Страница 58 из 62
Третья сила — хлебородный Центр с его холопьей покорностью властям и благочестивостью бессловесной паствы… Его средоточию — Москве суждено было одержать победу в борьбе за единство Руси. Ключ к пониманию этого лежит в особенностях колонизационного процесса и в создании военно-служилого войска (Двора).
Уже к концу XIV в. основные территории Московского княжества (в пределах Москвы, Коломны, Дмитрова и Можайска), насколько позволял тогдашний уровень сельскохозяйственной техники, были освоены. Земли Подмосковья расхватали сподвижники Калиты, в их числе бежавшие под его покровительство выходцы из других земель. В силу крайней косности устоев жизни местной знати новые лица с величайшим трудом пробивались в состав великокняжеского боярства. Окружение великого князя росло за счет потомков все тех же бояр, которые служили его предкам в XIV в.[1019] Земель вокруг Москвы не хватало. Ненасытные бояре и дети боярские, обнищавшие князья-«изгои» и пролезавшие в щели ветхого великокняжеского Дворца дьяки ждали своего времени, будучи готовы на все, с тем чтобы получить землицу, а еще лучше — варницу за участие в походах великого князя против его недругов.
Начало колонизации новых районов связано с основанием Троицкого монастыря в конце XIV в. и таких его филиалов, как Симонов и Кириллов. Под монашеской рясой скрывались нередко родичи все тех же бояр и детей боярских, не имевшие других возможностей для применения своих сил, кроме освоения еще не вырубленных лесных массивов.
Характерной чертой московского боярства была столь тесная корпоративная связь, что каждый находился в свойстве с каждым, а наиболее знатные — Патрикеевы, Протасьевичи, Всеволожские — могли похвастать и родством с великокняжеским домом.
Основой военного могущества Москвы стал Государев двор с его тремя составными частями: служилыми князьями, боярами и детьми боярскими. Роль Двора резко выросла после возвращения Василия II из ордынского полона осенью 1445 г. В Переславле его встречали «вси князи, и бояре его, и дети боярские, и множество двора его ото всех градов».[1020]. Суть перестройки старого Двора, как военно-хозяйственной организации, в ходе событий 1446 г. сводилась к выделению из него Дворца — хозяйственно-административной организации и формированию нового Двора — военно-административной корпорации служилых людей. «Оставя грады и домы»[1021], служилые князья, бояре и дети боярские создали ядро войска, для которого война стала делом всей жизни.
Новый Двор фактически возглавил талантливый полководец Федор Васильевич Басенок, происходивший скорее всего из неименитой служилой среды. Все упоминания о Дворе в 1446, 1449, 1452, 1455 гг. связаны с Ф.В. Басенком, организатором решающих побед сторонников Василия II над князем Дмитрием Шемякой и его союзниками под Новгородом в 1456 г. Ермолинская летопись с восторгом пишет о нем как об «удалом воеводе»[1022]. «Мужьствовал» он еще в 1443 г.[1023]. Время Шемякиной смуты было раздольем для «удалых воевод». «Удалый» Григорий Горсткин, новгородский боярин на великокняжеской службе, погиб в 1450 г. под Галичем[1024]. «Храбрый человек» Юшка Драница сложил свою голову в битве за Углич в 1447 г.[1025] Много «удалых людей» — новгородцев и заволочан было побито югрой[1026].
Города тогда брались «изгоном», а «многие люди от двора» охотно приставали к мужественным военачальникам[1027]. Тогда возможно было совершить, казалось бы, невероятное — «выкрасть» из ордынского полона великого князя[1028] или с отрядом в 90-100 человек захватить столицу великого княжества[1029]. В один и тот же год боярин или гость мог выступить против великого князя как ставленника ордынцев и сделаться его надежным союзником, когда он оказывался беспомощным слепцом.
Ослепляли не только князей. Гибли наиболее талантливые полководцы и государственные деятели. Ослеплен был виднейший боярин Иван Дмитриевич Всеволожский, вывезший Василию II ярлык из Орды на великое княжение и испытавший на себе силу лжи и зависти со стороны «смиренных» бояр. Позже ослеплен был и Федор Васильевич Басенок. Побеждала монолитная масса служилых людей, каждый из которых был копией другого.
А между тем Москва пустела. Разорялись города, уводились в полон жители. Бурный рост городов в уделах, на западных и северных окраинах происходил в обстановке упадка жизни городов Центра. Владимир, Переславль, Ростов, Суздаль постепенно превращаются в обычные провинциальные центры, забитые дворами княжат, бояр и детей боярских с их военной и ремесленной челядью, наполненные храмами и монастырскими подворьями. Нечем было дышать в них свободному умельцу-ремесленнику. По мере роста земледелия города в Центре аграризируются.
В упадок приходили и старинные города, центры бывших княжений. В XV в. перестали быть городами Оболенск и Стародуб Ряполовский. Еще бы! Князья Стародубские и Ряполовские стали профессионалами — военачальниками и администраторами. Они подолгу не бывали в своих родных краях. Все их помыслы и заботы связаны были с Двором великого князя и его службой, приносившей им и славу, и деньги, и новые земли. Тем временем их старинные владения пустели.
Пути, приведшие Москву к победе, не только вырубались мечом. Они были куда более замысловатыми. Наряду с уезженными дорогами, реками и речушками к ней вели и лесные тропочки. Топор крестьянина и монаха в непроходимых чащобах вместе с деревянной сохой создавал хлеб насущный, достигал того, чего не могло достичь оружие воина. Детище Сергия Радонежского и митрополита Алексея — общежительный Троицкий монастырь выходил за городские стены в неведомые земли и становился мощной организацией, которая должна была существовать уже не столько «ругой» (денежным вспомоществованием властей) и подачками вкладчиков, сколько плодами труда иноков. Забота о мирской жизни начинала занимать в их делах и днях не меньшее место, чем молитвенное безмолвие в храмах и лесных скитах.
Опираясь на благосклонное внимание властей, монахи созидали очаги благополучия в этой грешной жизни, не забывая о благодарности своим высоким покровителям. Защищенные частоколами заборов и стенами каменных соборов, княжескими иммунитетами и благоговением перед святостью, монастыри становились магнитом для обездоленных и обиженных судьбой, мечтавших о царстве божьем на земле или хотя бы о забвении постигших их горестей.
Галицкие князья с их разнородным воинством, когда они не занимали великокняжеского престола, были злейшими врагами московских монастырей. В солеварах и других мытарях они видели своих соперников по торговле, в черносошных крестьянах — ненужных насельников необходимых им земель, в «инородцах» — «поганых», из которых надо было выбить их языческий дух.
Провозгласив богоугодным делом труд хлебороба («в поте лица своего»), пастырь благословлял на ратный подвиг и воина. Убийство и грабеж освящались его молитвой, если речь шла об истреблении «поганых» (как вятчане или удмурты на Кокшенге) или «клятвопреступленников» — «братьев» в Угличе, Галиче, Устюге.
Только «всем миром» можно было устоять и победить в тяжелой борьбе с многочисленными и благополучно существующими противниками. Поэтому московские князья стремились действовать не в одиночку, а в содружестве со своими ближними и дальними родичами. Все они происходили из «гнезда Калиты». Так, по словам автора «Задонщины», называл русских князей, участников Куликовской битвы, Дмитрий Донской («Братьеца моя милая, русские князи, гнездо есмя были едино князя великаго Ивана Данильевича»[1030]). В клане Калиты были все «братьями», но брат брату рознь. Глава клана — великий князь считался «старейшим братом», остальные — «молодшими». «Молодшие братья» скорее напоминали вассалов, чем родичей, хотя традиция («старина») диктовала особые нормы отношений с ними великих князей, которых те преступить до поры до времени не могли. Позиции в уделах у большинства «братьев» не были прочными. Их дворы состояли из отпрысков московской знати времен Ивана Даниловича: старший из бояр служил старшему из князей «гнезда Калиты», его брат — следующему по старшинству из князей этого рода. Люди и земли делились по одному принципу.
1019
Подробнее см.: Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.
1020
ПСРЛ. Т. 26. С. 199.
1021
ПСРЛ. Т. 23. С. 153.
1022
ПСРЛ. Т. 23. С. 155.
1023
ПСРЛ. Т. 23. С. 151.
1024
ПСРЛ. Т. 23. С. 154.
1025
ПСРЛ. Т. 26. С. 207.
1026
НПЛ. С. 425.
1027
ПСРЛ. Т. 23. С. 152.
1028
ПСРЛ. Т. 23. С. 152.
1029
См.: Инока Фомы слово похвальное… С. 45.
1030
«Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 549.