Страница 67 из 90
Пилот не удивлялся промахам, он знал, что на мишени установлена помеховая станция, переделанная по разработкам того высокого, лысоватого полковника, который ставил ему задачу на предполётных указаниях. И сейчас новая помеха, придуманная этим полковником, проходит испытания.
По плану испытаний по мишени нужно было сделать десять пусков ракет с радиолокационной головкой самонаведения. Восемь пусков окончились промахом, оставался один заход, две ракеты.
Полковник с утра сидел в зале управления, машинально прислушиваясь к чётким командам ОБУ и искажённым помехами ответам пилота.
– Ещё один заход, и всё, – подумал он, – скорей бы. Окончится этот невыносимо длинный день, и окончатся испытания, которых ты ждал два года, а теперь подгоняешь время. Наверное, будет успех… Собственно, успех уже есть, из восьми пусков – восемь промахов. А по-другому и не могло быть, потому что всё проверено и перепроверено десятки раз, но всё-таки войсковые испытания – это войсковые испытания, нужно досидеть до конца.
Потом, когда всё кончится, можно будет поехать в гостиницу.
Он представил себе, как в своём маленьком «генеральском» номере, в котором прохладно, потому что он утром не выключил кондиционер, будет, не торопясь, снимать форму и промокшее насквозь белье, как будет стоять под душем, смывая с себя пот, усталость и паутину взглядов чужих, неприветливых людей, а потом, прошлёпав босыми ногами по прохладному, дощатому полу, ляжет в постель и будет просто лежать и ждать, когда отпустит сердце.
Впервые сердце дало о себе знать в первой загранкомандировке. Это был Ближний Восток. Тогда он ехал читать курс РЭБ в академии и в дороге всё волновался, как он будет работать с переводчиком, поймут ли его слушатели? Но в академию он не попал. Сразу по прибытию его вызвал главный военный советник и сказал, что есть дело поважнее лекций: потери авиации дружественной страны недопустимо высоки, и надо разобраться, в чём дело. Вместо двух месяцев он тогда пробыл в командировке полгода, мотаясь из полка в полк.
Потом были и другие командировки.
Однажды, лёжа в придорожном кювете и пережидая бомбёжку, он вдруг почувствовал, как будто невидимая рука мягко легла на сердце и начала играть им, сжимая и отпуская, растягивая утончающиеся алые трубочки. Почему-то ему представлялась узкая ладонь с неестественно длинными, гибкими пальцами; такие ладошки он видел в Алжире у обезьян, которые попрошайничали, ловко обшаривая карманы смеющихся людей. Одно неверное движение, слабый рывок, беззвучно лопающийся сосуд и – темнота… Между лопаток скользнула струйка холодного пота.
Полковник достал из кармана лекарство, положил таблетку под язык. Но во рту было сухо и таблетку пришлось проглотить. Он осторожно откинулся на спинку кресла, потирая правой рукой немеющую левую.
– «Вышка», я Ноль первый. Цель наблюдаю.
– Ноль первый, «Вышка». Работайте.
– Понял, «Вышка», выполняю…. Есть высокое… Есть захват… Пуск! Первая – пошла. Промах. Есть захват… Пуск! Вторая пошла! Есть! Поражение! Наблюдаю поражение, пошла вниз мишень, вниз пошла, падает, как поняли?
Полковник резко повернулся в сторону ОБУ. Внезапно оператор мишени выкрикнул:
– Управление нарушено! Снижение… пикирование… Нет управления!
В зале управления наступила тишина, все молча смотрели на полковника.
Со своего места поднялся председатель комиссии, пожилой генерал, и подошёл к полковнику:
– Ну что ж, поздравляю вас, испытания окончены. Успех, несомненный успех. Я думаю, у комиссии не может быть двух мнений, на всех станциях будем делать вашу доработку, девять промахов из десяти – это замечательно!
– Не может быть, – невпопад ответил полковник.
– Простите, чего не может быть? – удивился генерал.
– Поражения.
– Ну-у-у… ещё как может! – отмахнулся генерал. – Ведь мы всё-таки имеем дело с вероятностями, не жадничайте, и так эффективность вашей помехи доказана.
– Извините, товарищ генерал, – упрямо повторил полковник, – поражения быть не могло. Надо найти ракету. Она практическая, следовательно, полностью не разрушена. Надо её найти. Пусть дадут людей, я объясню, что искать. Если вы не согласны, давайте звонить в Москву, пусть они дадут команду на поиски, я должен понять, в чём дело.
Генерал взглянул в лицо полковника, и, вероятно, что-то заметив, встревожено спросил:
– Вы хорошо себя чувствуете? Может, вызвать врача?
– Спасибо, нормально. Всё-таки как решим с поиском?
Генерал поморщился, махнул рукой и потянулся за телефоном.
Полковник сидел на КДП. Расчёт боевого управления, выключив аппаратуру, давно ушёл, уехали члены комиссии, спустился вниз председатель. В зале управления было тихо, только в углу, стараясь не шуметь, возился дежурный солдат-телефонист, испуганно поглядывая на странного офицера.
Полковник застывшим взглядом смотрел на блестящую, изогнутую ручку телефонного коммутатора. Перед глазами мелькали страницы расчётов, схем и временных диаграмм. Ошибки не было, ракета не могла попасть в мишень. Но она попала! И мишень, потерявшую управление, пришлось подорвать. Почему? Почему? Почему…
В висках звенело. Рваные остатки мыслей кружились беззвучным, бессмысленным водоворотом, а в голове назойливо звучала детская дразнилка:
Тили-тили, трали-вали,
Ты дурак, а мы не знали!
Парам-пам-пам! Парам-пам-пам!
И от этого бессмысленного «Парам-пам-пам!», которое, как испорченная пластинка крутилась и крутилась на одном месте, подступала дурнота, сердце сжимало всё сильнее и сильнее, боль раскалённым шилом входила под лопатку.
– Это ничего, – думал он, – это от нервов, усталости и жары. Когда я успокоюсь, всё пройдёт, так уже было много раз…
Парам-пам-пам!
Парам-пам-пам!
Через три часа поисков внизу под тяжёлыми шагами загремела лестница, грубо сваренная из рифлёного железа. В зал управления поднялся председатель комиссии и зам начальника полигона, у которого, вероятно после генеральского нагоняя, лицо шло красными пятнами.
Генерал бросил фуражку на стол, долго вытирал лоб и шею платком и, не глядя на полковника, сказал:
– Нашли мы всё-таки вашу ракету… Ну, то есть то, что осталось от ракеты… И мишень тоже нашли, она почти рядом упала. Так вот, оказывается, на последней ракете стояла инфракрасная головка… Идиотская случайность… мы, конечно, разберёмся, как это могло произойти… номера мы сверили, так что теперь ошибки нет. Ракета, очевидно, попала прямо в сопло двигателя мишени, поэтому она и потеряла управление. Скажите, как вы догадались?! Ведь вы были так уверены…
Полковник, не поднимаясь с кресла, посмотрел на генерала и равнодушно пожал плечами. Потом положил руку на левую сторону груди и прислушался к себе, ожидая, что боль утихнет.
Боль не утихала…
Вкус жизни
«Ненавижу вводные!» – раздражённо подумал майор Алексеев и передвинул кобуру за спину, пытаясь устроиться поудобнее на узком дюралевом сидении. Прижатый к корпусу вертолёта пистолет противно завибрировал, и тут же протяжной болью отозвалась поясница. Алексеев вздохнул и повернулся к иллюминатору. Августовский день заканчивался, тусклое солнце в пыльных, оранжевых облаках клонилось к закату. Был тот неприятный час, когда дневное раздражение и усталость ещё не смыты отдыхом и вечерней прохладой.
Алексеев не любил дежурить по полку, предпочитая ходить старшим инженером полётов, но летом в инженерном отделе оставалось народу меньше, чем обычно, и приходилось дежурить «за себя и за того парня».
После отбоя Алексеев отправил спать помдежа-двухгодичника, и до полуночи, напрягая память и фантазию, заполнял карточки учёта неисправностей за прошедший месяц, потом проверил караулы, съездил на передающий центр, оттуда зашёл в гости на КП дивизии, сыграл с оперативным партию в нарды и вернулся в штаб полка только под утро. С девяти часов утра дежурному, вообще-то, полагалось отдыхать, но в штабе днём всегда шумно, да и начальство на такие мелочи, как отдых дежурного, обычно внимания не обращает. Как всегда, от курения натощак, скверной казённой еды и бессонной ночи Алексеев чувствовал себя отвратительно: болела голова, постоянно хотелось очистить рот от слюны, жёлтой, как вода в банке для окурков. Кое-как дотянув наряд, он с заступающим дежурным отправился к начальнику штаба, мечтая о том, как он в тихой и пустой квартире (жена и дочь уехали на юг) примет душ, заварит себе по «афганскому» рецепту термос чаю и будет читать книгу. Хорошие книги он специально не брал на службу, не желая портить себе удовольствие от чтения. Заваривая чай, Алексеев всегда добрым словом вспоминал тёщу. Термос был её подарком. Сделан он был на каком-то оборонном заводе, по форме, да и по весу напоминал артиллерийский снаряд, но, не имея внутри колбы, каким-то таинственным способом держал тепло в течение суток.