Никодимово озеро

— Какой есть, — жестко, чтобы не выдать справедливой обиды, ответил Сергей. Он мог бы напомнить ей, что разговор должен быть не о нем и что лучше оставить его в покое...

— Правильно! — опять горестно согласилась Алена. — Тешься этим! Многие так утешаются: «Какой есть, такой и буду!»

Очень кстати скрипнула дверь за садом, послышались голоса женщин. Алена умолкла, сдвинув брови. Оба испугались, что женщины явятся в беседку. Но дверь захлопнулась, и опять стало тихо.

— Чего ты хочешь, Алена? Если тебе нравится принимать на себя оплеухи вместо Лешки — принимай! А при чем тут я?

Лицо ее стало испуганным.

— Ты... Ты... — Она не находила слов. Зеленые огоньки в глазах потухли. — Ты жестокий — хуже, чем остальные! — Она закрыла лицо руками и вдруг заплакала. Это было так не похоже на нее, что в первую минуту Сергей совершенно растерялся. Позвал:

— Алена... Слышишь?.. Не сердись на меня! Ну, дурак... Аленка!..

Голова, плечи ее тряслись. Она зажимала руками нос, рот, чтобы остановить рыдание, а ее трясло все сильней.

Вставая, он зачем-то сунул мятые листья за спину, под скамейку.

— Не надо, Алена... — дотронулся до ее плеча. — Если я сказал что-нибудь — я ведь не хотел... Я не знал, как получится.

Она слегка отвела руки от лица и, шевеля по-ребячьи неслушными губами, какое-то время никак не могла совладеть с ними.

— Да! — сказала наконец, уголком согнутого пальца убирая слезу с мокрой щеки. — Если бы ты знал — ты бы, наверно, все продумал! А не думая ты хоть что-нибудь можешь?! — И, давясь всхлипами и проглатывая целые слова, спросила: — Что-нибудь глупое совсем ты можешь, Сережка?! Бессмысленное! — Она не заметила, что недавно требовала от Лешки обратного. — Например, чью-нибудь фотографию в медальоне носить, можешь?!

— Не знаю... — мрачно ответил Сергей.

— Тогда ты ничего не сможешь понять!..

— Я, Алена, стерплю, если мне дадут по зубам, но сам их не подставлю...

Алена кивнула.

— Ты, Сережка, трезвый человек... Нет, я не хочу сказать... За других ты переживаешь, конечно, ты добрый. Но и переживаешь ты как-то не так: трезво переживаешь! Я вот вчера, когда ты уехал в Никодимовку, не спала. А ты спал! — повысив голос, упрекнула она.

— Ты оставалась... не одна. — Сергей показал головой в сторону дома, чтобы не называть тетку Валентину Макаровну по имени.

— Это было что: лучше? Меня обласкали, да?

Сергей в досаде смахнул со стола мятые листья.

Один зацепился за край, он отодрал его и бросил к остальным, на пол.

— Не мог я, Алена, ходить тут вокруг дома! Мне нужно было попасть в Никодимовку, сама знаешь.

— Да, нужно, не мог... — повторила Алена. И опять уткнулась лицом в ладони. — Господи! Мама-то за что страдает?! Подлая я...

— Расскажи ей все и поставь точку, — спокойно предложил Сергей. — Она действительно ни при чем.

— Нет! — Алена опять выпрямилась. — Нет, Сережка! Не могу я ничего говорить! Понял? Ты совсем хочешь мне все тропочки перекрыть?!

— Никаких тропочек я не перекрываю тебе... — ответил Сергей. — Но так было бы логичней.

— Я ненавижу тебя с твоей логикой! Ненавижу вот так! — Она сдавила себе горло.

Это было настолько внезапно и настолько несправедливо, что Сергей даже не оскорбился.

― Конечно... — сказал он и шагнул сет стола к выходу. — Я, можно сказать, ждал этого... Я ничем не помешаю тебе. — Он задержался в проходе, каким-то краешком сознания удивленный, до чего просто и сразу все получилось. Алена смотрела на него, приоткрыв губы. И вдруг запрокинула голову.

― Какие вы все глупые! — Подняв руки к небу, взмолилась. — Боже!.. Какие все дураки!

Сергей почувствовал, как нервно дернулся мускул на правой щеке. И от щек, от скул по лицу разлился холод. Наверное, он побледнел. В детстве очень хотелось научиться этому: бледнеть по-мужски... Но до сих про у него не получалось.

— Какой уж есть, — повторил он. — Таким и проживу.

— Можешь жить как знаешь! Можешь делать что хочешь!

— Не бойся, — сказал он. — Лешку я не выдам.

Она стиснула кулаки.

— Уходи! Уходи от меня сейчас же! Не хочу видеть тебя! Ты... жалкий! Ты... эгоист!

Сергей машинально кивнул ей. Кивнул, не думая, потому что уже повернулся и пошел: сначала по тропинке, между смородиновых кустов, потом мимо крыльца, за калитку и дальше — один по пыльной дороге.

* *

*

Мать случайно вышла из дому, когда с улицы появились Николай и Галина. Можно догадаться, что Анастасия Владимировна не обрадовалась этой встрече. Алена будто видела их всех из беседки.

— Здравствуйте еще раз! — быстренько поприветствовала Галина и, напоминая, что они уже знакомы, добавила: — Вы Олина мама!

— Анастасия Владимировна... — негромко представилась Аленина мать и, должно быть, оглянулась на дверь или окна, за которыми оставалась тетка Валентина Макаровна. Для Анастасии Владимировны ее присутствие было вряд ли желательным.

— Это Николай, — сказала Галина. Тот обязательно расшаркался. — Нам нужно увидеть Олю и Сергея.

— Их нет... — неуверенно проговорила Анастасия Владимировна и, предупреждая какую-то инициативу со стороны Галины, заторопилась: — Да, да! Сейчас посмотрим...

— Подождите, Коля, — сказала Галина. Сказала на «вы».

Зашуршали смородиновые кусты. Кто-то задевал их рукой.

— О-ля! — позвала Анастасия Владимировна. — Сере-жа!.. — Она потопталась под яблонями, потом заглянула в беседку, близоруко пощурилась в полумрак. — Оля... — Ничего не разглядела и уже голосом, естественно-озабоченным, сообщила Галине: — Куда-то ушли...

— Куда они могли уйти?.. — с неудовольствием переспросила Галина, шагая вслед за Анастасией Владимировной от беседки.

— Нам очень надо их видеть, тетя Настя!

Заговорив, мать приостановилась, потом снова пошла.

— Я не знаю... У них, видите, свои заботы круглый год... Они ж с Ольгой с детских лет вместе... Словом, куда-то собирались, я толком не поняла... — Кажется, впервые в жизни Анастасия Владимировна так легко и хладнокровно врала — до того несимпатична была ей Галина.

— Они должны были ждать нас! — так же легко и правдоподобно соврала ей в ответ Галина. И чуть более громко сообщила Николаю: — Они куда-то убежали!

В голосе ее чувствовались деловые, решительные интонации. Что-то — неожиданное ли вмешательство Сергея или разговор с братом, с Лешкой, — но что-то определенно раскрепостило ее, освободив от скучной обязанности выглядеть подавленной, убитой. Теперь она двигалась и разговаривала с привычной резкостью. И нетрудно было представить ее такой: решительной, энергичной. После короткой паузы она сказала:

— Если появятся, передайте им, пожалуйста, что мы искали их. Может, они уехали в деревню?

― Может... — ответила Анастасия Владимировна. И сама испугалась: — Нет, не должно бы...

— До свиданья, — сказала Галина. И Николай сказал «до свиданья». Мать Алены не ответила.

* *

*

Пусто и ярко было над Никодимовым озером. Иногда оно кажется родным, знакомым, а иногда, как теперь, бывает холодным, чужим. И лежит в камышах, не уснувшее, а оцепенелое, погруженное в тягучие, невеселые думы.

Заимка, как и следовало ожидать, была пуста. Сергей вернулся к затону, где оставлял «Наяду». И теперь сидел на берегу, под кустами, на том самом месте, где первый раз видел Гену.

Над кедрами, над озером, над камышами висела вязкая, расслабляющая тишина. По гладкой воде метнулась к берегу одинокая струйка и тут же сникла, не ко времени или по недомыслию всполошенная чем-то или кем-то.

Лет пятьсот, а может быть, тысячу назад — этого даже старики толком объяснить не могут, хотя берегут в памяти такие подробности прошлого, каких о самом себе через пару лет не вспомнишь, — здесь не было ни Кирасировки, ни тем более Южного, ни теперешней Никодимовки, ни самого озера, а стояла непроходимой стеной, окруженная глухими урманами тайга. Зверь чувствовал себя здесь привольно, а человеку пути были заказаны. Много смельчаков пыталось найти дорожку через урманы, но кто уходил в трясину — не возвращался. Один лишь угодный богу старец Никодим жил тут среди непуганого зверя, птицы, питаясь ягодой, грибами, кореньями. Спину богоугодного Никодима прикрывала рогожа, пробуревшая от пота, что зарабатывал старец Никодим в молениях, а грудь скрывала белая, до колен борода. Жил он тут испокон веков, лишь время от времени наведываясь к людям, чтобы посмотреть, все так же ль корыстен и грешен человек, как год или многие годы до этого, и оставался опять один разговаривать с богом. И уж какая там вышла у них по этому поводу дискуссия, но строго-настрого не велел бог показывать людям дорогу сюда, потому как грозила им большая порча от этого, ибо не могли еще люди в добре жить, в согласии, не было настоящего братства между ними. Били зверя люди и птицу, вылавливали рыбу по таежным рекам не затем, чтобы только поддерживать дух в теле своем, а чтобы сверх того еще разные услады получить, один перед другим этими усладами выхваляться, и не за труд человека почитали, не за праведность, а за удачу, за скаредность да за многовластие.