Омут

— Он с нами?

— Если он окажется вожаком, он будет с нами, если мелким бесом и попытается использовать наше дело в грязных целях, вы убьете его.

— Надеюсь, такой необходимости не возникнет.

— Буду рад вместе с вами. Итак, вы знаете все. Вы готовы вступить в борьбу?

— А «невеста»? Она надежна?

— Не меньше, чем я сам.

— Когда я увижу ее?

— Разве вы не поняли?

Барановский посмотрел на Софи.

Та чуть заметно опустила ресницы.

— Простите, — сказал Юрий, — я должен был догадаться.

Софи поднялась.

— Я рада, что у вас есть жена. Это укрепит… наши подлинные отношения.

— Но смогу ли я сказать ей правду?

— Разве у вас не общие убеждения?

— На нее очень повлияло все, что произошло с нами. Она боится потерять меня снова… Кроме того, ее брат большевик.

— Я предполагал такое, — сказал Барановский, — но положение не безвыходное. Вы будете отсутствовать не больше десяти дней. Придется создать соответствующую легенду.

— Мне бы не хотелось обманывать…

— Существует и святая ложь. Во имя долга, во имя собственного будущего. Пока мы живы, мы обязаны сделать все для нашей несчастной страны. В сущности, мы делаем это для себя. Так в чем колебаться?..

На другой день Софи сказала Технику, что после размышлений предпочла Муравьева, и тот, в свою очередь, «уговорил» Юрия.

Еще через день — время не ждало — Софи и Юрий пошли вместе, чтобы узнать, как оформить брак по новому законодательству.

— Мне хотелось бы больше знать о вас, — сказал Юрий по пути.

— Зачем?

— Все же вы моя невеста.

Она посмотрела строго:

— Об этом — ни в шутку, ни всерьез.

— Ни в шутку — согласен. Но мы работаем вместе и что-то должны знать друг о друге.

— В нашей работе лучше знать меньше.

Это разочаровало его.

— Мне кажется, я видел вас раньше, — сказал Юрий и почувствовал, что краснеет. Прозвучало пошло, как у ловеласа, который стремится завязать случайное знакомство.

Но Софи ответила спокойно:

— Да, вы меня видели.

Стало совсем неловко — видел и не запомнил!

— Не смущайтесь, — поняла она, — столько событий, столько людей… Совсем другие обстоятельства. В марте. Восемнадцатый год. Когда погиб князь… князь… Вот видите, и мне изменила память. Такой красавец-грузин.

И он запамятовал грузинскую фамилию князя. Среди добровольцев было немало офицеров, которые впервые видели друг друга и быстро уходили из жизни, оставаясь в памяти лишь внешне приметными чертами. Но бой, в котором погиб князь, Юрий помнил.

Это были дни, когда показалось, что худшее позади. После тяжелого похода из Ростова через ставропольские степи они вступили в кубанские, волнистые, с холмами и перелесками. Пригрело солнце. Изумрудами по черной земле зазеленели первые всходы. Появился волнующий запах весны.

Но больше всего радовало, что впервые в одной из станиц встретили их с хлебом-солью. Вынесли трехцветный флаг. Вышли на улицу казаки в серых, малиновых, коричневых черкесках, казачки в разноцветных платках. Подвыпивший старик с кинжалом на поясе и в газырях кричал, ударяя себя кулаком в грудь:

— Спасем Россию! Порядок устроим! Сам с вами пойду. Провалиться, старый пластун с вами пойдет!

На площади рассыпался строй. Жители угощали кто чем — кто с бутылью и чаркой ходил наливал, кто с крупными тыквенными семечками, отсыпал из сумки.

Юрий услыхал, просят князя:

— Князь, князь! Наурскую.

Князь, развязав башлык, сбросил шинель и пошел по кругу, быстрее и быстрее.

— Браво, князь!

— Браво!

— Молодец!

Князь действительно красив.

Танец прерывает команда: «Строиться!» Построение проходит дружно, ладно, весело. Весело печатается шаг по подсохшей земле. И тот же князь чуть гортанным речитативом-говорком запевает:

И вдруг по рядам сзади доносится:

— Корнилов едет. Корнилов!

Прерывается песня, звучит команда:

— Полк! Смирно! Равнение на-право!

Выровнялись ряды, повернулись головы.

Корнилов ехал крупной рысью на светло-буланом английском жеребце, уверенно и красиво сидя в седле. От ростовской усталости будто и следа не осталось. За ним толпой текинцы в громадных черных и белых папахах.

— Здравствуйте, молодцы-корниловцы!

— Здравия желаем, ваше высоко-ство!

Кавалькада проносится мимо.

Вслед восторженно гремит:

Никто не знает, что считанные дни остаются до штурма Екатеринодара, до смерти командующего.

И в эти дни бои, бои…

С утра ни облачка. Солнце яркое, большое. Порывистый, — свежий ветер веселит. Колонна бодро поднимается на гребень. И вдруг оттуда гул снаряда, и высоко в поднебесье возникло шрапнельное облачко.

Колонна остановилась без команды. Тишина. Потом второй разрыв, третий… Стреляют красные плохо, снаряды рвутся в стороне.

Однако ясно: начинается бой.

Подъехал генерал Алексеев.

Согласно приказу корниловский полк пойдет справа от дороги, партизанский — слева, авангард Маркова ударит в лоб.

Привычно колонна перестроилась в цепи и двинулась пашней, вдавливая сапогами зеленые всходы. Луч солнца пробежал по поднятым штыкам. Юрий шел, а в голове тикали, как часы, повторялись строки:

Послышался голос князя:

— Не забегайте! Ровнее, господа!

По всей длине гребня возникает красная цепь.

Доносится:

— Ну, буржуи, зараз вас оседлаем!

В ответ:

— Бей краснодранцев!

Неизвестно откуда появилась и зависла черная, со снегом, туча. Но холода никто не чувствует.

Сошлись.

Бьют в упор винтовки. Потом только удары по живому.

Крики, стоны, ругань.

На сражающихся валит ватными хлопьями мокрый снег.

Снова стрельба. Теперь стреляют вслед уступившим красным. Те через гребень уходят к плотине, перегородившей неглубокую речку. На другом берегу станица. Если красные укрепятся на плотине, бой за станицу обойдется дорого. Но если ударить через реку, красных можно отрезать. Речка, видимо, мелкая, покрыта подтаявшей ледяной коркой. На берегу замешкались.

Марков первым подтыкает за пояс полы шинели, ломая сапогами лед, шагает в воду. Идет молча, без призыва. За ним, высоко подняв винтовки, пошли все. Холод придает сил, торопит к противоположному берегу. И вот штыки вновь наперевес. Бросились бегом.

— Ур-р-ра!..

На пути сидит раненый матрос.

Чей-то выстрел в голову на бегу.

Валяются брошенные винтовки, патронташи, пайковые буханки хлеба.

Человек в солдатской папахе, весь в крови, широко открыв рот, ловит воздух.

Его добивают штыком:

— Подыхай, сволочь!

Внезапно кто-то хватает Юрия за рукав.

Он оборачивается, готовый убить. Но это сестра милосердия, в шинели с погонами.

— Поручик! Поручик! Князь…

Юрий не сразу понял, что она просит помощи.

Красивый князь лежал навзничь, левая рука откинута, на бледное лицо ложились и уже не таяли снежинки. Снег теперь шел мелкий и колючий.

— Куда его?..

Сестра наклонилась.

— Не могу найти. Нигде нет крови.

Бой тем временем перекинулся на станичные улицы.

Кто-то подвел коня, подняли и неловко уложили тело поперек седла и повели коня под уздцы…

— Это были вы? — спросил Юрий.

— Да, — ответила Софи. — Но больше я вас не видела.

— На другой день я был ранен и остался до выздоровления у местных жителей.