Страница 51 из 90
– Дурачок, тебе же полегчает! – уговаривал его С*.
– А ну! – веско сказал подполковник В*. Открыв личный сейф, он достал оттуда бутылку водки, налил полную чашку и протянул Ихтиандру:
– Суй язык в чашку!
Ихтиандр послушно обмакнул язык в водку и притих. Мы облегчённо закурили.
– Фу, бля… – сказал подполковник С*, – сейчас бы он двинул кони, так бы и хоронить пришлось – с высунутым языком!
–Да… – заметил я, – а ведь осиротеть могли…. Позвольте-позвольте, что это за звуки?!
Мы оглянулись. Ихтиандр, сидя на стуле, каким-то образом наладился лакать водку, как кошка.
– Ага, – удовлетворённо заметил подполковник В*, – водку пьёт, значит – жить будет! Проверено.
Под шумок Ихтиандр вылакал всю чашку, язык у него занял штатное место, только речь была слегка невнятной, то ли от водки, то ли от удара током.
– Ладно, – сказал я, – давай, доделывай вспышку и иди домой, ну тебя к богу в рай!
Обалдевший от удара током и от чашки водки натощак Ихтиандр кивнул, повертел в руках провод и… опять сунул его в рот!
И второй раз лязгнули зубы. Андрей Андреич вскочил, промычал: «Бля-а-а-а!!!» и с размаху шарахнул несчастную вспышку об стену.
Брызнули осколки.
Ихтиандр Андрей Андреич и Чебуран
– Ихтиандр, сын мой, – сказал начальник кафедры полковник Б* у моего лаборанта, дайвера-отморозка, – что это за апельсиновое чудовище оскверняет стоянку у входа в наш славный институт и почему ты вокруг него суетился?
– А это – моя новая машина! – ответил Ихтиандр и надулся от гордости, даже очки слегка запотели.
Интересно, что в одной короткой фразе он умудрился соврать дважды. Во-первых, никакой «старой» машины у Ихтиандра отродясь не было, а, во-вторых, то, что он называл «новой машиной», на самом деле было кучей металлолома интенсивно оранжевого цвета и имело госномера только по необъяснимой прихоти ГАИ.
Все автовладельцы делятся на две неравные части. Первую, меньшую, неизлечимую часть составляют фанаты от автомобилизма, а вторую, большую – тихие граждане, которым нужно просто ездить. Андрей Андреич от машин не фанател, ему как раз нужно было ездить, но ездить не просто, а на дайвинг. Это означало, что ездить ему нужно было по всяким колдоёбинам и с кучей железа на борту. Подобно подростку, страдающему от перманентной эрекции, наш Ихтиандр грезил о джипе «Субурбан» размером с полтрамвая. По его расчётам, именно эта машина способна была перевозить всё его водолазное барахло. Но на джип денег, естественно, не было, поэтому на какой-то автоживодёрне за 300 рублей был куплено нечто с шильдиком «Запорожец» на багажнике.
За общую ушастость и скандальный апельсиновый колер фюзеляжа было решено окрестить машину Чебурашкой, но потом кто-то разглядел погнутую, но гордо торчащую вверх выхлопную трубу и, сочтя, что перед нами, несомненно, автомобиль-самэц, мы нарекли его Чебураном.
Чебуран был автомобилем-зомби, извлечённым с того света каким-то автослесарем-некромантом, он ломался постоянно и крайне разнообразно. На мелкие и полусредние неисправности Ихтиандр гордо не обращал внимания, поэтому, например, крышка багажника крепилась к переднему сидению бельевой верёвкой, пропущенной через какую-то дырку, стекла в дверях иногда не опускались, иногда не поднимались, а, бывало, с гильотинным стуком падали внутрь двери. К автомастерской Чебурана не подпустили бы и на пушечный выстрел, поэтому ремонтировался он в кафедральном гараже. Альбом чертежей и схем «Запорожца» поселился в шкафу нашей преподавательской, и в свободное от лекций время офицеры, посмеиваясь, вникали в принцип функционирования этого странного механизма. Вскоре упражнение «Неполная разборка и сборка автомобиля ЗАЗ-968А» с лёгкостью выполняли даже преподаватели военной педагогики и психологии. Благодаря некоторым усовершенствованиям, внесённым в конструкцию двигателя пытливыми авиационными инженерами, он при движении стал издавать настолько своеобразные звуки, что прохожие недоуменно вертели головами, пытаясь обнаружить на ближайшей крыше вертолёт.
Ихтиандр пилотировал свой апельсиновый аппарат сурово и бескомпромиссно, в корне пресекая попытки подрезания и обгона. От него шарахались чумазые маршрутки и холеные иномарки. Беда Ихтиандра заключалась в том, что он был очень близорук, поэтому, чтобы следить за дорогой и знаками, он вынужден был грудью ложиться на руль и сильно прищуриваться. Со стороны казалось, что он, как пилот-камикадзе выбирает цель и вот-вот с криком «Банза-а-а-ай!!!» врубится в какого-нибудь «мерина».
Но счастье обладания автомобилем было недолгим.
Однажды мы, не обнаружив на привычном месте апельсинового скакуна, отправились в мастерскую.
– А где Чебуран?
– Сломался… – грустно ответил Ихтиандр.
– Подумаешь! – ответили мы, – первый раз, что ли! Починим!
– Не-а, не выйдет уже…
– Да почему?!
– Ну, мы вчера на дайв поехали, впятером, баллоны там, костюмы… Через лесок… А там на дороге канава была… А я не заметил… Ну, он и сломался…
– Как сломался?
– Ну, так… Пополам…
Настоящий полковник Н
Известно, что институты делятся на факультеты, факультеты – на кафедры, а кафедры уже ни на что не делятся. Но это у гражданских. Военные кафедры ещё делятся на циклы. Например, наша кафедра содержала три цикла: основ специальной радиоэлектроники, теории РЭБ, а также бортовых авиационных средств и комплексов РЭБ. И была ещё учебно-методическая группа, которая на цикл не тянула. Ей были поручены такие увлекательные дисциплины, как строевая и огневая подготовка, Уставы ВС СССР, ЗОМП, военная топография, а главное – партийно-политическая работа в ВС СССР.
Офицер, который рассчитывал получить место на нашей кафедре, должен был на заседании кафедры прочитать пробную лекцию, а потом ответить на вопросы. Обычно соискателя спрашивали про автокорреляционную функцию. Если он мог произнести эти волшебные слова с первого раза и без запинки, то мог попасть ко мне на «Средства и комплексы», а если ещё и пытался объяснить смысл явления, то его ждал цикл «Основ радиоэлектроники». В святая святых, на цикл теории РЭБ, где преподавал лично начальник, попасть можно было после длительного и сурового отбора, ибо шеф был убеждён, что кроме него теорией РЭБ на достаточном уровне владеет максимум ещё 3-4 человека в стране.
Если же соискатель при слове «автокорреляция» только глупо хихикал, начальник, пренебрежительно махнув рукой, подводил итог: «Ничего не знает! К общевойсковикам!». И начинающий преподаватель отправлялся к студентам второго курса хрюкать в хоботок противогаза, рисовать схему обороны взвода на болоте и обучать отданию воинской чести путём прикладывания ладони правой руки к головному убору.
Шли годы, рос институт, а с ним росла и военная кафедра, и вот настал момент, когда учебно-методическая группа на законных основаниях могла превратиться в цикл. А ещё один цикл – это ещё одна полковничья должность на кафедре. Документы оформили, приказ о создании цикла получили, встал вопрос о кандидатуре начальника. Простейшим решением было выдернуть из академии им. Фрунзе какого-нибудь дикорастущего комбата, для которого попасть в Москве на полковничью должность вместо ЗабВО было чем-то вроде филиала рая на земле. Круче этого была только должность начальника военной приёмки на шоколадной фабрике, но она, во-первых, была подполковничья, а во-вторых, пехотинцев туда не брали.
Проблема заключалась в том, что наш начальник терпеть не мог пехоту. Хуже пехоты в его представлении была только милиция. Шеф говорил, что если он возьмёт на кафедру «красного», пехотные кадровики наложат лапу на эту должность – шутка ли, папаха в Москве! – а там, где появился хоть один «красный», жди ещё десятерых. В дальнейшем, кстати, жизнь показала, что шеф был глубоко прав: первый же укоренившийся у нас пехотный полковник быстренько организовал под себя новый цикл пехотной РЭБ, но это случилось уже гораздо позже, при новом начальнике.