17 марта — в селе Богородицком, а 18 марта — в Слободе (Сб. РИО. Т. 71. С. 632; Савва B. Указ. соч. С. 106, 107).

2192

Э. Л. 356–356 об. [РК 1475–1605 гг. с Т. II. С. 255–256]; Синб. об. С. 25. [РК 1559–1605 гг. С. 62, 63. Бояре не названы].

2193

Э. Л. 356 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 255]; Сб. РИО Т. 71. С. 660, 664, 665; Новосельский A.A. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948. С. 430. По донесению аббата Цира Максимилиану II, 26 июля татарское войско насчитывало 40 тысяч человек (Лурье Я.С. Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира о переговорах с А.М. Курбским в 1569 году (по материалам Венского архива) // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 466). 18 мая, по сообщению польских послов, какой-то русский военачальник, отступивший перед татарами, был отдан на растерзание медведю (Шмурло Е.Ф. Россия и Италия. Т. II, вып. 2. C. 245). Этот же эпизод есть у Шлихтинга и Гваньини (у последнего он прямо датирован 1570 г.), которые говорят, что медведя на своего брата выпустил царский шут (Шлихтинг. С. 43, 56). Речь только идет не о братьях Гвоздевых, как полагает В.Б. Кобрин (см.: Кобрин В.Б. Состав опричного двора // АЕ за 1959 год. М., 1960. С. 65–66), а о Прозоровских (шут, по словам Шлихтинга, «велел называть себя Прозоровским»). Это согласуется с рассказом Курбского, который пишет, что царь заставил Никиту Прозоровского убить своего брата Василия (РИБ. Т. XXXI. Стб. 284–285,349).

2194

Э. Л. 357 [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 263]; Синб. сб. С. 25. [РК 1559–1605 гг. С. 63–64]. По донесению из Польши, этих трех воевод с войском в 50 тысяч человек направили против татар только 4 июля 1570 г. (HRM. Т.П. Petropoli, 1841.NCLIV).

2195

Сб. РИО. Т. 71. С. 593.

2196

Сб. РИО. Т. 71. С. 676.

2197

Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 77–78.

2198

Штаден. С. 133; Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории /Изд. Ю.Н. Щербачева. Вып. 2//ЧОИДР. 1916. Кн. II. № 182. С.32; Прибалтийский сборник. Т. III. Рига, 1880. С. 168–188; Шлихтинг. С. 59–61; РИБ. Т. XVI. № 24; Scriptores rerum Livonicarum. Bd, II. Riga, 1848. S. 253–258.

2199

Ее именуют обычно Ефимией (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. СПб., 1843. Примечание 335), возможно, имея в виду дочь Владимира Андреевича Евдокию, умершую 20 ноября 1570 г. (Гиршберг В.Б. Материалы для свода надписей на каменных плитах Москвы и Подмосковья XIV–XVII вв. Ч. I // Нумизматика и эпиграфика. Вып. I. М., 1960. № 133. С. 60–61). Позднее (12 апреля 1573 г.) Магнус женился на другой дочери Владимира Старицкого — Марии (Цветаев Д. Мария Владимировна и Магнус Датский // ЖМНПр. 1878. № 3. С. 57–85; Сахаров И.П. Сказания русского народа. СПб., 1849. Т. II. С. 65–69).

2200

Синб. сб. С. 26 [РК 1559–1605 гг. С. 65].

2201

Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории. Вып. 2. С. 33.

2202

Шлихтинг. С. 59.

2203

Сб. РИО. Т. 129. С. 175. Донесение Павла Юстуса издано в кн.: Beitrage zur Ke

2204

Сб. РИО. Т. 129. С. 183–185,190; Шлихтинг. С. 61.

2205

ПИГ. С. 139–143.

2206

ПИГ. С. 142.

2207

Древнерусские полемические сочинения против протестантов // ЧОИДР. 1879. Кн. II. С. 1–80; Холмско-Варшавский Епархиальный вестник. 1878. № 8,10; Соколов И. Отношение протестантизма к России в XVI и XVII вв. М., 1880. С. 60 и след.; Цветаев Д. Протестантство и протестантизм в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 544–570; Bidlo J. Rozmova br. Jana Rokyty i cara Ivana Hrozneho // Casopis ceskeho musea. Т. IX. Praha 1903; Idem. К rozmove br. Jana Rokyty s carem lvanem Hroznym (1570) // Gasopis cesky historicki. Т. XI. S. 430–432;) Флоровский A.B. Чехи и восточные славяне. Т. I. Прага, 1935. С. 376–381; Muller L. Die Kritik des Protestantismus in der russischen Theologie vom 16. bis zum 18. Jahrhundert. Wiesbaden, 1951. S. 23–31. Новое издание ответа Грозного Раките; Tiimins V.A. Tsar Ivan IV reply to Jan Rokyta. Paris, Hague, 1971.

2208

Сб. РИО. T. 71. C. 745.

2209

Шлихтинг. С. 41, 56. С.Б. Веселовский ошибочно связывает казнь Т. Висковатого с отъездом польских послов 1569 г. (Веселовский С.Б. Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник // Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 366–367). Третьяк Висковатый в 1562 г. ездил со своим братом И.М. Висковатым в Швецию (ЦГАДА. Датские дела. Кн. I. Л. 346).