Порочный круг

— Какого еще мальчика? Вы в своем уме?

Она не смутилась, а поспешно махнула рукой:

— Да нет, нет, вы меня неправильно поняли — он искусственный, как все ваши подчиненные.

Я понимающе закивал, но тут же снова нахмурился:

— Простите, а почему вы просите об этом? Чем он вам помешал?

— Знаете ли, — она замялась, — мои дети сдружились с ним...

— Нормально, такое бывает нередко...

— Да, но сами поймите... Вы ведь в некотором роде не настоящие... Ой! Не обижайтесь, но...

Открывая дверь, я сделал движение, дескать "да ладно, чего там" и спросил личный код мальчишки. Дама назвала скороговоркой цифровой ряд, еще раз извинилась и осталась снаружи.

Этот паренек оказался оператором по имени Змей. Мне захотелось узнать его историю, и я попросил канал для аудиенции с психологической службой — ревнивым хранителем всех тайн нашей жизни. После тщательной проверки законности моего запроса на мониторе видеофона появился бородач. Он поведал мне банальную историю. Я дослушал ее и поморщился:

— Не то. Я не вижу характера, если так можно сказать, изюминок поведения, каких-нибудь особых примет.

Бородач усмехнулся:

— Мы все же не тайная полиция. У нас есть исчерпывающая его биография и все.

— Ой, ли?

— Хорошо. Если вы проанализируете все похождения вашего избранника, то отметите, что он никогда непосредственно не воевал больше двух недель. Два раза его убивало, и три раза он получал тяжелые ранения с отправкой на базу в госпиталь. Может, это случайность...

— А может, он сознательно лез на рожон, — закончил я.

— Все вероятно. — Бородач вновь вежливо улыбнулся.

Беседуя в таком духе, я по рекомендации психолога подобрал себе еще две кандидатуры: операторов с позывными Ким и Дев. По всем параметрам они были типичными мальчиками для битья без выкрутасов и причуд. На таких и держится весь юный экипаж. Что ж, я завербовал пять операторов на шесть вакантных мест. Одну кандидатуру я решил выбрать потом, чтобы было наверняка.

В таких заботах пролетел весь остаток вечера. Чешуйки купола Аристарха уже практически перекрыли доступ солнечному свету, и мегаполис купался в лиловых сумерках. Перед самым отбоем я решил почитать книгу Кумана о животных Тау Кита. Мне нравятся книги о природе, тем более о незнакомых и забавных обитателях далеких планет. Неторопливость изложения погружала меня в сон. Я отложил мемуары зоолога, последним усилием воли погасил светильник и провалился в спокойный мир, наполненный картинками воспоминаний.

Есть такое понятие "сумасшедший день". Обычно его употребляют возвратившиеся с работы и падающие на диван мужья, как бы оправдывая тем самым свою дальнейшую пассивность в бытовых хлопотах. Было бы здорово, если бы я тоже когда--нибудь мог вот так переложить бремя забот на других, но пока это все фантазии.

Уже в семь часов меня разбудил клерк финансового управления, который готовил расчетную смету нашей экспедиции. Прыщавый бормотун подростковой наружности тут же вогнал меня в тоску, терзая мой сопротивлявшийся разум параграфами инструкций и наставлений. Единственной пользой от данного занятия было то, что, ориентируясь по смете, я уяснил, мы отправляемся в тихую область, где не ведутся активные боевые действия и есть планеты с атмосферой, пригодной для житья. Полтора часа длилась наша беседа. Вроде бы мы обо всем договорились. Но в самый последний момент, когда я протянул палец, чтобы отключить монитор, клерк деловито предложил:

— Я вижу, мистер Фобос, вы все поняли, но настаиваю на составлении подробного письменного плана мероприятий.

По-видимому, он ожидал, что я щелкну каблуками и отдам честь, поэтому с лица его не сходила довольная ухмылка. Однако мой ответ был лаконичен:

— Фак офф!

Расправившись с надоедливым клерком, я собрался с удовлетворенной миной удалиться, как в каюту зашел Козер. Ремонтник вставил дискету с чертежами линкора в компьютер и принялся рассуждать, что "вот здесь стоит вставить эту штуку, а сюда хорошо бы получить одну детальку, которую, правда, придется купить самим у "Панасоника". Я замахал на него руками, моля избавить от технической стороны вопроса, а только сказать, сколько ему надо денег. Козер назвал сумму, в два раза превышавшую запланированные накладные расходы. Конечно, мы поругались. Ремонтник оправдывался, мол, "я забочусь о целостности и боеспособности корабля", на что я отвечал, дескать "не будем превращать обычный линкор в чудо электроники, пусть об этом пекутся умные головы в техническом отделе". После получасовой дискуссии я выгнал Козера, дав ему четвертую часть запрашиваемого. Ремонтник надулся.

Наконец, я вышел в коридор и направился прочь из ненавистной базы. На воздух, на воздух! Но только повернул за первый угол, как меня схватил Рысь. Канонерщик начал взахлеб описывать мне фурор, который произвело их сообщение в стане селенологов, и все порывался утащить меня на какую-то пресс-конференцию. Я насилу оторвал его от себя и, страшно раздосадованный, накричал на Рысь:

— Елки-палки! Ты собираешься заниматься комплектованием экипажа, или будешь точить лясы на ваших п...х конференциях?

Канонерщик опешил и прошипел:

— А зачем кричать? У меня мальчишки давно уже в сборе. И потом, орать на подчиненных, — он постучал себя по лбу,— это .

Рысь повернулся и гордо двинулся по коридору. Уголки моих губ невольно поползли вверх: канонерщику очень шел вид оскорбленного самолюбия. Я хотел было догнать его и извиниться, но передумал. Иногда полезно обижаться.

Я вышел на улицу и занял лавочку около террасы кратера. "Ничего, — думал я, — скоро все утрясется. Мы выйдем в космос, и польются часы монотонной корабельной жизни. Как там поется в одной древней песенке, с помощью которой вредный Скорпион доводил меня до бешенства? Ага: "Заправлены в планшеты космические карты, и штурман выверяет последний раз маршрут. Давайте-ка, ребята, замажем (или закурим?) перед стартом... ля-ля, чего-то там, на несколько минут..."

Расхохотался и напугал стаю голубей, расхаживавших вокруг меня в тщетной надежде на хлебные крошки.

Вспомнив дурацкий мотивчик, я решил навестить Скорпиона. Мой канонерщик номер два предавался меланхолии. Он возлежал средь разбросанных дискет, устремив взгляд в потолок и медленно уничтожая пунцовые ягоды вишни. Я постоял минутку в дверях, а затем поинтересовался:

— И что сие должно означать? Когда твои товарищи сбились с ног, организовывая экспедицию, ты валяешься на тахте и стреляешь косточками в светильник.

В ответ на это замечание Скорпион вынул изо рта очередной снаряд и прицелился в меня:

— Скажи мне, прежде чем я отправлю тебя на фабрику регенерации, есть ли толк в наших барахтаньях?

Он состроил разочарованное лицо — очевидно, я не прельщал его в качестве мишени — и положил косточку в стакан.

— О чем ты? — спросил я.

— Ох...

Скорпион отмахнулся, медленно поднялся, взял полотенце и вышел прочь.

Обычно такие приступы меланхолии, или ленивости, каких определял сам канонерщик, являлись следствием прослушивания записей древних песнопений, столь трепетно собираемых и реставрируемых Скорпионом. Поэтому я подошел к кристаллофону и включил воспроизведение. Послышалась оркестровая обработка гитары, и давно ушедший от нас бард почти речитативом захрипел:

— Вот уже нам отпели молитвы, отпустили семь смертных грехов. До отказа взрывчаткой набиты трюмы наших, без цифр бортов. Лишь появится в небе светило, мы уйдем собирать урожай. Нам не роют сырые могилы, нам при жизни дают пропуск в рай.

Вот уже ты броню в перекрестье поймал, и мотор заревел, и мотор зарыдал. В этом вихре стальном ты найдешь, что искал. В этом взрыве начало начал. Взвизгнул воздух шальной, небо бьет синевой, все прощайте — мы славно играли с судьбой... Вот он берег стальной, берег жизни лихой, берег жизни, которую мы до конца не узнали.