Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 40



— Пожалуйста, еще подробнее расскажите, как все это произошло…

Мазин слушал Витковского, присев на стул у окна, став незаметным, стараясь, чтобы доктор говорил не для него, а вспоминал только, для себя вспоминал.

— Выходит, Мухин и не мог знать, что вы пойдете в кино?

— Конечно.

— Спасибо. «А Курилов говорил иначе», — добавил он про себя.

— Надеюсь, это рассеет отрицательное впечатление, которое обстоятельства бросают на Мухина.

— Наоборот, Станислав Андреевич, к сожалению, наоборот.

— Не понимаю вас.

— Мой помощник беседовал с Куриловым, и Курилов показал: он виделся в тот день с Мухиным и говорил ему о записке.

— Не может быть.

— Не знаю. Одно из двух. Либо Курилов сказал правду, либо он подумал, что мы подозреваем именно его, и постарался выгородить себя.

Витковский снова поднялся, на этот раз в заметном волнении:

— Удивили вы меня.

— Я и сам удивляюсь. Зачем было Курилову подталкивать вас на это свидание? Ну не пошел Мухин, и черт с ним! Ему-то, Курилову, что за резон?

Витковский сморщился:

— Кажется, вас детективщина одолевает. Пусть даже Мухин не пошел, не захотел. Ему было неловко, стыдно. Вот он и попросил уговорить меня. Знал, что Татьяна симпатизирует мне больше, чем Володьке.

— К нему она относилась хуже?

Витковский пожал плечами:

— Ну, это субъективно. Я был влюблен, а женщине всегда немножко нравится даже самый ненужный поклонник. С его же стороны она замечала высокомерие, презрение…

— Почему он так себя вел?

— Это же Курилов. Он весь из комплексов. По его мнению, Татьяна была человеком не интеллектуальной организации, чувственной и даже развратной, ограниченной женщиной. И он не скрывал этого.

— От нее?

— Нет, от нас. Но она чувствовала.

— А в этом отрицательном, даже враждебном отношении Курилова не было ничего личного?

— Что вы! Он сто раз говорил Алексею: как ты мог связаться с такой женщиной!

— Ну, если сто раз говорил… — усмехнулся Мазин.

— Вы сомневаетесь?

— Уж больно он разговорчив, ваш друг Курилов. И не всегда говорит то, что соответствует действительности, и, увы, не всегда то, что думает.

— Не понимаю, что вам пришло в голову.

— «Детективщина одолевает…» Мухина вы рисуете человеком открытым, чуждым интригам. Зачем же им с Куриловым организовывать, простите, ваше свидание? Особенно эгоцентричному Курилову вмешиваться в отношения, внушавшие, по вашим словам, ему неприязнь, почти отвращение? Почему он не намекнул даже на просьбу Мухина, не позлословил на его счет хотя бы? Выходит, обоим зачем-то потребовалась ваша встреча. Зачем? Почему обоим? Мухин, по показаниям Курилова, подозревал Татьяну в неверности…

— Послушайте, — прервал Витковский возмущенно. — Вы совсем запутались, наверняка запугали Курилова, истолковали его слова по-своему и ничего не понимаете в наших отношениях!

— Вы правы лишь частично. Я в самом деле не все понимаю. Но знаю я уже больше, чем вы.

Ему не хотелось говорить Витковскому о подлой расчетливости его бывших друзей. И он не знал еще, каким образом оборвала она жизнь Татьяны.

И незаконченный поиск вновь привел Мазина к Клавдии Ивановне Сибирьковой, но на этот раз не в кафе «Аист», а в новый кооперативный дом-башню, в весьма скромную однокомнатную квартиру.

Входя в подъезд, Игорь Николаевич отнюдь не был уверен, что найдет здесь ответ на свой вопрос, но, как сказал он сам однажды, когда человек много работает, ему начинает везти.

Мазин поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил.

Открыл очень похожий на мать, высокий и симпатичный парень в джинсах, спортивном свитере и очках. Глядя на парня, можно было отчасти представить Сибирькову, какой была она в те годы, когда дружила с Татьяной Гусевой.

— Я бы хотел повидать Клавдию Ивановну.

Парень отодвинулся, освобождая дорогу.

— Заходите. Мама сейчас придет. Подождите немного, пожалуйста. Вы по делу?

— Да. Я работаю в милиции.

— А…

И симпатичное лицо парня омрачилось.

Мазин прошел в комнату, заваленную книгами, чертежами и приборами, и удивился, так как жилище Сибирьковой представлял иначе.

— Вы студент? Как вас зовут? — спросил он парня.

— Саша.

— А меня Игорь Николаевич. Можно присесть?

— Конечно. Вы уже были у мамы?

— Да, мы беседовали.

Он потрогал очки:

— В этом кафе вечные неприятности. Но мама честный человек. Ей нужно было давно уйти оттуда.

— Разве честный человек не может работать в кафе?

— Может. Но никто не верит, что она живет на зарплату. Вот и вы тоже…

Мазин огляделся. В комнате не было заметно ничего, что противоречило бы словам Саши.



— Не волнуйся. Мы беседовали совсем о другом. Пятнадцать лет назад твоя мать дружила с одной девушкой. Ее убили. И мне потребовалось уточнить некоторые обстоятельства. Вот и все.

— А мне она ни слова! Вечно оберегает. Я слышал об этой истории. Эта женщина — Гусева?

— Да. Что ты слышал?

— Ее убил любовник.

— Так считает Клавдия Ивановна?

— Разве нет?

— Пытаюсь выяснить.

— Мама любила ее. Карточки ее сохраняет, предсмертное письмо…

— Что?!

— Ну, вернее, не предсмертное, а последнее, которое она прислала маме.

— Ты читал это письмо?

— Как-то попалось. Сплошные сантименты. Видно, что, кроме личной жизни, она ничем не интересовалась. Но мама… Да вот она идет.

— Кто у тебя, Саша?

— Это к тебе, мама.

Сибирькова увидела Мазина.

— Добрый вечер, Клавдия Ивановна. Решился еще разок вас побеспокоить.

— Я так и думала, что придете.

— Почему?

Сибирькова не ответила. Сказала сыну:

— Ты, может, погуляешь, Саша?

— Да я все знаю, мам.

— А лучше погуляй.

— Пожалуйста…

Они вышли с Клавдией Ивановной на маленькую кухню, и Мазин присел у чистого белого столика, прислушиваясь, как собирается обиженный недоверием Саша.

— Хороший сын у вас, Клавдия Ивановна, совсем взрослый.

— Какой взрослый? На первый курс поступил. Мальчишка еще, — возразила Сибирькова не без удовольствия.

— На меня он произвел впечатление серьезного юноши.

— Он серьезный, занимается много, учится. Человеком должен стать, не то что я…

Сейчас, в домашнем платье, повязанная косынкой, Сибирькова казалась проще и доверчивее, чем в кафе, но вскоре Мазин почувствовал, что дело не только в перемене обстановки.

— Что это вы слова Гусева о своей работе повторяете?

— Думаете работа легкая? Сказала бы вам, да вы не за тем пришли. Значит, решили не отступаться, пока до правды не доберетесь?

— Решил. Но трудно. Вы, например, помочь мне не захотели.

Сибирькова присела за столик напротив Мазина:

— Заметили?

— Заметил, Клавдия Ивановна. Ведь убийцей Татьяны вы считаете ее любовника. Но мне об этом не сказали. А раз считаете, наверно, имеете основания.

— Ну уж, основания! Просто в голову приходило.

Возразила Сибирькова, но Мазин видел, как отпускает ее та холодная суровость, что броней окружала Клавдию Ивановну в кафе. И не скромной похвалой в адрес сына была пробита броня. Что-то ослабело, смягчилось в Сибирьковой не сейчас. О чем-то думала она, дожидаясь его вторичного появления.

— Ладно. Не затем я пришел, чтобы выуживать то, что говорить не хочется. Хочу задать я вопрос прямой. Были вы подругой близкой Татьяне, и не поделилась ли она с вами сокровенным?..

— Чем именно?

— Говорят, она ребенка ждала.

— Кто говорит?

— Тот, кто знает.

Сибирькова наклонила голову:

— Добрались все-таки до него?

— До кого?

— Ну до студента, что Татьяна любила.

— Почему именно до него?

— А кто ж еще знать это мог?

— Мало ли кто? Врач, например.

Сибирькова свела на белой пластиковой поверхности стола руки.

— Врач не знал, — вздохнула она.

— Почему вы в этом уверены, Клавдия Ивановна?