Страница 83 из 94
Максиму Греку вменялось в вину также, что он в Волоколамском монастыре говорил: «Напрасно мя держат без вины», т. е. отрицал все прежние обвинения, выдвинутые против него на соборах 1525 г.
После речи Даниила состоялся допрос Максима и свидетелей. Максим и на этот раз считал себя невиновным. Однако свидетели Михаил Медоварцев и Вассиан Рушанин всячески старались его «изобличить» (как поступал и сам Максим по отношению к Берсеню в 1525 г.). Они утверждали, что при переводе «правили» книги по прямому указанию Максима Грека. А так как его переводы отличались от старых, бытовавших на Руси, то этого было вполне достаточно, чтобы обвинить Максима в ереси. При этом Вассиан Рушанин ссылался на слова Вассиана Патрикеева: «Ты слушай мене, Васьяна, да Максима Грека, и, как тебе велит писати или заглаживати Максим Грек, так учини. А здешние книги все лживые, а правила здешние кривила, а не правила»[1438].
Так или иначе Максим и Вассиан Патрикеев были признаны виновными. Первого сослали в Тверь, епископом которой был иосифлянин Акакий, а второго — в Иосифо-Волоколамский монастырь (где ранее находился в заточении Максим).
Последнее упоминание о Вассиане относится к 1532 г. В грамоте от 4 марта Василий III, вызывая в Москву старца волоколамского Тихона, наказывал: «Васьяна княж Иванова приказал бы ты, Тихон, беречи Фегнасту Ленкову»[1439].
Расправившись с Вассианом и Максимом, Василий III решил еще более укрепить положение сына-наследника.
5 февраля 1531 г. с князя Ф. М. Мстиславского взята была вторая крестоцеловальная запись[1440]. Князь Федор, которого до рождения Ивана Василий III, возможно, прочил в наследники престола, предпринял неудачную попытку бежать в Литву, добрался до Можайска, но был схвачен[1441]. Трудно сказать, чем вызывался этот побег: то ли князь Федор потерял надежду на наследование русского престола и решил отъехать, то ли он боялся возможного преследования со стороны Василия III, ставшего недавно счастливым отцом нового наследника престола. Во всяком случае отделался князь Федор сравнительно легко. Он принес присягу верности Василию III, в которую был внесен пункт о службе и сыну великого князя Ивану.
31 июня Василий III отдал распоряжение «быти у князя Дмитрея Федоровича Бельского и спати, переменяясь», четырем детям боярским. «Доспех» князя должен был взять оружничий Никита Карпов, коня — Василий Беззубый. Князь Дмитрий впервые после длительного перерыва упоминается в разрядах в августе 1530 г. Опала его брата Ивана после похода 1530 г. отразилась, наверно, и на нем самом. Во всяком случае приведенное распоряжение говорит об усилении надзора над князем Д. Ф. Бельским[1442].
15 августа 1531 г. (на Успеньев день) присягу московскому государю, Елене Глинской и наследнику Ивану принесли также новгородцы[1443]. В честь этого события в Детинце поставлена была деревянная церковь Успенья. В ней находился придел Усекновения честные главы Иоанна Предтечи (по имени наследника престола). Освящена она была к годовщине со дня рождения Ивана (26 августа)[1444]. По иронии судьбы с усекновением «честных глав» будет в дальнейшем связана вся жизнь Ивана Васильевича. И особенно достанется самому Великому Новгороду.
Торжественное принесение присяги наследнику связывало княжение Василия III с правлением его отца. Ведь и сам Василий при Иване III получил титул новгородского князя. Тот же смысл, что и присяга новгородцев, имело составление докончальной грамоты Василия III и Юрия Ивановича от 24 августа 1531 г. Это не первый договор между братьями. В Царском архиве хранились более ранние «списки з докончальных грамот княж Юрьевы, и княж Дмитриевы, и княж Семеновы, и княж Ондреевы с великим князем Василием»[1445]. Точной даты составления их нам неизвестно. Весь пафос докончания 1531 г. состоял в том, что князь Юрий отказывался от претензий на великокняжеский престол и приносил присягу на верность не только Василию III, но и его сыну Ивану. В остальном грамота повторяла текст договора между братьями 1504 г.[1446] Аналогичное докончание составлено было и с князем Андреем, но текст его не сохранился[1447].
Устроив дела в Москве со своими удельными братьями, 17 сентября 1531 г. Василий III выехал вместе с Еленой и годовалым сыном помолиться в Троицу, а затем на Волок и в Можайск «на свою царскую потеху». Вернулся в столицу он 19 ноября[1448]. Прошло меньше месяца, и великий князь отдал распоряжение послать в Нижний Новгород Шигалея и казанских послов (10 декабря). Там уже с октября находились крупные военные соединения во главе с Василием Шуйским. Это был ничем не прикрытый военный нажим, которым московский государь хотел добиться утверждения Яналея на престоле[1449].
Всякая попытка противодействия этому фактически означала новую русско-казанскую войну и воцарение в Казани ненавистного местному населению Шигалея. 24 декабря в Нижний Новгород «к царю» отправили дьяка А. Курицына с записями, которые писал бакшей Ибреим. Эти записи князь В. В. Шуйский должен был переслать в Казань царевне и князьям. Они, очевидно, содержали условия шерти Яналея.
Примерно в то же время, когда Василий III зорко наблюдал за событиями в Казани, его новгородские и псковские наместники заключили новое двадцатилетнее перемирие с Ливонией (1 октября)[1450].
На рубеже 1532 г. обострились отношения Василия III с его удельными братьями. В начале 1532 г. на виленском сейме получены были сведения, что в Московском государстве «великий замяток ся стал»: у Василия III произошел с братьями «розтырк», в результате которого князь Андрей Иванович захватил Белоозеро, где находилась великокняжеская казна, а князь Юрий взял Рязань и украинные города, подняв на великого князя татар[1451]. В какой степени Этот слух отражал реальное положение вещей, сказать трудно. Известно только, что 2 января 1532 г. Юрий Иванович находился в Москве[1452].
Весна 1532 г. прошла в мирных переговорах. 17 марта 1532 г. Василий III принимал в Кремле литовское посольство Ивана Богуславича Сапеги, которое прибыло для обсуждения русско-литовских отношений в связи с тем, что в конце года истекал срок шестилетнего перемирия между Литвой и Россией.
После того как из-за «спорных речей» стороны не смогли договориться о заключении вечного мира, встал вопрос о перемирии. И здесь стороны выступили с разными предложениями. Литовская сторона, втянутая в войну с Молдавией, хотела заключить с Россией длительное перемирие (на пять лет) и настаивала на уступке ей Чернигова и Гомеля с волостями или во всяком случае одного Гомеля. Русские представители отвергали всякие территориальные претензии Сигизмунда и соглашались только на кратковременное (на год) перемирие. В конце концов решили продлить перемирие с 25 декабря 1532 г. еще на год. Запись о перемирии была составлена 10 апреля. С тех пор до смерти Василия III отношения с Литвой ничем не омрачались[1453].
Той же весной из Крыма возвратилось посольство С. И. Злобина (30 марта), а вместе с ним прибыло посольство Саадат-Гирея. Крымский посол Авелших привез с собой шертную грамоту Саадата (от ноября 1531 г.). В ней крымский хан торжественно обещал стоять «заодин» с великим князем против его «недругов».
1438
Чтения ОИДР, 1847, № 7, стр. 10.
1439
А. А. Зимин. Переписка старцев Иосифо-Волоколамского монастыря с Василием III, стр. 135.
1440
СГГД, ч. I, № 159, стр. 439–443. После брака с Анастасией в августе 1529 г. князь Федор в разрядах впервые упоминается в августе 1533 г. (РК, стр. 82). Ср. его жалованную грамоту от.22 июня 1533 г. (ГКЗ, Ярославль, № 8/14756).
1441
Согласно записи, князь Федор признавался, что он «хотел… ехати… к Жигмонту королю». В царском архиве хранились «списки княж Федоровы Мстиславского, как приехал в Можаеск, и прежнее его дело, что было ему ехати в Литву» (Описи, ящик 27, стр. 21). В первом случае (1529 г.) было только «дело» о побеге, а во втором (около 1531 г.) — уже и попытка отъезда.
1442
ЦГАДА, ф. 146, № 5. Следующее упоминание о кн. Дмитрии относится к лету 1532 г. (РК, стр. 74, 80).
1443
НЛ, стр. 125; ПСРЛ, т. XXX, стр. 203.
1444
НЛ, стр. 323; ПСРЛ, т. VIII, стр. 278; г. XXIII, стр. 259.
1445
Описи, ящик 27, стр. 21. Грамота упоминается и в Описи Посольского приказа 1614 г.: «Список с утверженные грамоты Юрия Ивановича с великим князем Васильем Ивановичем всеа Руси». Здесь же хранились и «утвержденные» грамоты князя Юрия с Василием III 1531 г. (там же, стр. 55).
1446
ДДГ, № 101, стр. 416–420; № 90, стр. 364–369.
1447
Описи, ящик 158, стр. 33.
1448
ПСРЛ, т. VIII, стр. 276; т. XIII, стр. 54; т. XX, стр. 409. Во время поездки «на потеху» Василий III написал два письма Елене Васильевне, в которых заботится о здоровье своего наследника («Письма русских государей», т. I, № 2–3, стр. 3–4). Писала великому князю грамоты и княгиня Елена, «коли князь велики ездил с Москвы» (Описи, ящик 85, стр. 27).
1449
ПСРЛ, т. VIII, стр. 276; РК, стр. 79–80. Датировка событий в Казани сбивчива. И. И. Смирнов считал, что переворот в Казани произошел не в 1531, а в 1532 г. под давлением посланных в Нижний войск В. В. Шуйского (Смирнов, стр. 65–66). В летописях сообщение о посылке Шуйского носит вставочный характер (текст: «А сам князь велнкы… ко всей земли Казапьской».-ПСРЛ, т. XIII, стр. 56). Оно разрывает единый летописный рассказ о посылке и возвращении Головина в Казань в 1531 г. Пространная редакция разрядов датирует посылку В. Шуйского в Нижний и «посажение» Яналея осенью 1531 г. («в те поры Яналея царя сажали в Казани на царство». — Э» л. 104). Единственная неясность — это сведение Вологодского летописца о том, что в 7040 г. казанские татары воевали волости Толшму, Тиксну и Сянжему и другие, а ушли обратно «на масляной неделе в четверг». При этом «замятия велика» была по волостям и в городах Устюге, Вологде и Тотьме. Именно тогда («на весну ту») Василий III посадил на престол брата Шигалея — «Зевендея» (ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 162). По Волоколамскому летописцу, Василий III дал касимовского царя в Казань в 7040 г. [Зимин, стр. 12]. Возможно, речь идет о присяге, которую дал Яналей в 1532 г.
1450
ПСРЛ, г. IV, стр. 549; т. VI, стр. 288–289; т. XIII, стр. 60; СГГД, ч. V, № 105–106, стр. 109–123.
1451
М. К. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 261; Акты Литовско-Русского государства, вып. I. М., 1900, стр. 240.
1452
ЦГАДА, ф. Колязина монастыря, кн. I, № 85.
1453
ПСРЛ, т. VIII, стр. 279; АЗР, т. 2, № 172; Сб. РИО, т. 35, стр. 845–849; М. Я. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 263. В октябре 1532 — январе 1533 г. в Литве побывало посольство Василия Олферьева Нащокина, изложившее жалобы о порубежных обидах (ПСРЛ, т. VIII, стр. 280–282; т. XIII, стр. 66; т. XX, стр. 414; Сб. РИО, т. 35, стр. 859–869) См. послание Василия III Сигизмунду о присылке послов для решения порубежных споров (АЗР, т. II, № 169).