Рапорт инспектора

— Противно, — сказала она вслух. — Выйти замуж за Горбунова, что ли?

Девятов в темноте усмехнулся:

— Замуж он тебя не возьмет.

— Почему это? — обиделась немного Лариса.

— Он для себя живет. А ты для себя хочешь. Не пара получается.

— Хочу, да! А ты нет?

— Я привык.

— К чему?

— Без сберкнижки жить и прочих удобств.

— Послушай, у тебя бывали большие деньги, а? — понизила она голос, будто выпытывая тайну.

— Откуда? — ответил он, зевнув.

— Но ведь хотелось иметь? — Лариса села, сбросила простыню, наклонилась над ним. — Неужели не хочется? Пожить, чтоб все было, все что хочешь.

— Навсегда — не мечтаю, а так, на время, дым коромыслом пустить я бы не прочь.

— Хоть на время. Достать тысяч десять, пожить, повеселиться до последнего рубля! Здорово!

— Где достанешь? В госбанке?

— Один раз можно и рискнуть. Ведь раз живем всего.

— Наслушалась идиота. Максимум-минимум.

— Нет, он не идиот. Трус только. А говорил он верно. Знаешь, сколько денег привозят в зарплату в НИИ? Мой отец там в мастерской работал. Тридцать тысяч!

— И тридцать охранников?

— Старуха с одышкой и какой-нибудь притруханный инженер-общественник.

— Врешь.

Снова набежала и рассыпалась волна.

— Зачем? Отец всегда удивляется, почему их до сих пор не ограбили?

Девятов сплюнул на пол:

— Кончай, Ларка, этот разговор.

Однако он не кончился, этот разговор, наоборот, возобновился, когда вернулись они в слякотный город, когда праздник остался позади, у смеющегося без них моря, когда навалились повседневные скучные заботы. И хотя разговор есть разговор, слова, фантазия, которую всегда можно оставить, забыть, оставить его, остановить было уже трудно, ржавчина делала свое дело, разъедала непрочные души. Сначала их было двое. Неожиданно третьим оказался Редькин.

Именно он опустил весы, привел их в движение.

Случилось это тоже на берегу, но на речном, в маленькой комнатушке тренера на водной станции. Сидели и пили под дождик. Редькин, как обычно, толковал об институте, жаловался на неудачи.

— Пока на лапу не дашь, не бывать тебе студентом, — оборвал его Девятов.

— Что давать-то? Где взять денег? Банк ограбить?

— Зачем банк? Можно НИИ, — ответил тренер.

Лариса хотела прервать опасный разговор. Редькину цену она знала. Но вмешаться не успела, увидела, как он напрягся выжидательно, а Девятов, вроде шутя, начал рассказывать — дело, мол, верное, только смелость нужна. Женьке бы убежать со страху, а он рубанул:

— Я готов.

Они замолчали. Девятов криво ухмылялся, разливая по стаканам дешевый вермут, а Лариса думала торопливо: «А что, если. Чем черт не шутит? Даже слюнтяй раз в жизни осмелеть может. Один ведь раз! Да и где другого найдешь? Кто еще на такое пойдет? А вдвоем не справиться. Третий нужен…». Однако вслух сказала:

— Бросьте трёп! Пьяные вы.

Но на другой День Редькин пришел трезвый, засунув руки в карманы, спросил насмешливо:

— Что, братцы-разбойники? Задний ход?

Зачем ему это нужно было? Институт институтом, но больше толкало другое: какая-то недоразвитость, непонимание, что сотворить задумал, желание доказать кому-то что-то, а в сущности детскость в худшем смысле, из той детскости, когда кошке хвост отрубают, когда грозят, размахивая игрушкой: «Баб-бах! Я тебя застрелю!»

Но убивать они не хотели. Никто к такому не был привычен. Кроме того, предположили резонно: если не убивать, в случае провала дадут меньше. Потому от настоящего оружия отказались, Лариса обещала раздобыть бутафорский пистолет. Правда, риск увеличился, но они почти не заметили этого. Решившись окончательно, они поднялись в собственных глазах, почувствовали себя чем-то вроде суперчеловеков, а к другим, обычным, прониклись презрением. Дескать, струсят, не осмелятся воспрепятствовать.

Так шли они к преступлению, то шутя, то храбрясь, подталкивая себя насмешками над нерешительностью, то разжигая мечты о радостном времяпрепровождении, которое получится от дерзости одной, без кровопролития никому не причинив вреда. Деньги-то государственные, банк еще выдаст!..

В эти дни искренне не считали себя преступниками. Настроение было бодрое, азартное. Даже когда вытащила Лариса из ящичка на кухне Горбунова запасные ключи, еще пьянило ощущение рискованной, но все-таки игры. Как они хохотали, вспоминая детали первой удачной «операции»!

Тысяча лет жизни отделяла ее сегодня от того веселого вечера. Не верилось, что он был, мог быть, как не хотелось верить, что был и другой, окончательно погубивший ее день.

Они разделились. Девятов взял ключи и отправился к шахматному клубу. На голове, под кепкой у него был надет парик рыжеватого, почти лысого человека. Это она придумала в безумном вдохновении, и идея была встречена с восторгом.

— Слушай, ты должен замаскироваться под Горбунова!

— Шутишь? С его-то брюхом?

Она взяла маленькую подушку с кровати, протянула ему:

— Заткни за пояс. Подходящий парик я достану.

Когда Девятов оглядел себя в зеркале, он поощрительно улыбнулся:

— Сообразила, ничего не скажешь.

А Редькин выкрикнул в восторге:

— Колоссально! Ты гений преступного мира, Ларка!

И эти глупые восторги она приняла всерьез, зашевелился в ней червячок нелепого тщеславия, потянуло стать главной, самой умной в банде, которую они бандой, конечно, не называли. Но банда возникла, и требовалось кому-то ею руководить, распределять функции, давать задания. Все это она взяла на себя. Определила, как вести себя Девятову, и он снисходительно согласился. Сказала, чтобы Женька ждал его в туалете, что находился неподалеку от кассы. А сама в черном парике отправилась «на место», чтобы дать сигнал, а потом наблюдать и заметать следы, вернее, направлять по ложному следу. Бесстрашно шла, все еще шутя, даже Сидоровой назвалась шутя. «Представляю, как перепугается тихоня!». А шутка-то лишней оказалась. Переиграла.

Но это потом выяснилось. А пока стояла она в вестибюле института, ждала и дождалась кассиршу, дала сигнал Девятову. Тот выскочил из угнанной машины, забежал вперед. Смешно было — человек в туалет торопится! Но тут появился Женька в маске — чулок натянул на голову — и ткнул кассирше в живот своим большим нестреляющим пистолетом:

— Не сопротивляйтесь, иначе смерть!

Громко выкрикнул, не очень страшно, но резко. Она боялась, что голос у него сорвется, однако обошлось, кассирша поверила, села на пол. Девятов подхватил сумку с деньгами, и они побежали к машине.

Минут десять Девятов кружил по городу. Женька тем временем снял маску и переложил деньги в саквояж. Туда же засунули парик Девятова и скомканную подушку, пока милиция искала лысоватого человека с редкими рыжими волосами, все уже собрались на водной станции.

Нужно было радоваться, но радость появилась только после второй бутылки. Разрядились, хохотали, вспоминая подробности, хвастались наперебой, каждый преувеличивая собственные заслуги, говорили много глупого. Когда смеялись Девятов вытащил из кармана серебряную монету.

— Люблю сувениры.

— Считай его моим подарком. Пусть им владеет достойный!

Никому и в голову не пришло, во что обойдется китайская монетка. Мелочи не придали значения. Думали о крупном — как рассредоточиться, спрятать деньги, затаиться.

Первый удар колокола она услыхала через неделю.

В общежитии, как и везде по городу, говорили о налете. Говорили по-всякому. Некоторые, если не одобрительно, но отдавая известную дань: дескать, храбрецы, а милиция — шляпы, и вообще, всегда у нас так. Слушать такое было приятно, пока Зина не притащила только что купленную «Вечерку».

— Ларка! Ведь это та самая, наверно! Кассирша из института.

Лариса взяла газету и увидела черную рамку. «Дирекция, местный комитет извещают, что при исполнении служебного долга…».

Невольно у нее вырвалось:

— Они ж не хотели!

— А ты представь себя на ее месте — пожилая женщина, а на тебя громила с пистолетом!