Векша

Целую седмицу пробыл Векша у пастуха. Тот за ним, как за сыном своим, ходил, лечил, готовил в дорогу. Полную торбу харчей наложил. Свитку свою, ногавицы подарил, шапку высокую из овчины сшил, ходаки кожаные на ноги изготовил.

- Ну вылитый болгарин! - смеялся радостно пастух, когда молодец во все это оделся.

А Векша, только раны стали подживать, помогал старику пасти отару, бурелом в лесу собирал на топливо, шалаш поправил. На восьмой день вывел его пастух чуть свет на луг, тропку извилистую показал:

- Вот так иди по ней до самого Дуная. Потом все берегом, берегом, до самого моря река тебя доведет. Возле моря город стоит. Селином зовется. В нем ваши гости, когда в Греччину и из Греччины плывут, всегда останавливаются. Может, тебе повезет, кто-нибудь из своих встретится. Но только не заговаривай с каждым встречным, среди наших тоже всякие есть: и хорошие, и плохие. Хоть ты и похож на болгарина, но речь твоя выдает, что ты чужестранец. Еще схватят, станут допытывать - кто ты, да откуда, куда путь держишь. А наш царь Петр (болгарский царь. Царствовал с 927 по 968 год. Был женат на внучке византийского императора Романа Лакапина) в дружбе с ромея-ми. Даже царицу себе взял из ромеек, царя Романа внучку. Лучше бедняков спрашивай, если что понадобится. Они тебя и накормят, и путь дальше укажут.

Поблагодарил Векша старика, поклялся вспоминать всю жизнь, как отца родного.

Хотел отдать ему те монеты греческие, что у него в поясе зашиты были, но пастух не взял, еще и обиделся:

- Спрячь, спрячь их, они тебе понадобятся. А мне, коли хочешь что-нибудь на память оставить, давай этот нож, - указал на меч, висевший у Векши на поясе.- Злые люди на разбой такое выдумали, а мне будет чем бревно расщеплять, чтобы огнем себя в стужу согреть. Тебе же он только повредит.

Отцепил Векша меч, протянул его доброму болгарину, поклонился в ноги и отправился в путь-дорогу.

Глава тринадцатая

НА ДНЕПР ЗА РЫБОЙ

 Катит свои волны привольный Дунай по широкой долине. Как и на Днепре, вербы тут, осокори, яворы на берегу растут, левады, луга зеленые по обе стороны реки стелятся. Нет только на Дунае в земле болгарской ни порогов грозных, ни берегов крутых, гористых. Захочет он - в поле свернет, кус земли отхватит, пожелает - вдоль рощи зеленой проляжет, вербу пышную подмоет, на забаву с собой умыкнет.

Плывут по реке челны, ладьи, плоты - счету им нет. А еще больше прохожих-проезжих по дороге прибрежной: и днем и ночью курится она пылью от возов и скота, днем и ночью не утихает на ней гомон людской. И все то гомон понятный, как бы родной Векше.

Идет он и идет, спешит, земли под ногами не чует. Такая она ему легкая, эта дорога.

Кончились харчи, свернул к дому придорожному - купить что-нибудь поесть. Замахала на него руками, не взяла платы молодица за буханочку житного, еще и квасом напоила, ягод в шапку насыпала.

- Грех великий, - сказала, - со странника брать за харч.

Придет вечер, не хочет Векша людей тревожить, под кустом выспится, а с рассветом снова в путь.

Пришел в Селин. Город хоть и небольшой, но красивый. Подался Векша сразу же к причалу, надеясь гостей русских встретить. Судов много стояло, но своих ни одного не увидел.

Невеселые мысли начали приходить в голову: как же ему теперь море одолеть, до Днепра добраться? Может, попутчики какие встретятся - гребцом бы к ним напросился. Но как узнать - кто и куда плывет. Заговорил бы с кем-нибудь из горожан, так не знает, как и подступиться к ним.

Попал, блуждая, на торжище. Людей там, как и на киевском, - не пробиться. А скоморохов - что комарья! Ходит Векша между рядами, ко всему приглядывается, прислушивается. Глядь - в будочке, где хлеб продается, человек скучает, покупателей дожидается. Подошел, сторговал маленький каравай. Потом отважился, спросил:

- Не скажешь, добрый человек, где бы работу какую найти?

- А ты вон к тому обратись, если мошки не боишься, - показал на седобородого старика, окруженного гурьбой простоволосых голодранцев. Векша стал в сторонке, прислушался. Голодранцы требовали от старика платы за работу, а тот упирался. Больше всего наседал на него долговязый рябой мужик. Наконец старик сунул им что-то, и толпа отправилась в пивницу напротив.

Векша подошел, снял шапку, поклонился.

- Чего тебе? - спросил сердито старик, тряхнув длинной, точно конская грива, бородой.

- Не найдется ли у вас какой-нибудь работы?

Старик смерил его взглядом:

- В лов на Днепр-реку согласен?

У Векши перехватило дыхание, не нашлось слов.

- Другой работы нет, - отвернулся дед, намереваясь уйти.

- Пойду, хозяин, пойду! - опомнился Векша.- Согласен!

- Любен! - крикнул дед.

Из пивницы высунулась патлатая голова. Это был тот долговязый, который настойчивее всех требовал плату.

- Вот, - ткнул старик пальцем на Векшу.- Работу ищет. Может, возьмешь к себе? - И пошел прочь.

Любен, уже изрядно захмелевший, принял важный вид и, уставившись на Векшу посоловевшими глазами, пробасил:

- Вершу от невода отличаешь?

- А как же. Рыбачил дома.

- А вино пить тоже умеешь?

Векша сразу оценил долговязого и ответил присказкой:

- Пью мед и квас, а увижу пиво - тоже не пройду мимо.

- Не про-о-ойду, - протянул Любен презрительно.- Так всякий дурак не пройдет, коли подносят. А сам поставить можешь?

- Вот всe, что у меня есть, - вынул Векша две серебряные монеты - последнее, что у него осталось.- А еще добуду, и про вас не забуду.

- Другарь ты мой! - вскричал Любен, куда и девалась его спесь.- Да ведь это на доброе ведро!..

Обнял за плечи и потащил в пивницу.

- Наш другарь новый! - крикнул компании.- Честь рыбацкую знает, - бросил на стол монеты.

- Гала Гала!..- загудели веселые голоса. Потеснились, освободили место для Векши. Налили ему глиняный ковшик - и пошла круговая. Никто даже не пoлюбопытствовал, кто он и откуда. Когда Любен уже совсем захмелел, Векша спросил у него, почему это они за рыбой на Днепр плывут, разве в Дунай-реке ее нету.

- Почему нету, есть и в Дунае. Да только в Днепре ее больше, а рыбаков меньше...

Закончив пировать тут, отправились по другим пивницам, дудочника прихватили с собой по дороге. Идут, поют, пляшут... Проснулся Векша от утренней прохлады. Лежит он на песке у причала, вокруг друзья вчерашние храпят. Ни шапки на нем, ни ходаков... И досадно, и весело ему.

Челны миновали заросшее камышами гирло, выплыли на морское чистоводье и, поставив ветрила, поплыли, держась от берега по левую руку. Вся Любенова ватага разместилась в одном большом челне, а маленькую долбленку со снастями привязали к его корме. Рыбаки сразу улеглись досыпать, оставив своего вожака управляться с ветрилом. А Векша готов был и глаз не смежить до самого Днепра.

Любен зевал во весь рот, морщился с похмелья и все поглядывал на Векшу, точно собирался и не отваживался что-то ему сказать.

Наконец не выдержал.

- Слушай, - подал ему канат, - подержи-ка еще ты немного, что-то у меня руку в плече ломит... Вот так, так правь, все за передними челнами. Больше всего берегись, чтобы к берегу не прибило.

А сам лег и захрапел. Векша быстро приспособился к норову ветрила. Его челн шел за другими судами ровно, без отклонений. Море, точно бескрайнее синее поле, позолоченное утренними лучами солнца, постепенно набирало волну, выгибалось, будто силилось подняться и подбросить вверх белокрылые челны, чтобы те взлетели и парили над ним, как парят белые птицы чайки.

"Какое же оно красивое! - думал мечтательно Векша.- И как бы радостно всем по нему плавалось, когда бы не было на свете лихих людей. Когда бы никто не брал в плен невольников, не приковывал их к веслам..."

Тогда, когда плыли в Царьград, сидели под настилом прикованными к ладье, как в порубе, моря не видели, да и не хотелось его видеть. Страшным, неприветным оно казалось. А теперь бы плыл и плыл по нему до самого дома...