Страница 45 из 58
— Аркадий, что ты на меня кричишь? Объяснить надо было по-нормальному. Отдам я вам часть денег. И трафареты ваши забирайте.
— Ты их что, нашла? — Лицо Аркадия продолжало меняться и становилось чудовищно алчной маской.
— Чего их искать? Все эти домики, кораблики, кошечки на трафаретах на даче, в подвале.
— Идиотка, о другом речь идет, о-дру-гом. Ты все равно не поймешь… да и не надо. Нет, ну, Катька, сволочь, кому все отдала? Кому?
Аркадий кричал свою речь мне в лицо, брызгал слюной, тряс головой, и мне захотелось разбить об его лоб что-нибудь стеклянное. Стерва, сидящая у меня на руках, тоже не выдержала, залаяла и даже попыталась укусить его за нос.
Неожиданно рядом с нами оказалась Татьяна Степановна. Она несильно шлепнула Аркадия по щеке, и тот осел на пол от подобного внимания начальницы. Татьяна Степановна начала медленно ходить по комнате, потирая виски. Аркадий остался сидеть на полу.
— Ты его не слушай, Настя. Все на самом деле совсем по-другому. Предприятие «Альтаир», художественные промыслы эти, нужно было для отмыва денег. Ты же знаешь, что дело в фальшивых долларах, я знаю, что Алексей тебя просветил… То есть каждые три дня Аркадий приезжал в офис, на Катину дачу, и сдавал деньги за проданный в художественных салонах и в Измайлове товар. Затем в одном из банков эти деньги как бы конвертировали и клали на счет. А на самом деле в банк сдавались фальшивые доллары и рубли, а через две недели деньги оттуда же получали. Но художественный цех работал, хотя производил картины и статуэтки в сто раз меньше, чем записано в отчетах. У каждого был свой фронт работ: Алексей отвечал за типографию, Аркаша — за реализацию картин и поделок…
Я смотрела на Татьяну Степановну, спокойно объясняющую схему криминального предприятия.
— А Григорий, интересно, чем у вас руководил?
— Занимался банками. Уговаривал их за определенную и очень не маленькую сумму закрыть глаза на широкий расцвет народных художественных промыслов. Мы всех собрались обмануть, а обманули себя. Настя, иди домой. Мне тяжело говорить.
— Может, вам денег оставить?
Татьяна Степановна резко обернулась ко мне.
— Денег? Мне? Ты действительно, Настя, дура. У меня денег столько, сколько до конца жизни уже не истратить. Всех купить могу. Лучше объясни, где мой внук? Он из-за тебя попал в это дерьмо. Вчера ушел, позвонил, что все нормально, и пропал. Ни ответа, ни привета. Вот ведь жили нормально, пока не связались с твоей семейкой. Катька — блядь с глазами нимфы, ты — наивная инвалидка. Лешенька, как мальчик порядочный, даже отказывался сначала от идеи знакомства с тобой…
— Значит, Алексей со мной специально познакомился?
— Естественно, нужно было разобраться с бумагами Кати и найти платы купюр… Это ведь миллионы, миллиарды. И ведь удобно как с Катей и Гришей было…
Татьяна Степановна хотела еще что-то сказать, но запнулась, вспомнив о присутствии Аркадия.
Спросить, что ли, зачем ей еще один миллион, ей уже о душе задуматься надо, о грехах, тянущих в противоположную от рая сторону… Да ладно, бог им всем судья. Самое главное, что я за сегодня узнала, — это то, что Леша со мной познакомился по заданию своей бабки и всей шарашкиной конторы, а не из любви к наивным инвалидам. Какая же я дура! Ну не мог он пристать к хромой девушке со средними внешними данными, не мог! Знала ведь об этом, думала. Но так захотелось счастья, что закрыла глаза на очевидное и поверила в красивую сказку.
Татьяна Степановна подняла разжиревшего пса с ковра, прижала его к себе.
— Друг ты мой, верный друг ты мой.
Бли-ин, Татьяна Степановна, по-моему, собралась плакать. Наверное, у меня характер мамы. Как только начинают нервничать вокруг, я успокаиваюсь.
— Перестаньте плакать! Тихо! Где собака? Где Зорька? А?
Татьяна Степановна как споткнулась от моего голоса.
— Какая собака, детка, вот же… Ах да, Зорька. Она в хороших руках. Ты прости меня, Насть. Я действительно… погорячилась. Но ты все равно иди. Не могу ни с кем разговаривать.
— До свидания.
Я повернулась уходить. Аркадий тоже начал пробираться к двери, но окрик женщины остановил его:
— Сидеть! Выльешь кофе, сделаешь чай, уложишь меня спать, купишь еды и можешь быть свободен до завтра. Настя, звони мне при малейшем намеке на тревогу в любое время суток. Утром обязательно нужно поговорить. Алексей тебе не чужой, продумаем вместе, как ему помочь.
Я натянула на себя тесное пальто Милы и, не застегиваясь, засунув Стерву под мышку, выскочила из квартиры. Миленькая тетка. Ей полком надо командовать, лучше смертниками. Ничего себе бабушка. Огребешь такую родственницу и никаким деньгам рад не будешь.
На улице мне стало противно и тоскливо. Нога разнылась тянущей болью.
До своего дома я шла долго, смотрела за вертящейся от радости Стервой и пыталась сопоставить все события, произошедшие за два месяца. Ничего не получалось. Зачем Алексей убил Григория, если это сделал действительно он, я даже и задумываться не буду, наверняка за дело. А вот почему Игорька застрелили, непонятно совсем…
Я сознательно забивала себе голову размышлениями о событиях вокруг меня. В эти минуты больше всего меня беспокоила боль в груди, там, где сердце и… душа. Сейчас там ничего, кроме бездны пустоты и боли, не было. В эту черную дыру проваливалось ощущение жизни.
Около подъезда, в кустах, курил мужчина. Он вышел навстречу, хамовато улыбаясь. Твою мать… Сигизмунд. Трезвый и злой.
— Здравствуй, миллионщица. Я вот подумал над твоими словами насчет наших шефов и решил, что ты права. Гады они, захребетники. Но ты их озолотила, и теперь моя очередь. Я готов принять от тебя в дар несколько сотен тысяч долларов. Начну какое-нибудь хорошее дело. Фонд организую или колонию для проблемных подростков, интернат с улучшенным питанием.
— Ой, Сизый, отстань. Не мели ерунды, и так голова от проблем раскалывается.
Я попыталась обойти его, но он вцепился в мою руку и прижал к себе.
— Сняла уже свою хренотень на коленке? Сняла. Значит, стала дееспособной. Мне ведь не только деньги от тебя нужны, мне хочется, чтобы у нас было взаимопонимание, чтобы ты орала подо мной от удовольствия, хочется…
— Сизый, не грузи! Потом, потом как-нибудь расскажешь о своих сексуальных фантазиях. Стерва, иди сюда.
Собака запрыгнула мне на руки. Сигизмунд, растерявшийся от моей реакции на его страстные слова, которые он наверняка целый день перед зеркалом репетировал, встал столбом посреди тротуара. Я обошла его и поднялась в подъезд, приволакивая ногу. Сигизмунд потащился за мной, пыхтя в затылок.
— Учти, Сизый, у меня дома подруга с приятелем. Приятель милиционер, так что лучше уйди. А денег я тебе не дам, не за что. И вообще их у тебя никогда не будет. Деньги зарабатывают, в основном головой. Если другим способом, то они очень быстро уплывают из рук.
Сигизмунд развернул меня, прислонил спиной к стене подъезда, просунул руки под пальто и сильно сжал грудь, до боли.
— До чего же ты нежный, Сизый. От твоих ласк и зверь подохнет.
Он нагнулся и укусил меня за шею так, что от боли пришлось заорать. Мне в тон заверещала Стерва, тявкая на придавившего ее Сизого. Укушенная шея онемела.
— Это тебе на память. В следующий раз на тебе будет десять таких укусов.
Ситуация получалась жуткая. Сигизмунд оторвался от меня и поспешно ушел. Стерва на руках успокоилась. Шею невозможно было повернуть. Я начала трезвонить в квартиру. Ладочников открыл дверь сразу же.
— Ты сейчас орала?
— Да. Меня один ненормальный укусил в шею.
Ладочников внимательно осмотрел укус.
— Еще немного, и он тебе мог мышцы повредить.
Мила, вышедшая в коридор, расхохоталась.
— Ну ничего себе сексуальный маньяк! Укусами запугивает.
— Кость, этот парень — Сизый, он меня сторожил последние сутки при похищении, и стрелял в милиционера именно он.
Костя закрыл плотно дверь, помог мне переодеться в тапочки.