Страница 59 из 69
Система религиозно-философских взглядов московских вольнодумцев восстанавливается с большим трудом. Не дошло даже приговора по их делу (хотя приговор 1490 г. сохранился). Иосиф Волоцкий отделял ересь новгородцев от той, которую «держал» Ф. В. Курицын. Очевидно, последняя не была столь радикальной. Вряд ли московские еретики шли дальше отрицания монашества как института, осуждения продажности церковной иерархии, а также, возможно, и критики святоотеческих преданий. Зато их влияние на развитие общественно-политической мысли и культуры несомненно. «Повесть о Дракуле» Ф. Курицына входит в круг тех памятников светской оригинальной беллетристики, которые получают распространение в конце XV в. Среди них — «Повесть о купце Басарге», повести цикла о Мамаевом побоище (в том числе «Задонщина») и др.[678] Растет интерес книжников к фольклорным мотивам, к описанию явлений природы, животного мира.
Русская гуманистическая мысль конца XV — начала XVI в., как и европейское Возрождение в целом, одним из своих источников имела античное наследие, проникавшее и непосредственно, и через патристическую философию. На Руси получили распространение сочинения псевдо-Дионисия Ареопагита, которые оказали влияние и на идеолога гуманизма Пико делла Мирандолу, и на Джордано Бруно и Николая Кузанского. Платоновские, плотиновские и прокловские тексты попадали на Русь через посредство псевдо-Дионисия. В 1495 г. итальянский гуманист Альд Мануций издал в Венеции изречения Менандра, хорошо известные в то время и на Руси среди еретиков («Мудрости Менандра»). Античные сочинения широко входят в репертуар читавшихся на Руси книг. С XIII в. в хронографы включалась так называемая псевдо-Каллисфенова «Александрия» (легендарная биография Александра Македонского), а с XV в. на Руси известен и ее сербский вариант. Троянские саги дополняются переведенной в конце XV в. Троянской историей Гвидо де Колумны. Распространяются апокрифы о Соломоне и Китоврасе. Известна повесть о Стефаните и Ихнилате, восходящая к мотивам индийского эпоса. Все эти произведения связаны с кругом идей Предвозрождения и Ренессанса. Торжество клерикальной реакции в начале XVI в. на время приостановило распространение светской литературы на Руси. С разгромом московской ереси можно связать и загадочную судьбу великокняжеской библиотеки («Либерии»), содержавшей много памятников античной литературы. Возможно, после 1504 г. она надолго была замурована в подвалах Кремля.[679]
Процесс секуляризации общественной мысли, наметившийся на рубеже XV–XVI вв., отразился и в повышенном интересе к позитивным знаниям (в том числе к языкознанию, астрономии, медицине, строительному делу). В силу недостаточно интенсивного развития социально-экономических условий явления гуманизма не были сколько-нибудь значительными. К тому же их носителями были не столько торгово-ремесленные круги города, сколько дальновидные представители государственного аппарата и дворянства. Поэтому в России дело не дошло до противопоставления суверенной личности церковному мировоззрению. Речь шла прежде всего о противопоставлении самовластия монарха всевластию церковников.
В конце XV в. резко усилился интерес и к истории, причем не только русской, но и всемирно-исторической. Отзвуком этого были работа Ивана Черного над перепиской Еллинского летописца, а также создание «Сказания о князьях владимирских» (в первоначальной редакции). В «Сказании» также слышны мотивы античного наследия. При дворе Дмитрия-внука составлена была в 1498 г. особая редакция тверского летописного свода, пополненная как московскими, так и тверскими известиями. Как предположил С. М. Каштанов, при дворе Елены Волошанки в 1495 г. возник еще один летописный свод, отразивший характерные черты политики протверской политической группировки. В отличие от свода 1493 г. в нем тверские бояре не называются «коромольниками», отсутствуют некоторые сведения, рисующие враждебные отношения между Россией и Литовским княжеством, и появляются материалы о русско-валашском союзе.[680]
М. В. Щепкина обратила внимание на замечательный памятник древнерусского художественного шитья — пелену, на которой изображен торжественный выход Ивана III и всего его семейства во время февральской коронации 1498 г. Эта одна из первых светских картин Древней Руси возникла в окружении Елены Стефановны около 1498 г. Елена Волошанка с ее кружком гуманистов и реформаторов чем-то напоминает польскую королеву Бону, окруженную итальянскими гуманистами. Пелена Елены Волошанки — «памятник чисто светского торжества над противниками».[681] В ней наряду с церковными мотивами обнаруживаются и светские, сочетаются приемы молдавского искусства и русского. Пелена Софьи Палеолог 1499 г. носит уже печать традиционного церковного искусства.
Отголоски политической борьбы 80-90-х годов XV в. усматривает в миниатюрах Радзивилловской летописи О. И. Подобедова. На миниатюре, посвященной убиению Андрея Боголюбского в 1175 г., изображена женщина в иноземном платье, держащая отсеченную левую руку. Сведения об участии в убийстве князя жены его сына — «болгарки» есть только в Тверском сборнике. Поэтому Подобедова считает, что список создан в тверских правительственных кругах (при дворе Ивана Молодого и Дмитрия-внука), возможно при участии Ивана Черного, закончившего в июле 1485 г. Еллинский летописец. Деятельностью книжников московского еретического кружка могло объясняться, по ее мнению, и ограниченное количество церковных сюжетов в миниатюрах. Второй этап работы над списком (конец 1497 — февраль 1498 г.) Подобедова связывает с венчанием Дмитрия-внука. В частности, изображение княжны-иноземки на миниатюре 1175 г., возможно, намекало на великую княгиню Софью — вдохновительницу заговора против Дмитрия.[682]
Возрожденческие мотивы проникли и в архитектуру. В особенно яркой форме их можно обнаружить в памятниках Московского Кремля, созданных итальянскими зодчими Аристотелем Фиораванти, Марко Руффо, Пьетро Солари совместно с псковичами и москвичами. В великолепном московском ансамбле освежающее влияние итальянского Ренессанса сочетается с воскрешением национальных традиций, восходящих еще к Древней Руси. В живописи рубежа XV–XVI вв. исследователи обнаруживают художественные отклики на религиозные споры того времени. Как показал М. В. Алпатов, с тринитарными спорами конца XV в. связано возникновение такого шедевра русской живописи, как икона «Апокалипсис». Мотивы итальянского и южнославянского искусства присутствуют в роскошных орнаментах рукописей конца XV в. (Буслаевская Псалтырь, книга Слов Григория Богослова, принадлежавшая кн. Пожарскому). Не исключено, что на некоторые из них наложили отпечаток вкусы княгини Елены Стефановны.[683]
Словом, влияние московских вольнодумцев, и атмосферы религиозно-философских споров, и возросших гуманистических интересов сказалось в различных областях культуры. Искра, зажженная вольнодумцами, не угасла. На смену физически истребленному поколению еретиков конца XV — начала XVI в. в 20-30-е годы XVI в. пришли наследники их идей, продолжавшие в иных условиях борьбу с мертвящим воздействием церкви на русскую культуру.
Агония московской ереси — страница истории России последних лет правления Ивана III. Но в то время государь был далек от практического управления страной. Вся власть сосредоточивалась в руках княжича Василия, которому в конце 1503 г. и завещал престол Иван III.[684] Постепенно сходили со сцены все видные деятели последних десятилетий правления его отца. Вскоре после смерти Софьи Палеолог умерла в январе 1505 г. в заточении Елена Волошанка, а в декабре — опальный архиепископ Геннадий. Не прошло и года после инквизиционного собора 1504 г., как 27 октября 1505 г. скончался и сам государь всея Руси Иван Васильевич.[685]
678
Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле. Л., 1969; Истоки русской беллетристики, с. 320–386.
679
Клибанов А. И. Указ. соч., с. 308; Александрия. М.-Л., 1965; Геппенер Н. В. К истории перевода повести о Трое Гвидо де Колумна. — Сб. к 40-летию ученой деятельности А. С. Орлова. Л., 1934, с. 351–360; Стефанит и Ихнилат. Л., 1969; Зимин А. А. К поискам библиотеки московских государей. — Русская литература, 1963, № 4, с. 124–132.
680
Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. — Известия АН СССР, сер. VII, 1930, № 10, с. 741; ПСРЛ, т. 27, с. 301–367; Каштанов С. М. О списке двух неопубликованных летописных сводов. — ПИ, 1959, т. VIII, с. 460–465.
681
Щепкина М. В. Изображение русских исторических лиц в шитье XV в. М., 1954, с. 20; Pociecha Wł. Królowa Bona. Poznań, 1949, t. I–II.
682
ПСРЛ, т. 15, стлб. 250–251; Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей. М., 1965, с. 95–97.
683
Попов Г. В. Живопись и миниатюра Москвы середины XV — начала XVI в., с. 51; Алпатов М. В. Памятник древнерусской живописи конца XV в. М., 1964; Зацепина Е. В. К вопросу о происхождении старопечатного орнамента. — У истоков русского книгопечатания. М., 1959, с. 129.
684
ДДГ, № 89, с. 353. О дате см.: Каштанов. Социально-политическая история, с. 198–202.
685
ПСРЛ, т. 4, ч. I, вып. 2, с. 460, 468, 535; ч. I, вып. 3, с. 611; т. 6, с. 50, 244; т. 8, с. 245; т. 12, с. 259; т. 23, с. 197; т. 26, с. 297; т. 28, с. 338; т. 30, с. 140; т. 31, с. 124–125; УЛС, с. 102; ИЛ, с. 147–148; ПЛ, вып. I, с. 91; вып. II, с. 224 и др.; Шмидт С. О. Указ. соч., с. 275; Зимин А. А. Краткие летописцы XV–XVI вв., с. 11, 36; его же. Россия на пороге нового времени, с. 59–70.