Страница 43 из 62
В то время князь Александр Чарторыйский целиком и полностью поддерживал Дмитрия Шемяку. В 1452 г. он даже женился на его дочери. Это случилось как раз тогда, когда князь Дмитрий пребывал «за Волоком»[774]. Здесь, в далеком Заволочье, у князя Дмитрия было много хлопот. По сообщению Вымской летописи, в 1452 г. он «поймал» пермского епископа Питирима, отправившегося было в Москву, и бросил его в темницу на Устюге[775]. Рассказ этот или может быть датирован более ранним временем, или упоминание в нем об Устюге не точно. Сам факт примечателен. Владыка, по словам летописца, не испугался мучений и не взял обратно «проклятое слово», т. е. отлучение Шемяки от церкви, к чему якобы принуждал его князь Дмитрий.
Когда точно Дмитрий Шемяка прибыл из Заволочья в Новгород, остается неизвестным. Но уже 10 сентября 1452 г. он совершил набег на Кашин[776]. Возможно, Шемяка собирался пробиться в Ржеву, которую считал своей вотчиной, хотя в ней уже с 1449 г. сидели наместники тверского великого князя Бориса. К тому же Кашин издавна был центром антитверской оппозиции, и Шемяка мог рассчитывать на поддержку его жителей.
И на этот раз планы князя Дмитрия оказались миражом. Жить воспоминаниями о прошлом было нельзя. По словам инока Фомы, Дмитрий Шемяка «прииде бо не яко есть обычаи есть князем или воеводам мужествовати яве, но яко есть хищник тайно прииде». Но ведь нападения «изгоном» тогда были делом обычным. Так, «изгоном» войсками Василия II и князя Бориса Александровича взята была Москва. Прямо по пословице: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку»!
В совещании, состоявшемся в Ржеве, когда там стало известно о набеге Дмитрия Шемяки, кроме наместников и бояр приняли участие также «тысящникы земьские». Принято было решение бороться с князем Дмитрием, а не капитулировать. Собравшиеся, оказывается, возмущались тем, что Дмитрий Юрьевич «единово крещениа христианства с нами, а дела тотарьския творит». Который раз с больной головы перекладывали на здоровую, обвиняя в татарщине Шемяку, хотя навел-то татар на Руси, его московский двоюродным братец.
С помощью воевод князя Бориса кашинцам удалось отбить набег князя Дмитрия. Шемяка сначала попытался задержаться в местечке Киясове, но, увидев, что его войско растаяло (500 человек «отступиша от него»), бежал, и «никто ж его не весть, где бе». В погоню за Шемякой отправились воеводы князя Бориса князья Андрей и Михаил Дмитриевичи, но они «не нашедше его, но понеже крыяшесь в пустых и непроходимых местех»[777].
Зимой 1452/53 г. после долгих странствий Дмитрий Шемяка вернулся в Новгород (по новгородским сведениям, «из Заволочья») и расположился на Городище как обычный служилый князь. Это — максимум, на что в изменившейся обстановке скрепя сердце пошли новгородцы, продолжавшие (если верить летописи) числить его в великих князьях («приеха князь великый Дмитрей Юрьевич и стал на Городище»)[778].
В житии Михаила Клопского, составленном в 1478 или 1479 г., рассказывается о том, как Дмитрий Шемяка приходил к старцу Михаилу с сетованиями на свою горькую судьбу. «Михайлушко, — говорил князь Дмитрий, — бегаю своей вотчины, и збили мя с великого княжения», просил старца молить бога, «чтобы досягнути» ему «своей вътчины, великого княжения». На это Михаил ответил: «…досягнеши трилакотнаго гроба». Тем не менее Шемяка отправился добывать великого княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он прибежал в Новгород и при встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати Костянтинову на свою вотчину». Старец молвил на это (дело было, возможно, незадолго до осеннего похода 1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания своего». И действительно, князь «въборзе преставися»[779] великого княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он прибежал в Новгород и при встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати Костянтинову на свою вотчину». Старец молвил на это (дело было, возможно, незадолго до осеннего похода 1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания своего». И действительно, князь «въборзе преставися»[780].
Сохранилось два послания, направленные в это время в Новгород митрополитом Ионой и касавшиеся непосредственно Дмитрия Шемяки. В одном из них Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что уже неоднократно посылал ему своих послов с грамотами и речами. Новгородцы и князь Дмитрий должны были по «опасным грамотам» прислать своих послов, последний «с чистым покаянием», «без лукавьства». Новгород и Псков посылали уже своих послов, «но прислали ни с чем», да и князь Дмитрий «прислал своего боярина Ивана Новосилцева… ни с чем». Он к тому же «грамоты посылает тайно, а с великою высостию: о своем преступленьи и о своей вине ни единого слова пригодного не приказал». Василий II милостиво пожаловал Новгород, «полон их к ним велел отпущати, и без окупа». А князю Дмитрию следует «бити челом, с покаянием, от чиста сердца». Митрополит надеялся также, что для продолжения переговоров из Новгорода приедут новые послы[781]. Точно датировать это послание не удается.
Во втором послании (скорее всего от 29 сентября 1452 г.) митрополит Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что до него дошли его «речи». В них Евфимий писал:
«…будтось яз посылаю к тобе и пишу о князи Дмитреи Юрьевичи, а называя его сыном». Но посмотри в ту посланную мной грамоту, ведь в ней «не велю с ним ни пити, ни сети? Занеже сам себе от христианства отлучил… (пропуск в рукописи. — А.З.) своему брату старейшему великому князю Василию Васильевичи), а еще он же, своею волею, какую великую церковную тягость на себе положил и неблагословение всего великого Божиа священьства, да и грамоту на себе написал, что ему потом брату своему старейшему великому князю и всему христьанству лиха никакого не хотети, ни починати; да то все изменил». Евфимию якобы известно «нашими грамоты, что после тое своее грамоты князь Дмитрей колика есть лиха починил, и крови христианскиа пролилося, и запустениа от него».
Разве после этого можно называть его «духовным сыном»?
Евфимий писал митрополиту, что прежде князья приезжали в Новгород «и честь им въздавали по силе», а митрополиты таких грамот, как Иона «с тягостию», не присылали. Но ведь тогда и князья такого лиха не чинили, как Шемяка, возражал ему Иона. Князь Дмитрий ведь «княгиню свою, и дети, и весь свой кош оставя у вас в Великом Новегороде, да, от вас ходя в великое княжение, христианство губил». Митрополит писал, чтобы Евфимий с посадником, тысяцким и Великим Новгородом послали «с челобитьем и со всею управою» к Василию II, и обещал за них печаловаться[782].
Тем временем жизнь при великокняжеских дворах брала свое. Одни владыки отходили в царство теней. Кто-то женился. Нарождалось новое поколение князей, которые еще не скоро станут активно вмешиваться в ход большой игры за власть. Словом, лихорадка военных тревог подходила на этот раз к концу.
В канун Троицы 1452 г. (4 июня) наследник московского престола Иван Васильевич женился на дочери тверского великого князя Марии[783]. Он достиг уже того возраста (целых 12 лет было тогда княжичу), когда союз с Тверью Москва могла закрепить «браком надежды». К тому же княжич Иван только что вернулся после победоносного похода на кокшаров. Венчал молодых Новоспасский архимандрит Трифон, старый друг Василия II. Тот самый Трифон, который в годину жизни трудную, в 1446 г., в Кириллове монастыре освободил Василия Васильевича от «крестного целования» Шемяке[784]. Да и сам отец Марии был еще молодцом. Зимой 1452 г. Борис Александрович вторично вступил в брак. На этот раз его супругой стала дочь суздальского князя Александра Васильевича Глазатого, который после некоторых колебаний вслед за своим братом Иваном Горбатым впрягся в московскую колесницу[785].
774
ПСРЛ. Т. 16. Стб. 193.
775
Вымская летопись. С. 261. Сообщение помещено перед рассказом о походе Василия II на Кокшенгу.
776
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 495.
777
Инока Фомы слово похвальное… С. 53–54; 27 ноября 1452 г. Василий И находился в Суздале (АСЭИ. Т. III. № 96. С 133).
778
ПСРЛ. Т. 16. Стб. 193.
779
великого княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он прибежал в Новгород и при встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати Костянтинову на свою вотчину». Старец молвил на это (дело было, возможно, незадолго до осеннего похода 1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания своего». И действительно, князь «въборзе преставися» великого княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он прибежал в Новгород и при встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати Костянтинову на свою вотчину». Старец молвил на это (дело было, возможно, незадолго до осеннего похода 1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания своего». И действительно, князь «въборзе преставися»
780
Повести о житии Михаила Клопского. М.; Л. 1958. С. 108. Ржева входила в удел князя Константина Дмитриевича, а затем пожалована была Дмитрию Шемяке (ДДГ. № 35. С. 90).
781
АИ. Т. I. № 53. С. 101–103.
782
ААЭ. Т. I. № 372. С. 463–464. Грамота написана после приезда Дмитрия Шемяки и его жены в Новгород.
783
ПСРЛ. Т. 26. С. 212; Т. 27 (Никаноровская летопись». С. 118; (Сокращенный свод конца XV в.). С. 274; Т. 15. Стб. 495.
784
ПСРЛ. Т. 5 (Софийская I летопись). С. 271.
785
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 495; Инока Фомы слово похвальное… С. 54–55.