Страница 32 из 62
В ночь с 13 на 14 февраля Василия II привели в Москву и, посадив в дом Шемяки, ослепили[582]. Позднее это ослепление и дало основание для его прозвища — Темный[583]. Затем Василия Васильевича сослали на Углич, а его мать Софью Витовтовну — на Чухлому[584]. По новгородским сведениям, Василию Васильевичу вменялось в вину то, что он привел на Русь татар: «Чему еси татар привел на Рускую землю, и городы дал еси им, и волости подавал еси в кормление? А татар любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром»[585]. В этой тираде интересны два момента: упрек в тяжести повинностей, возложенных на народ, и в раздаче татарам городов и волостей в кормление. В последнем случае речь, должно быть, шла о татарских царевичах. Припомнили обвинители и ослепление Василием своего двоюродного брата Василия Косого, поэтому и наказание бывшего великого князя соответствовало библейскому «око за око».
Триумвиры одержали полную победу. Но, как показало ближайшее будущее, победа была пирровой.
Узнав о происшедшем, князья Василий Ярославич и Семен Иванович Оболенский бежали в Литву, «а прочий дети боярские биша челом служити князю Дмитрею». Они были приведены к крестному целованию[586].
Один упрямец, Федор Басенок, не захотел присягать новой власти. Тогда его как смутьяна, естественно, заковали «в железа». Но и в заточении он остался верен себе. Подговорив сторожа («пристава»), Басенок с ним вместе бежал, а в пути к нему пристало много людей «от двора великого князя» — настолько он сумел завоевать уважение, а может быть, и более сильные чувства в великокняжеском окружении. Возможно, он сумел зажечь этих людей своим энтузиазмом («многих людей подговорил с собой»). Басенок полагал, что ему удастся взять с ходу («изгоном») Коломну — старинную цитадель московских князей. Вероятно, как и в 1436 г., там наместником был Иван Федорович Старков, в начале 1446 г. переметнувшийся на сторону Дмитрия Шемяки. Как бы то ни было, но Коломну взять Басенку не удалось. С досады он пограбил ее, пожег посады и окрестности и затем направился со своими сторонниками в Литву[587].
В Великое княжество Литовское бежал также серпуховской князь Василий Ярославич. Ему Казимир IV дал «в вотчину» города Брянск, Гомель, Стародуб и Мстиславль. Брянск Василий Ярославич переуступил князю С.И. Оболенскому и Ф.В. Басенку[588]. На литовском порубежье находились татарские царевичи Бердедат Кудудатович, Касым и Якуб Мухаммедовичи, сохранявшие верность Василию II[589].
Несмотря на успех проведенной акции, положение Дмитрия Шемяки оставалось сложным. Он даже ведь не решился послать свои войска, чтобы схватить детей Василия II, а был вынужден прибегнуть к помощи владыки Ионы. Летописец пишет: «…вси людие негодаваху о княжении его». Ослепление великого князя — факт беспрецедентный в русской истории (если не считать случая с князем Васильком).
Князь Дмитрий пытался укрепить свои позиции за счет заключения союза с Новгородом и послал туда своих «поклоньщиков». В свою очередь новгородцы направили к нему своих послов — посадников Федора Яковлевича и Василия Степановича,[590] которые заключили договор с новым великим князем. Дмитрий Шемяка «целова крест на всих старинах». Многомудрый князь Борис Александрович поступил иначе. Он задержал у себя новгородских послов на целых четыре месяца (держал их «на опасе») и после этого отпустил, так и не заключив договора[591].
Позиция тверского великого князя после ослепления Василия II некоторое время была неопределенной. Он присматривался к складывающейся ситуации, избегая делать опрометчивые шаги.
28 апреля 1446 г. великий князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Андреевич заключили между собой докончание[592]. Текст его не сохранился, но можно думать, что оно санкционировало передачу Бежецкого Верха князю Ивану[593].
Расстройство финансовой системы в стране (понижение веса и порча монет, известные по дошедшему до нас материалу и по сообщению Новгородской летописи[594]) заставило Дмитрия Шемяку провести денежную реформу. Князь Дмитрий дважды понижал вес монеты: в первом случае — до 0,54-0,50 г (по галицкой норме), во втором — до 0,39-0,40 г.[595] На монетах Дмитрия Юрьевича изображался всадник с копьем и буквами «Д.о.», что значило «Дмитрий-осподарь». Помещал на монетах он и надпись: «Осподарь всея земли Русской», твердо заявляя свое стремление к утверждению единодержавия на Руси[596]. Выразительно было и второе изображение на монетах князя Дмитрия — князь на троне. Позднее опыт чеканки монет и их символика были использованы Василием II.
Падение веса мелкой монеты больно ударило по интересам простого народа, ибо сократило покупательную способность и без того скудных накоплений монеты и привело к росту цен.
Победа Дмитрия Шемяки над Василием II вызвала явное неудовольствие у ордынских покровителей Василия Васильевича в Казани. Ответ их не заставил себя долго ждать. 17 апреля 1446 г. («на Велик день») казанские татары, простояв три дня под Устюгом, предприняли попытку взять его штурмом. Они «приступили к городу, несучи на головах насад». Насады (лодьи) должны были защитить татар от града камней, выстрелов, стрел и копий, которые сыпались на них с крепостной стены. Хотя казанцы и подожгли городские укрепления, город им не удалось захватить. Они отошли от Устюга, получив с него «откуп, копейщину, за 11 000 денег и всякою рухлядью», т. е. мехами. В Устюг меха поступали из северных земель и отсюда шли на рынки в Новгород, по Волге и в Центр. Не удалось татарам взять и полон. Затем казанцы, миновав Галич, «приходили… на Кичменгу» и вверх по Югу через волок направились на Ветлугу, приток Волги. Возвращаясь в Казань, они плыли на плотах, «да в полоех тонули». Из отборного отряда (в набеге на Углич принимал участие «царев двор» численностью 700 человек) в Казань вернулось всего 40 человек[597].
В борьбе за укрепление своего авторитета великий князь Дмитрий Юрьевич решил использовать церковь. Так, 14 марта 1446 г. он выдал жалованную грамоту нижегородскому Благовещенскому монастырю[598]. Как великий князь он подписал подтверждение грамоты Василия II 1443 г. на земли Троицкого монастыря в Переславле[599]. Вероятно, к тому же 1446 г. относятся и его грамота на троицкие владения в Дмитрове (10 мая),[600] подтверждение троицкой грамоты на владения у Соли Переславской[601] и выдача грамоты Чудову монастырю на владения в Переславле[602]. Троицкие старцы, выдав головою Василия II, оказали новому великому князю столь важную услугу, что, право же, грешно было бы их не отблагодарить.
В Москве в 1446 г. (после бегства Исидора) митрополита не было. Возможно, делами митрополии ведал рязанский епископ Иона, уже дважды предлагавшийся Василием II в качестве митрополита. Князь Дмитрий Юрьевич призвал Иону к себе и сообщил о готовности обеспечить возведение его на митрополичий престол[603]. Однако со своей стороны тот должен был помочь новому великому князю в сущем «пустяке». Ему поручалось съездить в Муром, принадлежавший к Рязанской епархии, и вывезти оттуда детей Василия II. Иона должен был сообщить великокняжеским боярам в Муроме о готовности князя Дмитрия отпустить Василия Васильевича и даже выделить ему удел. Соблазн был слишком велик, и Иона принял предложение Шемяки. Вместе с коломенским епископом Варлаамом[604] он поехал в Муром, где князья Ряполовские и бояре Василия II отпустили его детей с Ионой, взяв с владыки крестное целование в том, что они будут неприкосновенны. Бояре опасались, что в случае их отказа Дмитрий Шемяка может совершить поход на Муром и взять детей силой.
582
В Новгородской летописи по списку Дубровского говорится, что Василия II ослепили уже в Троицком монастыре: «… положиша доску на персех его среди монастыря и ослепиша его, и вину возложиша на него» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 489).
583
Г. Вернадский прозвище Василия II Темный производил от слова «темник» и связывал с приходом татар вместе с ним на Русь (Vernadsky G. Op. cit. P. 321). Но прозвище Темный — позднего происхождения. Оно встречается и у В.И. Татищева (см.: Татищев В.И. История Российская. Т. 1. М., 1962. С. 377), и у А.И. Манкиева с расшифровкой: «…прозванием Темный, или Слепый» (См.: Манкиев Л.И. Ядро Российской истории. М., 1770. С. 149).
584
Подробнее см.: ПСРЛ. Т. 26. С. 200–202.
585
ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 443.
586
ПСРЛ. Т. 26. С. 202. По Ермолинской летописи, «боляр, и князеи, и детей боярьских, и гостей, и чернь, всех привели к целованью, что хотети им добра князю великому Дмитрею Ивановичи) (так в летописи; надо: Юрьевичу. — А.З.) и князю Иоанну Андреевичю» (ПСРЛ. Т. 23. С. 152). После «поимания» детей Василия II (в мае) Дмитрий Шемяка «боляром и князем повеле себе служыти и привел их к неволному целованию» (Там же). Служилых людей, следовательно, дважды принуждали приносить присягу.
587
ПСРЛ. Т. 23. С. 152–153 («пограби села и посад, а мало града не взял»). По московским данным, «он же, подговорив пристава его, и убежа из желез, и бежа к Коломне, и тамо лежал под своим приятелем, и многих людей подговорил с собою, погреби уезды Коломенския, побеже в Литву со многими людьми» (ПСРЛ. Т. 26, С. 202–203).
588
ПСРЛ. Т. 26. С. 203.
589
ПСРЛ. Т. 23. С. 153. По Львовской летописи — Трегуб Касым (очевидно, «Трегуб Касым» — это одно лицо) и Якуб (ПСРЛ. Т. 20. Первая половина. СПб., 1910. С. 260). Якуб перешел на сторону Василия II уже после сражения 7 июля 1445 г. Вероятно, он был послан с татарами, сопровождавшими великого князя из Курмыша в Москву. В конце 1446 г. летописи говорят только о двух царевичах на службе у Василия II — о Трегубе Касыме и Якубе (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 455; Т. 26. С. 207). Возможно, Бердедат уже после битвы 7 июля 1445 г. на службе у Василия II не находился и сведение Ермолинской летописи ошибочно.
590
Федор Яковлевич и Василий Степанович были известны своими дипломатическими способностями. Они, в частности, участвовали в заключении Яжелбицкого договора 1456 г. Подробнее о них см.: Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 281–282.
591
«Князь Дмитрии крест целова на всих старинах. А тферьскии князь Борис на опасе новгородцких послов держал 4 месяци и отпусти их» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 443). Не вполне ясно, о каких послах идет речь: о новгородских послах к Шемяке (см.: Черепнин. Архивы. Ч. 1. С. 326) или, что, на наш взгляд, вероятнее, о послах Новгорода в Тверь. Термин «опас» — охрана, защита, стража — дела не проясняет (см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. II. СПб., 1895. Стб. 678).
592
Опись. Ч. 1. С. 40–41.
593
См.: Кучкин В.А., Флоря Б.Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями // Актовое источниковедение. М., 1979. С. 209. Примеч. 102. 27 мая 1446 г. князь Иван Андреевич уже выдал жалованную грамоту на село Присеки Бежецкого Верха «по грамоте» «старейшего брата» Дмитрия Юрьевича (АСЭИ. Т. I. № 179. С. 129–130).
594
См. под 1446 г.: «Того же лета начаша людие денги хулити сребреныя, даже и все новгородци, друг на друга смотря, и бысть межи ими голка, и мятежь, и нелюбовь» (НПЛ. С. 426; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 442). См. также под 1447 г.: «Того же лета новгородци охулиша сребро, рубли старыя и новыя, бе денежникам прибыток, а сребро пределаша на денги, а у денежников поимаша посулы. В том же лете ржи коробия по полтине бысть. И бысть во гради мятежь велик» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 443–444). По П.Д. Мец, в первом случае речь шла о понижении веса монеты, а во втором — о порче металла. Хотя летопись говорит об этих явлениях применительно к Новгороду, но, по Н.Д. Мец, их следует рассматривать как общерусские (см.: Мец. С. 59). См. также: Сотникова М.П. Из истории обращения русских серебряных платежных слитков в XIV–XV вв. (Дело Федора Жеребца 1447 г.) // Советская археология. 1957. № 3. С. 54–59.
595
См.: Мец. С. 62.
596
См.: Мец. С. 60.
597
ПСРЛ. Т. 37. С. 87–88.
598
АФЗХ. Ч. I. № 232. С. 203–204.
599
См.: Каштанов. № 10. С. 362. По С.М. Каштанову, это могло быть сделано в Переславле, куда 6 мая 1446 г. прибыл к Шемяке рязанский епископ Иона, рассчитывавший стать и митрополитом.
600
АСЭИ. Т. I. № 180. С. 130. В акте упоминается только келарь Авраамий, а что стало с самим троицким игуменом, неясно. В 1444/45 г. игуменом был еще близкий к Василию II Зиновий (АСЭИ. Т. I. № 175. С. 127).
601
АСЭИ. Т. I. № 101. С. 81.
602
АСЭИ. Т. III. № 48а (№ 44). С. 72.
603
«Обеща ему митрополию» (ПСРЛ. Т. 26. С. 203). Дело не в том, что «враждебные великому князю силы непосредственно опирались на церковь» (Сахаров А.М. Указ. соч. С. 55). Речь шла о попытке великого князя (в данном случае Дмитрия Шемяки) использовать церковь в своих интересах.
604
См.: Инока Фомы слово похвальное… С. 40–41.