Рапорт инспектора

— Возможно. А что удивительного? Вы сказали счастье. О людях, что ищут не там. А где искать? Кто назовет точный адрес? У каждого свое понимание счастья, а жить хочется всем. И он хотел. Его десять лет учили, что для него открыты все дороги, а тут в элементарный вуз не попадешь. Пришлось спуститься с облаков на землю.

Она кажется, не заметила жестокой двусмысленности последней фразы.

— Грешную землю, говорят в таких случаях.

— Какая есть. Мы ее не выбирали. Его тоже не спросили, хочет он жить или нет.

— Не спросили? — не понял Мазин. — Вы ведь говорили, что не верите в убийство.

— Какое это имеет значение, верю я или нет. Но самоубийцы обычно оставляют записки, объясняют причины. Разве он не написал? Он ведь оставил записку?

— Да, но она была написана не в день смерти.

— Как же ее нашли?

— Записка лежала на столе.

— Вот видите! Значит, он сам. Зачем его убивать? Ведь больше вы ничего не нашли?

— Что можно было там найти?

— Не знаю. Это я невпопад. Не знаю.

Она остановилась и вдруг улыбнулась снова.

— Как я себя глупо веду! Вы пришли в театр, любезно провожаете меня. Такая чудесная погода. А я задаю глупейшие вопросы. Все выдумала, все наврала. Это от актерского фантазерства и мнительности, честное слово! Или я вхожу в какую-то еще не написанную роль?.. Так бывает. Вдруг ощущаешь себя другим человеком. Все видишь иначе, чувствуешь. Происходит тайна перевоплощения. И играю в ненаписанной пьесе, вокруг меня опасности. — Она говорила шутливо и серьезно одновременно. — А ведь виновник этого — вы! Да, конечно же, вы. Вы пришли в наше общежитие, где бурлят бутафорские страсти, и принесли подлинную трагедию и ее символ — серебряную монету с непонятными иероглифами, символ беды. Разве этого недостаточно, Чтобы сбить с толку человека, у которого воображение — профессиональная необходимость?

— Жаль, если я так нарушил ваше равновесие.

— Что вы! Наоборот. Мы закисаем в повседневности. Это так замечательно — почувствовать себя в ином, полном опасностей мире. Но, увы, милейший дон-жуан Горбунов, конечно же, не злодей, Володя, мой школьный друг, жертва неосторожности, а Женя — обыкновенный больной бедняга. И простите дурацкую историю с Шурой.

— Значит, вы больше не боитесь?

— Нет. А чего мне бояться?

Она снова глянула широко открытыми глазами, но на этот раз не приблизилась к Мазину.

— Вот и хорошо. Будем считать, что я искупил свой грех. Вы ничего не хотите мне больше сказать?

— Я? Нет. Нет.

Рядом с ними остановился троллейбус. Лариса всплеснула руками:

— Да ведь это мой! Как удачно. Я побегу, хорошо?

И, вскакивая на подножку, крикнула:

— Приходите! Я постараюсь сыграть лучше. Честное слово!

Сквозь подморозившееся стекло с прозрачными еще узорами он видел, как она села на свободное сиденье.

— Вчера я видел Белопольскую в спектакле, — сказал Мазин Трофимову и Горбунову.

Про разговор, который произошел у них на светлой от снега ночной улице, он не сказал ничего.

— Как она вам понравилась? — оживился инженер.

— Немножко переигрывает.

— Вы обратили внимание, да? Как жаль!

Беседа могла принять светский характер — так уж был устроен Горбунов: ему ничего не стоило молниеносно отвлечься от новых тревог, если бы не прагматик Трофимов, который не зря долго молчал. Его голова, как всегда, работала в практическом направлении.

— Белопольская часто бывала здесь? — спросил он.

— Нет. Я, право, удивился, когда увидел ее.

— Но все-таки бывала?

Мазин прислушался.

— Вы должны понять правильно.

— Не беспокойтесь, поймем, — заверил Трофимов.

— Я буду откровенен. Лариса была здесь раньше. Не скрою, я надеялся. Вы знаете, я был к ней неравнодушен, однако она. — Он развел руками. — Короче, однажды мне удалось добиться ее согласия побывать у меня, но она привела с собой Редькина. Можете представить мое настроение! Этот наглец толкался по комнате, все время требовал выпивки, лез беспардонно, куда не положено.

— Что значит лез куда не положено? — переспросил капитан.

— Да куда угодно! Подойдет, откроет ящик в столе и роется. Хам. Хотя и покойник. Представьте себе такое в вашей квартире! Вы бы ордер у него запросили, наверно, — пошутил Горбунов.

— Обязательно, — кивнул Трофимов серьезно.

— Мне показалось, что и Ларисе это не понравилось. Ей стало стыдно за него. И они довольно быстро ушли.

— Простите. Меня заинтересовало, что Редькин лазал у вас по ящикам. С ваших ключей, видимо, была сделана копия.

— Вы думаете, он выкрал мои ключи от машины?

— Может быть. У вас ведь были запасные?

— Конечно. Но их Редькин выкрасть не мог. Я хорошо помню, что он все время был в комнате. А ключи хранятся на кухне, у меня там специальный шкафчик с металлической чепухой.

— Покажите, пожалуйста.

Горбунов повел капитана на кухню, а Мазин остался. Он тоже думал о Ларисе, но в другом плане, нежели Трофимов.

Лариса удивилась, в голосе ее прозвучала тревога, когда он упомянул о человеке в квартире Редькина. Почему? С такой настойчивостью она искала «доказательства» вины Горбунова. Почему же не захотела воспользоваться новой возможностью? Почему вдруг заговорила об ошибках? О том, что Горбунов всего лишь обычный дон-жуан? Объяснить это можно было двояко. Или Лариса искренне заблуждалась с самого начала наконец, поняла, что заблуждается, или появление неизвестного у Редькина чем-то нарушило ее планы. Впрочем, какие планы?

Трофимов вернулся довольный. Это Мазин увидел, хотя держался капитан вполне обычно, только чуть потеплел голос.

— Очень хорошая у вас кухня, Владислав Борисович, замечательная, можно сказать.

— Понравилась? — спросил Мазин.

— Понравилась, замечательная кухня, — повторил Трофимов.

— Боюсь, хозяин твои восторги за намек примет, пообедать предложит.

Горбунов смутился:

— К сожалению, я раб общественного питания. Дома — только закуска, но я сейчас, мигом.

— Спасибо, нам пора, — поднялся Мазин. — Как все-таки вы познакомились с Крюковым?

— Я ведь говорил. Приехал к нему в таксопарк.

— Почему именно к нему?

— Я знал, что он может помочь мне переделать замок. Лариса как-то упоминала. Говорила, что ее сосед — слесарь.

— Значит, это она вас познакомила?

— Нет, как раз наоборот. Я просил ее, а она отказалась. Говорила, что он гордый и влюблен в нее и это будет для него оскорбительно.

— А вы не послушались?

— Почему? Просто освободил Ларису от неприятного посредничества. Обратился к Владимиру сам.

— И он все безотказно сделал?

— Конечно. Очень приятный молодой человек. Мы мило поболтали.

— Об угоне? — уточнил Трофимов.

— Естественно. Он еще расспрашивал меня о ключах. Дескать, если машину открыли ключом, то каким? Спрашивал, не давал ли я кому ключи. Ну, обычный в таких случаях разговор. Кто бы мог подумать, что ему оставалось жить один день!

Мазин прикинул в уме даты. Горбунов не путал.

— Спасибо. Значит, во время ремонта брелка у вас уже не было?

— Нет.

— А когда вы получили его?

— В тот вечер, когда Лара приходила с Редькиным. Я же говорил, она хотела загладить его невоспитанность. Она сказала: «Кажется, мой визит принес на одни огорчения. Не стоит огорчаться. Возьмите этот маленький сувенир. Он подойдет к вашим ключам».

— И вы закрепили брелок на цепочке?

— К сожалению, нет, иначе бы он не пропал. Я хотел найти подходящее колечко, а монету положил в ящичек в машине. Оттуда она и пропала. Если бы брелок был брелок вместе с ключами, он лежал бы в кармане и не попался на глаза бандитам.

— Понимаю, — сказал Мазин.

— А ты понимаешь? — спросил он у Трофимова, когда они сели в машину. Мазин — усталый и задумчивый, а капитан, напротив, бодрый и довольный собой.

— Понимаю я, Игорь Николаевич, одно — одурачить того олуха ничего не стоило. Пока Редькин отвлекал его в комнате, Лариса, которая, кстати, варила на кухне кофе, могла забрать ключик премилейшим образом.