Страница 15 из 94
Всем церковным теориям противостояли вольнодумцы-реформаторы, к учению которых сначала прислушивался великий князь, а затем выдал их более услужливым и, как ему казалось, более надежным иосифлянам.
Таковы те проблемы, которые должны были неминуемо встать перед наследником престола после смерти Ивана III. Пойдет ли княжич Василий по пути своего отца, или он предложит свое решение сложных задач, оставленных ему отцом, должно было показать будущее.
Сразу же по смерти отца Василий Иванович «в железа плямянника своего великого князя Дмитрея Ивановича и в полату тесну посади»[293] и таким образом с молниеносной быстротой ликвидировал для себя наиболее грозную опасность.
Накануне кончины Иван III еще раз подтвердил свое завещание, в том числе о выделении уделов Юрию и Дмитрию, а «сына своего Семиона да Андрея дасть на руки брату их, великому князю Василию и повеле им дати уделы»[294]. Поскольку Юрий и Дмитрий распоряжались уделами уже больше года, Василию III ничего не оставалось, как примириться с существующим порядком вещей. Однако от передачи уделов Андрею и Семену великий князь пока воздержался. Он уже с первых дней прихода к власти показал, что борьба с удельной чересполосицей будет для него основным делом жизни. Не был склонен Василий считаться и с мелкими князьками. Так, очевидно, в это время он свел с Великой Перми местного князя Матвея и назначил туда наместником князя В. А. Ковра[295].
Смерть государя Московии вселила в сердца врагов Русского государства призрачные надежды на возможность использования трудной для Василия Ивановича ситуации с целью отторжения от России земель. Так, Александр Казимирович писал магистру Тевтонского ордена Вальтеру фон Плеттенбергу, что «теперь наступило удобное время соединенными силами ударить на неприятеля веры христианской, который причинил одинаково большой вред и Литве, и Ливонии»[296]. Но осторожный магистр не склонен был поддержать авантюристические планы великого князя Литовского. Да и Александр, узнав, что никакой «усобицы» по смерти Ивана III не наступило, решил не ввязываться в новую войну с Россией.
Расправа с Дмитрием-внуком дополнялась поддержкой тех сил, врагом которых был этот номинальный глава еретической партии. Поэтому сразу же после смерти новгородского архимандрита Геннадия на новгородскую архиепископию возводится 15 января 1506 г. Серапион, троицкий игумен, с которым повздорил незадолго до смерти Иван III[297]. Серапион пользовался большим влиянием в высших клерикальных кругах как ревностный защитник прерогатив церкви. Он был близок и к митрополиту Симону, который, будучи избран в 1495 г. на московскую митрополию, оставил именно его в качестве преемника на троицком игуменстве. На соборе 1503 г. Серапион энергично отстаивал незыблемость монастырского землевладения.
Не менее колоритны и другие назначения. 18 января 1506 г. архиепископом Ростовским стал брат Иосифа Волоцкого Вассиан[298]. Немногим позднее, в феврале 1507 г., епископом Коломенским назначили андронниковского архимандрита Митрофана. Фигура этого бывшего духовника Ивана III была более чем определенной[299]. Еще весной 1503 г. именно к нему обращался Иосиф Волоцкий с просьбой сподвигнуть великого князя на гонение «отступников веры Христовы»[300]. В Андронниковском монастыре в 1504 г. была заложена каменная трапеза как знак особой милости великого князя, 8 сентября 1506 г. она была торжественно освящена[301].
Епископат пополнился наряду с Митрофаном еще одним горячим сторонником иосифлян. 23 января 1508 г. крути-цкую епископию получает Досифей (Забела)[302].
Таким образом, воинствующие церковники получали явное и прочное большинство среди высших иерархов. Но и только. В финансовой и земельной политике Василий III не спешил с раздачей благ своим клерикальным союзникам. Линия на резкое ограничение монастырских иммунитетов, проводившаяся в последние годы правления Ивана III, продолжалась и в первые годы княжения его сына, во всяком случае до 1511 г.[303] Сохраняя свою старую привязанность к иосифлянам, как противникам вольнодумия и политических притязаний Дмитрия-внука, Василий Иванович продолжал политику утеснения прерогатив духовных корпораций, унаследованную им от отца и его окружения. Вот уж поистине: дружба дружбой, а деньги врозь! И это не было чем-то новым для Василия III. Еще на соборе 1503 г., когда встал вопрос, быть или не быть на Руси у монастырей вотчинам, он и Дмитрий Углицкий «присташа к совету отца своего» (в отличие от князя Юрия)[304].
Не только монастыри, но и княжата-наместники вызывали к себе более чем сдержанное отношение великого князя с первых месяцев его правления. Уже весной 1506 г. он выдал уставные грамоты, ограничившие судебно-административный произвол наместников в Галиче и Переяславле-Залесском, т. е. в самом центре страны[305].
Грозной опасностью для России оставалась Казань. Сразу же после вступления на престол Василия III казанский хан Мухаммед-Эмин официально провозгласил разрыв отношений с Москвой.
«Аз, — говорил он, — есми целовал роту за князя великого Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю быти за великим князем Васильем Ивановичем. Велики князь Василий изменил братаничю своему великому князю Дмитрею, поймал его через крестное целованье. А яз, Магмет Амин, казанский царь, не рекся быти за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есми пил, ни быти с ним не хощу»[306].
Открытая борьба Москвы с Казанью была только делом времени. Поэтому необходимо было заручиться поддержкой Крыма. 7 декабря 1505 г. ко двору Менгли-Гирея был отправлен Василий Наумов с извещением о вступлении на престол Василия III. Основной задачей его миссии было укрепление если не дружеских (что было бы наилучшим вариантом), то хотя бы добрососедских отношений [307]. Самое главное состояло в том, чтобы не допустить поддержки Крымом Казани в неизбежном русско-казанском вооруженном конфликте.
Обстановка благоприятствовала миссии Наумова. В Литве в это время находился на положении полупленника-полусоюзника злейший враг Менгли-Гирея хан Большой орды Ших-Ахмет. Это вызывало явное неудовольствие в Крыму. В августе 1505 г. большой набег на земли Великого княжества Литовского совершил старший сын крымского царя Мухаммед-Гирей с братьями. Его «загоны» (передовые отряды) доходили до Вильно и Минска[308].
Особую роль в предстоявшей игре должен был сыграть брат Мухаммед-Эмина и Абдул-Латифа царевич Куйдакул, находившийся в это время на Руси под присмотром архиепископа Ростовского. По рассказу летописца, Куйдакул обратился к митрополиту с просьбой о крещении и 21 декабря 1505 г. принял православную веру, получив при этом имя Петра. 28 декабря он принес присягу на верность Василию III и был выпущен из «нятства»[309].
Чтобы прочнее удержать новообращенного царевича, великий князь 25 января 1506 г. женил его на своей сестре Евдокии. В качестве удела царевич Петр получает Клин, Городен и пять сел у Москвы «на приезд». Впрочем, уже через год с небольшим (в феврале 1507 г.) Клинским уездом распоряжается сам московский государь[310].
293
УЛС, стр. 102. Герберштейн говорит, что Дмитрий был брошен в темницу сразу же после разговора с умирающим Иваном III (Герберштейн, стр. 13). Версию Герберштейна повторил Стрый-ковский (Stryjkowski, str. 323).
294
ПСРЛ, т. XXIV, стр. 215.
295
Документы по истории Коми. — «Историко-филологический сборник», вып. 4. Сыктывкар, 1958, стр. 264. Дата «7013» Вычегодского летописца, возможно, ошибочна.
296
Соловьев, кн. III, стр. 219.
297
ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 535, 536, 611 (приехал 27 февраля); т. VI, стр. 51, 245; т. VIII, стр. 245; т. XXIV, стр. 215 (18 января); т. XXVI, стр. 297; т. XXVIII, стр. 339; ПЛ, вып. 1, стр. 91 (приехал «на Збор»); Г. Н. Моисеева. Житие новгородского архиепископа Серапиона, стр. 154–157; Ю. К. Бегунов. «Слово иное…», стр. 351–364; Послания, стр. 266–267.
298
ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 536, 611; т. VI, стр. 51, 245.
299
ПСРЛ, т. VI, стр. 52; т. VIII, стр. 247. В декабре 1503 г. он присутствовал при составлении завещания Ивана III (ДДГ, № 86, стр. 364).
300
Послания, стр. 175–178.
301
ЛСРЛ, т. VI, стр. 52; т. XXIV, стр. 216. С Митрофаном, как одним из наиболее близких лиц, Василий III вместе со своим окружением ездил осенью 1509 г. в Новгород (ПСРЛ, т. VIII, стр. 251).
302
ПСРЛ, т. VI, стр. 53, 547; т. VIII, стр. 248–249; т. XXIII, стр. 198; т. XXVI, стр. 299; т. XXVIII, стр. 342; РВ, стр. 260, Досифей принимал самое активное участие в осуждении Серапиона в 1509 г. (Послания, стр. 225, 329). Не гнушался Досифей клеветы во время суда 1531 г. над Вассианом Патрикеевым (Казакова, стр. 297). Участвовал он и в судилищах над Максимом Греком в 1525 и 1531 гг. (Чтения ОИДР, 1847, кн. 7, стр. 1, 7, 11, 12). Присутствовал Досифей при кончине Василия III (ПСРЛ, т. VI, стр. 269, 275). В 1537 г. именно ему была поручена щекотливая миссия доставки в Москву князя Андрея Старицкого (ПСРЛ, т. VI, стр. 293).
303
С. М. Каштанов. Социально-политическая история России… стр. 249–252.
304
Ю. К. Бегунов. «Слово иное»… стр. 349.
305
23 марта уставная грамота была дана галицким рыболовам (АСЭИ, т. III, № 24, стр. 43–44), 7 апреля — переяславским рыболовам (там же, № 25, стр. 44–46), 9 апреля — переяславским черносошным крестьянам (ААЭ» т. I, № 144).
306
Я. С. Лурье. О неизданной Холмогорской летописи, стр. 452. Об обряде принесения щерти см. остяцкую шерть 1484 г. (С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 2. М., 1955, стр. 152; ПСРЛ, т. XXVI, стр. 276–277).
307
ПСРЛ, т. VI, стр. 50–51.
308
Pulaski, str. 92–93.
309
СГГД, ч. I, № 145 стр. 401–403.
310
ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 536; т. VI, стр. 51, 244–245; Герберштейн, стр. 145–146; АЗР, т. I, № 40, стр. 60. Кто выдал жалованную грамоту 17 июля 1506 г., остается неясным («Археологический ежегодник за 1966 год». М., 1968, стр. 202)