Страница 37 из 90
Например, строевой смотр.
Тучные годы нашей кафедры, когда только на моем цикле было двадцать преподавателей, а общее количество офицеров превышало полсотни, сменились годами тощими, поэтому в одношереножном строю, представленном к смотру, красовалось двенадцать офицеров, один другого краше. Снабжение вещевым имуществом в те годы печатными словами описать невозможно, магазины военной формы уже позакрывались, последним, не выдержав нагрузки, рухнул Военторг на Калининском, поэтому профессорско-преподавательский состав кафедры красовался в чудовищных обносках, являя собой странное смешение зелёного с синим. Советские погоны, эмблемы, нагрудные знаки и тому подобное причудливо чередовались с российскими, изготовленными, по слухам, артелью Сочинских инвалидов.
На правом фланге возвышался полковник М*. После неудачного лыжного слалома и столкновения с отдельно стоящим деревом ключица М*. срослась неправильно, отчего он при ходьбе загребал правым плечом вперёд и приобрёл привычку совершать в сторону собеседника выпады головой наподобие латиноамериканского кондора. Правда, не шипел.
Полковник М*. стоял в строю в папахе. Вообще-то, форма одежды была ещё летней, но синей фуражки М*. не нашёл, и ему пришлось натянуть папаху, отчего он казался на голову (а на самом деле на папаху) выше окружающих.
Строевой смотр проводил крошечный полковник-пехотинец, который доставал М*. только до орденов. Увидев нашего правофлангового, он надолго задумался, но собрал волю в кулак и заметил:
– А вам, товарищ полковник, не мешало бы подстричься!
– Ну, товарищ полковник… – проныл М*, стягивая папаху. Его голова была абсолютно лысой, незначительный арьергард волос судорожно цеплялся за виски.
– М-да… Ладно, не надо стричься! – отменил своё замечание проверяющий.
М* удовлетворённо натянул папаху, остатки волос на висках, прижатые папахой, жизнерадостно встопорщились.
– Нет, всё-таки подстригитесь! – снова передумал проверяющий и поспешил перейти к следующему в строю.
– Старший преподаватель, подполковник П*! – жизнерадостно представился тот. П* со дня на день ждал приказа о дембеле, на строевой смотр, который ему был глубоко пох, П* явился только потому, что был ещё в списках кафедры.
Проверяющий опустил взгляд и увидел, что П* стоит в гражданских сапожках.
– Что это у вас за обувь, товарищ подполковник? – спросил он.
– Ортопедическая!!! – не затруднился с ответом П*.
Слово «ортопедическая» проверяющий явно не знал…
Начальник кафедры, стоявший за его спиной, поперхнулся и вышел из аудитории.
– Товарищ полковник, старший преподаватель подполковник К*! – рявкнул сосед П*.
К* до прихода на кафедру был отличным лётчиком, летал на всех типах вертолётов и был, в сущности неплохим преподавателем, но имел внешность орангутанга, где-то выкравшего подполковничью форму. Громадная, сизая, похожая на чугунную поковку нижняя челюсть, маленькие глазки, глубоко запрятанные под монолитный лоб, практически квадратная фигура, мощные ручищи… О том, какое впечатление К* производит на неподготовленного человека, он конечно знал, и нередко этим пользовался, умело прикидываясь дегенератом.
– Ногу на носок! – зачем-то скомандовал проверяющий.
К* каким-то особо строевым движением поставил правую ногу на пятку, задрав носок и преданно глядя на «красного».
– На носок, на носок, я сказал!!! – рявкнул тот.
– Есть!!! – в тон ему рявкнул К*, и лихо повернулся через левое плечо, умудрившись удерживать правую ногу пяткой в пол.
– Та-а-ак… – нехорошо протянул проверяющий, что-то записывая в блокнот и переходя к следующему.
А следующим у нас стоял подполковник Ф*. На последней диспансеризации ему поставили диагноз «Ожирение 2-ой степени», поэтому в строю он стоял, затаив дыхание. Китель был ему мал размера на два, сзади расходился, как у кавалериста на лошади, а пуговицы были пришиты на длинных стебельках в самый край борта. Мундир был страшно засален. Однажды на лекции брюки у Ф* подозрительно треснули и он, ощупав себя, до конца занятия перемещался плоско-параллельно, чтобы студенты не увидели огромную дыру на заднице…
– Где ваши награды, товарищ подполковник? – спросил проверяющий.
Ф* забыл перецепить колодку, но горько ответил:
– Родина не удостоила, товарищ полковник!
Пошатываясь, «красный» дошёл до конца строя и решил перейти к осмотру «тревожных» чемоданов. Это его и сгубило.
«Правильный», фибровый чемоданчик был только у меня, остальные пришли кто с чем: с портфелями, спортивными сумками и даже с рюкзаками.
Увидев мой чемодан, проверяющий, как утопающий за соломинку, схватился за него. Чемодан был скомплектован ещё в лейтенантские годы и с тех пор, кажется, не перетряхивался. Покопавшись в чемодане, проверяющий выудил две советские «десятки», когда-то забытые мной.
– Надо же, билят, заначка пропала… – пробормотал я.
Проверяющий продолжал сверять содержимое чемодана с описью, наклеенной на внутренней стороне крышки.
– Свечи… – прочитал он, – где свечи?
– Вот, – я показал на коробочку.
– Это – свечи?!!
– Да, – сухо ответил я, – свечи. Ректальные. Других в доме не было.
Ещё одно незнакомое слово разозлило проверяющего. Он хлопнул крышкой чемодана, что-то пометил в блокноте и приказал:
– Переходим к сдаче норм РХБЗ![42]
Мы разобрали свои любовно забиркованные противогазы и по команде: «Газы!» натянули их на физиономии. Дембелю, подполковнику П* личного противогаза не досталось, и он перед началом строевого смотра цапнул на складе первый попавшийся студенческий, не глядя на номер. Маска оказалась какой-то совсем уж детской, но толстенький, кругленький П*, похожий на мистера Пиквика, не желая опозорить родную кафедру, был упорен, и в результате всё-таки сумел как-то натянуть её на лицо. Внезапно раздался резкий хлопок, за которым последовало дружное хрюканье в маски, сменившееся откровенным ржанием.
Маска на лице П* лопнула по шву, и две её половинки сиротливо покачивались на ушах ошеломлённого подполковника. Ржал, как оказалось, бессердечный проверяющий.
Вероятно, опасаясь разрушительных последствий надевания ОЗК всей кафедрой, проверяющий выбрал одного «желающего», которым оказался младший по званию. Ему и выпало надевать ОЗК.
Надевать новый ОЗК мучительно больно. Особые шпеньки, называемые странным словом «пукли», не лезут в тугие петли, ломая пальцы, а главное – новый ОЗК щедро посыпан тальком. Обычно, получив на складе РХБЗ новый ОЗК, его вымачивают в домашней ванне дня два-три, сушат, и только потом используют по назначению, не рискуя перемазаться по уши. Капитан, избранный для химдымовского заклания, вылез из резиновой шкуры настолько грязным, что его синий мундир стал похож на зимний маскхалат.
Проверяющий содрогнулся и сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит.
На следующий день проверяли учебно-методическую документацию циклов. В армии вообще изводят невероятно много бумаги, и виноваты в этом – убеждён! – именно проверяющие. Ведь для того, чтобы проверить специалиста, нужно самому быть по крайней мере не худшим специалистом, а в одной только авиации специальностей море. Вот проверяющие и облегчили себе жизнь: гораздо проще проверять бумагу, чем человека, а если проверять не содержание, а форму, то это просто пир военно-канцелярского духа. На каждом цикле военной кафедры полагалось иметь что-то около 25 различных книг, журналов и прочего, не считая личной документации каждого преподавателя.
На самом деле, для работы было нужно хорошо если 5 документов, а всё остальное извлекалось из сейфов перед проверками и заполнялось за пять прошедших лет шариковыми ручками с пастой разных цветов. Некоторые документы вызывали просто оторопь. Например, «Журнал учёта занятий с учебно-вспомогательным составом». То есть по мысли высоких штабов офицеры должны были проводить с лаборантами и учебными мастерами занятия не только по технической подготовке (что ещё как-то можно было объяснить), но и занятия по РХБЗ и даже по методико-воспитательной работе. На моем цикле учебно-вспомогательного состава не было, поскольку он давно разбежался из-за смехотворных зарплат, но журнал я всё равно был обязан вести. Кстати, поскольку тетради для всей этой канцелярщины приходилось покупать за свой счёт, на обложках попадались весьма фривольные картинки вроде Бритни Спирс в лифчике и трусиках. Эпической широтой штабной мысли поражали «Журнал учёта журналов», «Книга учёта слайдов, плакатов и диапозитивов» и «Книга протоколов заседаний предметно-методических групп». Всё это требовалось разграфить, заполнить в строгом соответствии с прилагаемым образцом и по первому требованию предъявлять проверяющему. Каждый раз, как только становилось ясно, что едет очередная комиссия, а ты (опять, ещё, уже) – начальник цикла, несчастный хватался за остатки причёски и начинал кощунственно призывать мор, глад и казни египетские на отдельно взятый цикловой сейф. «Ну почему, почему, – вопиял он, обратив взор к гипсокартонному потолку, – я не вёл эти долбанные журналы в течение года?!! Как было бы сейчас просто…» Он знал, почему… Однажды после очередной проверки жестоко уестествлённый начальник цикла № 2 полковник М* поклялся вести свою документацию своевременно, и весь год, когда личный состав кафедры после окончания служебного времени отправлялся по своим делам, М* упорно и вдохновенно заполнял различные книги, журналы и списки. Когда начальник кафедры потребовал документацию циклов на проверку, М* с чувством сеятеля, добротно вспахавшего свою ниву, первым вошёл в руководящий кабинет и вышел оттуда с искажённым лицом, шатаясь от горя. Выяснилось, что требования к оформлению документации циклов за год изменились, и большую часть книг пришлось переписывать.
42
РХБЗ – радиационная, химическая и биологическая защита.