Страница 59 из 62
Боярам из московских родов доставались наиболее щедрые пожалования земель в уделах и должностей при дворах. Это вызывало негодование местных владельцев, готовых поддержать Москву, с тем чтобы с помощью великокняжеской власти положить конец засилью «иноземельцев». Не была надежной опорой удельного князя и сама придворная знать, родичи которой в случае каких-либо передряг могли помочь ей найти местечко под солнцем, т. е. в самой столице.
Акции против галичан задумывались и проводились как общее дело потомков Калиты, всех «братьев» — «старейшего» и «молодших». Позднее оказалось, что «молодшие», когда надобность в них пропадала, подвергались уничтожению. Их место занимали новые дети и внуки московских государей. Традиция и реальная обстановка не позволяли великим князьям отказаться от «содружества» родичей как условия единения Руси. Но все уже становился их круг.
Решительным противником «супостата» Шемяки стала высшая церковная иерархия. О митрополите Ионе и говорить-то много не стоит. Он думал о спасении своей грешной жизни не меньше, наверно, чем о вечном блаженстве. Причины тому были. Ведь Иона — типичный самозванец, утвердившийся на митрополичьем престоле лишь с помощью великого князя, без санкции разгневанного непослушанием константинопольского патриарха. Последнему хлопот хватало. Судьба благоприятствовала Ионе: и споры в Царьграде относительно унии, и приближающийся конец Византийской империи не позволили патриарху предпринять каких-либо санкций против Москвы. Но вот великий князь был не за морем, а рядом. Грехи же свои Иона сознавал отлично. Ведь именно он, нарушив крестное целование, выдал Шемяке детей Василия II за обещание поставить его на митрополию. В смутном 1446 г. Иона в припадке откровенности говорил князю Дмитрию Юрьевичу (как-никак, но тогда он был великим князем): «Меня еси ввел в грех и в сором… нынче яз во всей лжи»[1031].
Василий Темный не прощал куда меньшей «шатости», чем прямая измена Ионы в 1446 г. Дамоклов меч повис над нареченным на митрополию рязанским епископом. Не только право на духовную власть, но и право на жизнь ему надо было еще заслужить. У всех в памяти была судьба митрополита киевского и всея Руси Герасима, которого Свидригайло сжег в Смоленске за попытку завести какие-то сношения с его противниками. И Иона стал служить верой и правдой Василию II. Сильные мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда стараются быть преданными власти.
Церковь была сильнейшим орудием Москвы. Вся иерархия была промосковской. Кроме новгородского архиепископа и тверского епископа, старавшихся держаться независимо, все остальные иерархи были послушны великокняжеской власти. Коломенский епископ Варлаам не только стал правой рукой столичного владыки, но и держал в своем подчинении можайскую паству. Пермский епископ Питирим был особенно воинствующим. Он «огнем и мечом» крестил «инородцев» Севера, за что и был убит вогулами. Ростовский архиепископ Ефрем находился всецело под влиянием Москвы. Власть его распространялась также на белозерские, ярославские земли и владения Шемяки (в частности, на Устюг и Углич[1032]). Суздальский епископ Авраамий долго и усердно старался доказать свое правоверие, ведь он подписал «антихристову грамоту» — Флорентийскую унию. Что же говорить о крутицком епископе — пастыре без паствы? Таково было руководство церквью.
Галицких князей иерархи поддерживали только тогда, когда в их руках была реальная власть, ведь «всякая власть от Бога». Как только их положение пошатнулось, иерархи сразу же единодушно выступили против них. Если не говорить о «перелетах» типа Добрынских, Старкова и им подобных, которых всегда хватает в стане победителей, Галичу в московском Центре сочувствовали только торговые люди. Военно-служилая масса была самым решительным и грозным противником галииких князей.
Итак, люди из прошлого, заглянувшие в будущее, были раздавлены людьми, жившими в настоящем. Романтиков победили трезвые реалисты. Победа далеко не всегда бывает за процветающими и богатеющими. В годы Шемякиной смуты победили несчастные, задавленные нуждой мужики и хищные грабители из Государева двора. Спаянные единством своекорыстных целей, эти княжата, бояре и дети боярские мало чем отличались и от своих восточных соседей («скифы… мы, с раскосыми и жадными очами»), и от воинственных литовцев, поработивших богатые города Украины и Белоруссии. Словно свора голодных псов с крепкими зубами, они терзали цветущие земли Руси. Разве что стоны по убитым заглушались скорбными звуками поминального звона колоколов.
Свои богатства они создавали путем захвата, полона, продажи своих же соотечественников в холопство на восточных рынках[1033]. Их окружала свита, состоявшая из холопов, а трудом их «людей» возделывались небольшие участки пашни, которые бояре и дети боярские получали от своих высоких покровителей[1034]. Да и сами господа не многим отличались от своих холопов, когда речь шла о вкусной косточке или куске пирога с барского стола[1035].
В.И. Бушуев писал, что в первой половине XV в. суздальско-нижегородские князья, несмотря на плодородие земель своего княжества, сравнительно мало интересовались земледелием. Главным их занятием, по его мнению, была работорговля. Из-за нее и велась борьба между суздальскими Борисовичами, «тянувшими» к Москве, и нижегородскими Дмитриевичами, опиравшимися на ордынских ханов. «В работорговле нижегородские князья имели огромное преимущество перед суздальскими: у них были неограниченные запасы живого товара в лице многочисленных инородцев… И сбывать этот живой товар восточным купцам они могли легче и быстрее у себя же в Новгороде». В Суздальском княжестве «инородцев» не было. Отсюда и происходила непрерывная борьба Дмитриевичей и Борисовичей за Нижний[1036]. Несмотря на несомненные преувеличения, зерно истины в размышлениях В.И. Бушуева есть.
Только сильная и воинственная власть могла обеспечить своим служилым людям и землю, необходимую для того, чтобы с нее получать хлеб насущный, и челядь, которая должна была ее обрабатывать и пополнять кадры военных и административных слуг, и деньги, которые можно было тратить на заморские вина и ткани и отечественное вооружение. Но землю надо было захватить у соседа, деньги отнять у него же, а в холопа в виде благодарности можно было обратить того же простака.
Н.Е. Носов высказал плодотворную мысль о том, что в конце XV — первой половине XVI в. в России происходила борьба двух тенденций развития страны. Стоял вопрос, по какому пути пойдет Русь: по предбуржуазному, который развивался на Севере с его соледобывающей промышленностью, или по крепостническому? Север противостоял Центру и был в конечном счете им подмят под себя. Предвестником этого противостояния и была борьба Москвы с Галичем, Вяткой и Устюгом в годы смуты. Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины[1037].
Итак, слепой, немудрящий правитель вернул свой престол. Его противники повергнуты были во прах. Единство земель вокруг Москвы было восстановлено. Но какой ценой? «Гнездо Калиты» было ликвидировано. Только свояк великого князя Михаил Андреевич сохранил удел на Белоозере. Остальные или умерли (князь Юрий Дмитриевич и Василий Косой), или погибли (Дмитрий Шемяка), или были в «нятстве» (Василий Ярославич), или оказались за рубежом (Иван Андреевич, Иван Дмитриевич Шемячич и сын Василия Ярославича Иван). На смену «гнезду Калиты» пришла семья великого князя, а там был уже лишь шаг и до одного самодержца типа Ивана IV Васильевича. Появилось и столь редкое в предшествующее время средство борьбы с непослушниками — массовые казни. Они стали заключительным аккордом правления Василия II. Московские казни дворян, пытавшихся освободить серпуховского князя, были устрашающими. А в народе (единодушно бояре, купцы и простолюдины) в ужасе говорили:
1031
ПСРЛ. Т. 26. С. 204.
1032
См.: Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 445.
1033
В 1463–1465 гг. русские рабы ценились на генуэзском рынке по 180–195 лир при средней цене здорового молодого раба 170–187 лир, а породистого арабского коня — 250–300 лир (Heers V. Genes au XV ciecle. Paris, 1961. Р. 656).
1034
Впрочем, формула «яз холоп твой» известна только из более поздних источников. По Медоварцевскому летописцу, И.Д. Всеволожский в 1432 г. говорил: «А мне, холопу великого князя, зде того не мощно… Дмитров отдати» (Лурье. С. 10).
1035
Подробнее см.: Зимин А.А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1972.
1036
Бушуев В. Опыт применения точного измерительного прибора — весов к историческому исследованию, к истории Суздальско-Нижегородского княжества в первой половине XV в. (Рукопись. 1941 г.). Цит. по: Смирнов П.П. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. С. 88.
1037
См.: Носов Н.Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969. С. 5–13.