Страница 47 из 62
Термин «уезд» впервые появляется в источниках, когда они говорят о московских землях[832]. Позднее уезды упоминаются для обозначения соседних земель, издавна связанных с Москвой, — Переславского (1425–1427 гг.)[833] и Коломенского (1441 г.)[834] уездов. В середине века число уездов значительно увеличивается за счет новоприсоединенных земель. Становятся известными Ростовский (1453 г.)[835], Угличский (1455–1462 гг.)[836] и Костромской (1457 г.)[837] уезды. В 1460/61 г. упоминается Суздальский[838], а в 1462/63 г. — Владимирский уезд[839].
Власть в уездах концентрировалась в руках наместников, как правило, бояр великого князя, поддерживавших его в годы борьбы с галицкими князьями. Так, очевидно, московским наместником был сначала И.Д. Всеволожский, а после него князь Юрий Патрикеевич. В 1433 г. ростовским наместником был П.К. Добрынский[840], в 1436 г. устюжским — князь Глеб Иванович Оболенский[841]. В 1445 г., очевидно, муромским наместником был его брат Василий[842]. Известно несколько коломенских наместников: в 1436 г. — И.Ф. Старков[843], в 1443 г. — В.И. Лыков[844] в 1450 г., возможно, К.А. Беззубцев, в 1451 г. — князь И.А. Звенигородский[845]. В Суздале некоторое время наместничал крупнейший военачальник Ф.В. Басенок[846].
Наместничья власть распространялась по мере присоединения уделов к Москве и на удельные земли. Наместники поставлены были в Галиче, Угличе, Можайске и других городах.
Права и привилегии наместников еще в предшествующий период регулировались уставными наместническими грамотами, нормы которых восходили к Русской Правде. Но после Двинской уставной грамоты 1397 г. и до Белозерской грамоты 1488 г. подобных документов до нас не дошло. В годы войн и княжеских распрей не право, а сила определяла поведение наместников[847]. Обеспечивался наместнический аппарат «кормами». Их состав перечисляется в грамотах по Галичу (1455–1462 гг.) и Радонежу (около 1457 г.)[848]. Близкие к древнерусским поборы были традиционными. Их нормы вошли позднее в установления Белозерской грамоты 1488 г.[849] Предусматривались два «корма» (на Рождество и на Петров день) в виде натуральных поборов (мясом, хлебом, сеном), которые могли переводиться на деньги. «Корм» дополнялся судебными пошлинами (шедшими в великокняжескую казну) и «посулами» (взятками).
Перестройка центрального правительственного аппарата отставала от создания местной администрации. Главой Московского великого княжества был Василий II. Пределы его власти определялись общим состоянием объединительного процесса, но ее правовые устои регулировались «стариной». Сам Василий II не отличался инициативностью, решительностью и волей.
До совершеннолетия великого князя (1433 г.) власть в стране принадлежала митрополиту Фотию (1431 г.), великой княгине Софье, а также боярину И.Д. Всеволожскому. После ослепления (1446 г.) Василий II вряд ли мог принимать непосредственное участие в осуществлении даже важнейших мероприятий. Участие его в походах имело больше символическое, чем реальное, значение. Судопроизводством он не занимался. Позднейшие летописцы и публицисты подчеркивают особую роль Василия II в осуждении Исидора и в избрании митрополитом Ионы. Однако перед нами явное стремление клерикальных сочинителей опереться на авторитет великокняжеской власти, а не точная передача событий. Как все происходило на самом деле, сказать трудно. Скорее всего в данном случае великий князь был проводником общей линии русских иерархов.
Действенная власть в годы правления Василия II принадлежала боярским советникам великого князя. Состав введеных бояр был тогда невелик. Так, духовную Василия I в 1423 г. подписало всего шестеро бояр: князь Юрий Патрикеевич, Иван Дмитриевич (Всеволожский), Михаил Андреевич, Иван Федорович, Михаил Федорович, Федор Иванович[850]. Завещание Василия II 1461/62 г. удостоверило пятеро бояр: князь Иван Юрьевич (Патрикеев), Иван Иванович (Кошкин), Василий Иванович, Федор Васильевич (Басенок), Федор Михайлович (Челядня)[851]. Исключая князей Патрикеевых, находившихся в родстве с великими князьями и возглавлявших Думу, все это были представители старомосковских боярских родов.
Роль бояр в великокняжеской администрации в годы правления Василия II резко возросла. Их решительной поддержке обязан был Василий II своему возвращению на великокняжеский престол (1446 г.). Составитель похвального Слова Дмитрию Донскому (написанного, согласно М.А. Салминой, в конце 40-х годов XV в.) вложил в уста этого князя следующие слова: «…бояре свои любите и честь им достоину воздайте противу служениа их, без воля их ничто же отворите… и отчину свою с вами (боярами. — А.З.) соблюдох… под вами городы держах и власти великиа… Вы же не нарекостеся у меня бояре, но князи земли моей»[852]. Эти слова характеризуют положение боярства не столько при Дмитрии Донском, сколько во второй четверти XV в.
Круг обязанностей, лежавших на боярских советниках великого князя, отличался разнообразием. Введение бояре скрепляли своей подписью великокняжеские грамоты. Правда, такие подписи мы находим только до окончательного утверждения Василия II в Москве (начало 1447 г.). Эти бояре должны были отправлять судопроизводство.
За изучаемый период сохранилось всего восемь правых грамот и судных списков[853]. О четырех судных делах есть упоминания[854]. Все это земельные дела. Пять из сохранившихся грамот относятся к внутривладельческим распрям. В трех случаях судили удельные князья: Дмитрий Юрьевич, Василий Ярославич и Михаил Андреевич, в одном случае — Дмитрий Давидович Морозов, боярин удельного князя Андрея Васильевича. В двух случаях грамоты выдавались «по слову» Василия Васильевича (самим Василием II не выдано ни одной грамоты). Судьями в делах, подведомственных великокняжескому суду, были князь Иван Юрьевич Патрикеев, Михаил Федорович Сабуров (два случая), Федор Васильевич Басенок (два случая), Григорий Васильевич Морозов и Иван Харламов. Из 12 актов только четыре или три относились к периоду до 1448 г. (два из них судились в уделах). Судопроизводство начало налаживаться только тогда, когда борьба Василия II с Дмитрием Шемякой близилась к концу.
Бояре возглавляли Государев двор как военно-административную корпорацию. Они выполняли отдельные поручения общегосударственного значения (вели дипломатические переговоры с соседними странами и удельными князьями)[855]. Постепенно у них складывался круг функций, который станет традиционным в более позднее время.
Четкого разграничения между дворцовым и общегосударственным управлением еще не было. Корни дворцовой системы уходят в расчлененность личных владений великого князя (его «примыслов», «купль» и т. п.) и земель великого княжения, которым он владел как бы временно (по ярлыку ордынского царя). В актовых источниках времени Василия II мы не встретили термина «дворецкий», но, по семейным преданиям Сорокоумовых, при нем эту должность исполнял боярин Григорий Васильевич Криворот. Он «был дворетцкой на Москве по свою смерть без перемены»[856]. В 1442/43 г. его «застрелили (ранили. — А.З.) в челюсть»[857], поэтому он уже не мог участвовать в военных походах и стал дворецким. Старые, хворые и увечные обычно использовались в административном аппарате из-за непригодности к военной службе (Углич, например, «держал» у Шемяки Р.А. Безногий Остеев)[858].
832
ДДГ. № 14. С. 40 (1401–1402 гг.); № 38. С. 108 (1442 г.). То же в Записи о душегубстве (АСЭИ. Т. III. № 12. С. 27). Ранее термин «уезд» употреблялся в неопределимом смысле: «княгинин уезд Ульянин» (ДДГ. № 13. С. 37). В летописи под 1446 г. названы «уезды Коломенския» (ПСРЛ. Т 26. С. 203). В актах на земельные владения Московский уезд встречается с 1460 г. (АСЭИ. Т. II. № 361. С. 355).
833
АСЭИ. Т. I. № 47. С. 51. Ср.: «…в Кинеле в Городьском уезде» (Там же. № 117. С. 93). Переславский уезд упоминается также под 1449/50 г. (Каштанов. № 12. С. 364), в 1453–1460 гг. (АСЭИ. Т. II. № 354. С. 348–349; № 361. С. 354).
834
АСЭИ. Т. III. № 70. С. 105. Ср.: под 1464 г. (Там же. № 71. С. 106). Грамота сохранилась в списке XVII в. Колменский уезд упоминается и в Записи о душегубстве. В грамоте князя Юрия Дмитриевича 1404 г., сохранившейся в копии, упоминается Звенигородский уезд (АСЭИ. Т. III. № 53а. С. 80).
835
АСЭИ. Т. I. № 243. С. 170. Ростовский наместник упомянут в 1433 г. (ПСРЛ. Т. 26. С. 189), поэтому Ростовский уезд мог существовать еще в это время.
836
АСЭИ. Т.1. № 265. С. 192.
837
АФЗХ. Ч. I. № 247. С. 211. Ср.: под 1459 г. (АСЭИ. Т. I. № 280. С. 201). В списке конца XVII в. Костромской уезд упоминается в грамоте от 30 января 1424 г., выданной И. Кафтыреву (АСЭИ. Т. III. № 239. С. 260). Упоминание сомнительно.
838
АСЭИ. Т. I. № 315–316. С. 225 (1462–1466 гг.).
839
АСЭИ. Т. II. № 363. С. 357.
840
ПСРЛ. Т. 26. С. 189; Т. 27 (Никаноровская летопись). С. 104.
841
ПСРЛ. Т. 26. С. 191; Т. 27 (Никаноровская летопись). С. 105.
842
ПСРЛ. Т. 26. С. 199; ср.: Веселовский. С. 435.
843
ПСРЛ. Т. 26. С. 191; Т. 27 (Никаноровская летопись). С. 105.
844
ПСРЛ. Т. 26. С. 196; Т. 27 (Никаноровская летопись), С. 108.
845
ПСРЛ. Т. 26. С. 210; Т. 27 (Никаноровская летопись). С. 116.
846
АСЭИ. Т. III. № 101. С. 139.
847
О судебных функциях наместников см. в докончаниях: ДДГ. № 27, 65, 67 и др.
848
АСЭИ. Т. I. № 261. С. 190; № 260. С. 189.
849
АСЭИ. Т. III. № 22. С. 38–41.
850
ДДГ. № 22. С. 62.
851
ДДГ. № 61. С. 198–199.
852
ПСРЛ. Т. 26. С. 159.
853
1435–1447 гг. (АСЭИ. Т. II. № 90. С. 54–55), конец 30-х — начало 40-х годов XV в. (Каштанов. № 6. С. 348–350), 1442–1462 гг. (Каштанов. № 9. С. 354–361), около 1448–1452 гг. (АСЭИ. Т. III. № 35. С. 58), около 1449/50 г. (АСЭИ. Т. II. № 450. С. 490–491), 1453–1462 гг. (АСЭИ. Т. II. № 496. С. 544–545), 1454–1456 гг. (Каштанов. № 16. С. 371–372), 1461/62 г. (АСЭИ. Т. III. № 55. С. 84–87).
854
1428/29 г. (АСЭИ. Т. III. № 48а. С. 72; № 54), конец 40-х годов XV в. (АСЭИ. Т. II. № 374. С. 369), около 1456–1460 гг. (Каштанов. № 27. С. 387–388), около 1450–1463 гг. (АСЭИ. Т. III. № 36. С. 59).
855
В 1431–1432 гг. в Орде вел переговоры боярин И.Д. Всеволожский. В 1433 г. мирные переговоры с Василием II вел боярин князя Юрия Дмитриевича Семен Морозов. В том же году с миссией к можайскому князю Ивану Андреевичу посылался А.Ф. Голтяев (ПСРЛ. Т. 26. С. 190). Тот же Голтяев и В.И. Собакин в 1437 г. вели переговоры с Улу-Мухаммедом, а князь Юрий Патрикеев тогда же собирал «черный бор» с Новгорода (НПЛ. С. 419).
856
Редкие источники. Вып. 2. С. 69.
857
ПСРЛ. Т. 23. С. 151.
858
См.: Лихачев Н.И. Разрядные дьяки XVI в. С. 436.