Страница 55 из 62
В Соли Переславской у Троицы было уже в 20-х годах XV в. четыре варницы[965]. Великому князю (до 1481 г.) шло с варницы по рублю и по 10 пудов соли с вари[966]. О Соли у Городца упоминается только в завещании князя Владимира Андреевича (около 1408 г.)[967]. Варницей в Ростове у озера Неро владел Симонов монастырь[968]. Солевары, которые работали на великого князя, занимались и продажей соли[969]. Варили соль и в Стародубе, у князя Константина Федоровича в вотчине[970].
Основным районом развития бортничества были Среднее Поволжье, районы Оки, Мурома, Рязани[971]. Бортники упоминаются в грамоте около 1432–1445 гг.[972] Мед входил в состав оброка.
Ну а Москва? В районах, прилегающих непосредственно к ней, не было никаких богатств — ни ископаемых, ни соляных колодезей, ни дремучих лесов. «В результате хищнического истребления лесов, — писал С.Б. Веселовский, — строевой лес в Подмосковье, главным образом сосна и ель, уже в первой половине XVI в. стал редкостью»[973]. Уже в 70-х годах XV в. появляются заповедные грамоты, запрещающие самовольную порубку леса[974].
Дорогостоящий пушной зверь был выбит. Только на юго-востоке Подмосковья сохранилась менее ценная белка[975]. В первой четверти XV в. в последний раз в Подмосковье упоминаются бобры (на реке Воре)[976]. Поэтому зоркий наблюдатель начала XVI в. Сигизмунд Герберштейн писал, что «в Московской области нет… зверей (за исключением, однако, зайцев)»[977].
Наиболее значительные места ловли рыбы располагались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Мологе, Двине, а также на озерах — Белоозере, Переславском, Ростовском, Галицком и др.
Разве только бортные угодья получили распространение и в Московском крае. Но мед, собиравшийся здесь, шел не на вывоз, а на изготовление напитков. Пили на Москве всегда много. В 1433 г. москвичи умудрились пропить великое княжение[978], а в 1445 г. — и самого великого князя, попавшего с перепою в татарский полон[979].
Воевать без вооружения нельзя. Меч, кольчуга, щит, шелом, копье и сабля — это прежде всего железо. В Северо-Восточной Руси было три более или менее значительных места, богатых запасами болотной руды. Это — Серпухов, Белоозеро и Устюжна Железопольская[980]. Спасибо, что белозерский князь Михаил Андреевич и серпуховской князь Василий Ярославич принадлежали к числу союзников Василия II, а то бы великому князю пришлось совсем туго. Ведь запасов железной руды в пределах самого Московского княжества не было.
П.П. Смирнов полагал, что основу подъема экономики в Московском княжестве составлял переход к трехполью при употреблении сохи-косули. Начало вытеснения подсечной системы земледелия паровой (с трехпольным оборотом) он относил к первой половине XIV в. «Лемех, или соха-косуля, да навоз на крестьянском поле» сделали, по его мнению, Калиту «самым богатым князем в Русской земле»[981]. Однако никакой сохи-косули в изучаемое время не было. С рубежа XIII–XIV вв. основным орудием на Руси становится двузубая соха с полицей и без нее[982].
О широком распространении трехполья даже к середине XV в. говорить не приходится. «Ярь», свидетельствующую о наличии трехполья, встречаем в актах Бежецкого (1392–1427 гг.)[983], Дмитровского (1428–1432 гг.)[984], Переславского[985] уездов, в каких-то актах из числа московских, коломенских, костромских, вологодских, владимирских и юрьевских (около 1449–1452 гг.)[986], суздальских (до марта 1459 г.)[987] и московских (до июля 1460 г.)[988]. Возможно, третье поле было в деревне Галицкого уезда около 1425–1430 гг.[989] Из приведенных отрывочных сведений нельзя сделать вывода о преимущественном развитии трехполья в Московском княжестве. Основной формой земледелия продолжала оставаться подсека.
Происходила расчистка новых земель, следы которой обнаруживаются в Московском уезде[990], Дмитрове[991], Переславле[992], Бежецком Верхе[993], Ростове[994]. Угличе[995], Соли Галичской[996], Вологде[997], Рузе[998].
Образную картину состояния земледелия на Руси нарисовал Матвей Меховский. Жители «пашут, и бороздят землю деревом без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досушивают его, выдерживают до зрелости и молотят»[999].
С.Б. Веселовский тонко подметил, что все эти Минины, Бутурлины и прочие дети боярские «не вели в своих владениях никакого земледельческого хозяйства: вся их деятельность выражалась в эксплуатации природных богатств самыми примитивными способами — в бортном пчеловодстве, ловле рыбы и охоте на зверя и птицу»[1000].
Историки охотно говорят о Москве как этнографическом центре Великороссии или как центре сложения русской народности[1001]. Но этногенетический процесс вряд ли плодотворно локализовать в одном городе с округой. Он происходил на всей территории Северо-Восточной Руси, и роль в этом процессе, скажем, Твери, Галича, Новгорода была равно значительной.
Москва не была и тем единственным райским уголком для тех, кто желал скрыться от ордынских набегов, приводивших к запустению целых районов страны (таких, как Рязань). Место было небезопасное: татары не раз подходили к Москве, Владимиру, Коломне и запросто «перелезали» через Оку. Гораздо спокойнее чувствовали себя жители более западных (Тверь) или северных (Новгород) земель.
Не стала Москва и средоточием сил национального сопротивления татарам, несмотря на гром Куликовской победы. И.Д. Всеволожский, выклянчивая в Орде ярлык на великое княжение Василию II, которого он собирался сделать своим зятем, доказывал, что его подопечный обязан своей властью только воле ордынского царя и распоряжению своего отца, Василия I. Князь же Юрий искал великого княжения «духовною отца своего»[1002]. Этим отцом был Дмитрий Донской, с именем которого связывали победу над татарами. Борьба за наследие Дмитрия Донского, которую вели галицкие князья, была вместе с тем борьбой против татарских поработителей. Образ Георгия Победоносца особенно почитался на Севере Руси — в Новгороде, на Двине и в Вятке[1003]. Ему посвящались церкви. Воспевался он в духовных стихах[1004]. Этот культ как бы связывал воедино образ победителя змия (под которым разумели татар) и образ блистательного князя Юрия Дмитриевича, основателя могущества галицких князей, истинного наследника Дмитрия Донского. Знамя борьбы с татарскими насильниками прочно держал в своих руках и его сын князь Дмитрий Юрьевич Шемяка.
965
АСЭИ. Т. I. № 31. С. 42; № 47. С. 51; № 48. С. 52; № 101. С. 81; № 199. С. 142.
966
АСЭИ. Т. I. № 491. С. 370.
967
ДДГ. № 17. С. 50.
968
АСЭИ. Т. II. № 344. С. 341.
969
АСЭИ. Т. I. № 225. С. 160–161.
970
АСЭИ. Т. II. № 455. С. 494.
971
См.: Хорошкевич А.Л. Указ. соч. С. 127. О бортничестве см. также: Очерки русской культуры XIII–XV вв. Ч. 1. С. 130–137.
972
АСЭИ. Т. I. № 466. С. 506.
973
Веселовский С.Б. Подмосковье в древности // Подмосковье. М., 1962. С. 21.
974
АСЭИ. Т. I. № 469. С. 356 («секут лес к городу к Переславлю»).
975
См.: Веселовский С.Б. Подмосковье в древности. С. 24.
976
АСЭИ. Т. I. № 40. С. 47.
977
Герберштейн. С. 130.
978
ПСРЛ. Т. 26. С. 189.
979
ПСРЛ. Т. 26. С. 197.
980
См.: Бахрушин С.В. Научные труды. Т. I. С. 56. 61–62, 72–74.
981
Смирнов П.П. Указ. соч. С. 78, 80.
982
См.: Очерки русской культуры XIII–XV вв. Ч. 1. С. 75.
983
АСЭИ. Т. I. № 11. С. 31.
984
АСЭИ. Т. I. № 62. С. 58.
985
АФЗХ. Ч. I. № 116. С. 108.
986
ДДГ. № 57. С. 178. Перечень см.: Очерки русской культуры XIII–XV вв. Ч. 1. С. 52–53.
987
АСЭИ. Т. III. № 100. С. 137.
988
АСЭИ. Т. II. № 361. С. 355.
989
АСЭИ. Т. I. № 523. С. 400. Сведение неясное. Не установлено, когда пустошь Кашино стала третьим полем деревни Матково (ср.: № 213. С. 149). См. сведения о третьем поле в Нерехте (№ 540: С. 419), в Звенигороде (АСЭИ. Т. III. № 54а. С. 83). Последнее сведение хронологически неясно.
990
АСЭИ. Т. I. № 205, Т. II. № 347, 352, 355; 361.
991
АСЭИ. Т. 1. № 14, 87, 230. 257.
992
АСЭИ. Т. 1. № 18, 242.
993
АСЭИ. Т. 1 № 165.
994
АСЭИ. Т. II. № 2, 3, 8, 9, 33, 36, 46, 48, 65, 117, 128.
995
АСЭИ. Т. I. № 21.
996
АСЭИ. Т. I. № 67, 68.
997
АСЭИ. Т. III. № 254.
998
АСЭИ. Т. II. № 346.
999
Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. С. 114.
1000
Веселовский С.Б. Подмосковье в древности. С. 26.
1001
См.: Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 10–12; История Москвы: Краткий очерк. С. 17.
1002
ПСРЛ. Т. 26. С. 188.
1003
См.: Лазарев В.И. Искусство Новгорода. М.; Л., 1947. С. 107.
1004
См.: Смирнов Я.И. Устюжское изваяние святого Георгия Московского Большого Успенского собора // Древности. Труды Московского археологического общества. Т. XXV. М., 1916. с. 171.