Страница 55 из 82
— Один раз мы уже говорили... — сказала Алена, Сергей пнул трухлявое бревно подо мхом. — Но я пойду, попробую еще. Что мне сказать?
— Скажи, что на его месте сейчас только одно: пойти куда следует самому и обо всем рассказать. Обо всем; что он знает!
— Ты не представляешь, как это трудно...
— Представляю, — сказал Сергей. — Но у нас нет другого выхода, Аленка! — Он редко называл ее так, и она посмотрела на него.
— Ты иногда бываешь добрым-добрым, Сережка...
— Я с тобой всегда добрый, — огрызнулся Сергей.
— Нет, не всегда... — возразила Алена.
Остановились неподалеку от опушки, откуда еще можно было видеть и больницу, и дом Натальи внизу.
— Что между вами было, Сережка?..
— Было?.. — Сергей понял, о чем она. Посмотрел ей в лицо. — Лешка считает... что я в своих интересах копаю под него.
— Какой ужас... Какой ужас! — повторила . Алена, машинально сплетая пальцы. — Даже руки задрожали!.. Сережка, он не знает, что говорит! Ты не подумай, слышишь?! — Она подергала его за рукав.
Сергей отстранился.
— Ничего я не думаю...
— И не озлобляйся, пожалуйста! — попросила она.
— Злости на него у меня нет.
— А на меня, Сережка?
― На тебя я и злиться не умею!
Алена повторила:
— Какой ужас...
Она снова переплела гибкие пальцы и замолчала, потому что из больницы в легоньком сером сарафанчике вышла Галина. И пока она торопливыми шажками переходила через дорогу, оба молчали. Потом Алена посмотрела на Сергея. Ему было и неприятно и стыдно отправлять ее на это заранее бесполезное дело.
— Подожди меня здесь, ладно? — сказала Алена.
Сергей не ответил. А когда она ушла, он почувствовал себя жалким.
* *
*
Судя по всему, разговор между Галиной и Лешкой был нелицеприятным. Лешка сидел, прислонясь к подушкам, растерзанный, со взъерошенными волосами. Тяжело дышал. Фланелевая пижама, соскользнув со спинки, валялась, мятая, в его ногах. А на полу, у окна, поблескивал, отбрасывая в угол яркие желтые лучики, крохотный, плоский, овальной или каплеобразной формы медальон. И это было первое, что бросилось в глаза Алене, когда она вошла в палату. Она задержалась у входа, и Лешка, проследив за ее взглядом, стал тоже глядеть на медальон в углу. Потом спросил:
̶ Зачем пришла? — Алена шагнула к окну, чтобы подобрать красивую Лешкину игрушку, он удержал ее: — Не тронь!
Алена остановилась. Взяла пижаму с кровати, молча уложила на табурет. Потом, стараясь не помять белья, присела на уголок свободной кровати, против Лешки.
— Что тут у тебя?.. — Она не договорила.
— Пришла, как все, мотать из меня душу?
Алена моргнула, пряча в коленках сомкнутые ладони.
— Нет... Я, Лешка, не умею мотать. Пришла поговорить с тобой.
Лешка поколебался в непонятном раздумье. Поправил рубашку на груди, спросил:
— Ты вместе с Серегой шлендала по моим следам?
— Не всегда, — сказала Алена.
— Что вы разнюхали? — Поправился, чтобы смягчить вопрос: — Что вы знаете обо мне?
— Я ничего не знаю, — сказала Алена. — Только приблизительно. Сережка не посвящает меня в эти дела. Считает, что есть основания... А я не имею права сказать, что он ошибается!
Лешка не обратил внимания на ее последнюю фразу. Лицо его в разговоре с Аленой опять приобрело решительное выражение, в чуть приспущенных уголках губ залегли упрямые складки.
— Мне надо узнать, что он раскопал и откуда!
— Я не буду выпытывать, — предупредила Алена. — Я врать ему не умею.
— А что же ты умеешь? —- презрительно сощурился Лешка.
— Я пришла к тебе не за этим: не о Сережке говорить, не обо мне... — сказала Алена. — Ты, Лешка, должен пойти сейчас куда надо и рассказать все, что у тебя было. Все-все! Понимаешь?
— Мне нечего рассказывать! — резко ответил он.
— Врешь, Лешка. Ведь там, в усадьб с тобой были люди? Были?
Лешка долго молчал. Взгляд его, обращенный к окну, сначала медленно уплывал куда-то, потом медленно возвращался.
— Были... — сказал наконец он. — Но ведь и я был вместе с ними. Не сам по себе, а заодно, понимаешь?! — почти выкрикнул Лешка.
Она съежилась под его взглядом. Потом встала — распрямляясь постепенно, как в замедленной съемке, отошла к стене и прижалась к ней, заложив руки за спину.
В общем будничном шуме стало не слышно гудения машин со стороны автопарка. Солнечный свет падал наискосок через Лешкину кровать, тумбочку. В нем вяло перемещались редкие пылинки.
— Это невозможно, Лешка!
— Значит, возможно!
Алена высвободила из-за спины руки, прижала к груди ладони.
— Как ты мог, Лешка?! Ведь мы всегда были вместе! Ведь ты писал нам! Мы одинаково думали, одинаково жили, все было одинаково на всех! Как ты мог?!
Он равнодушно посмотрел в окно. Акации давно отцвели, и на тоненьких стебельках тоненькими, гнутыми сережками свисали стручки.
— Зачем ты связался с ними, Лешка?!
— С кем? — жестко переспросил он.
— Ты знаешь, о ком я говорю...
Лешка скомкал в руках мятую простыню.
― Я не связывался... Я люблю, понимаешь?! Нет… Люблю! — Голос его зазвучал с надрывом, как это нередко случалось у Галины. Впрочем, Алена верила его боли. — И для меня нет ничего на свете, кроме нее! И никого нет! Мне плевать на остальное!
— А за что, Лешка?.. — спросила Алена. — За что ты любишь ее? Ведь неправда, что это бывает без причины... Человека обязательно за что-то любят... Что-то в нем должно быть...
— Ложь. Брех-ня! — сказал Лешка. — Люблю — и все! Понимаешь?! И пойду за нее на смерть!
Алена молчала, долго, пристально вглядываясь в него, как бы стараясь проникнуть в глубину его состояния.
А он впервые, может быть, смилостивился над ней, снизошел или посочувствовал, но голос его прозвучал мягко, когда он сказал:
— Ты должна знать, как это бывает... Ведь ты... — Он запнулся. Потом досказал: — Тоже любила. — И виновато посмотрел на нее.
— Да... — кивнула Алена. — Да. Почему любила? Люблю...
— Ну вот! — сказал Лешка. — Чего же спрашивать?
Она повторила:
— Да! Но это не должно мешать человеку быть чистым. Наоборот! Ведь это требует чистоты! Порядочности, благородства!
— Кого ты мне цитируешь? — спросил он. — Ты слышала это в кино или прочитала. В жизни, когда это случается, ни о чем не думаешь!
— Неправда, — упрямо повторила Алена. — Ничуть не правда! Сама становишься требовательней к себе. И лучше становишься!
Лешка натянуто усмехнулся.
— Ты, наверное, училась этому по моральному кодексу? У тебя другого чтива дома нет?
Алена шевельнула сведенными к переносью бровями. Помедлила у стены, подавляя естественное желание повернуться и уйти. Подошла ближе к его кровати.
― Пусть так. Пусть все — как ты говоришь... Давай не об этом. Я и пришла к тебе за другим. Ведь там, в усадьбе, случилось, Лешка, самое страшное! Страшнее чего уже не бывает: там был убит человек, Лешка... — проговорила она почти шепотом. Он глянул на дверь.
— Я никого не убивал! Я никого не трогал, поймите это!
Алена снова отошла к стене, заложила руки за спину.
— Сережка тоже говорит так... А я... Ты знаешь... Я уже вам не очень верю...
Лешка смотрел угрюмо. Но где-то в глубине его глаз мелькнул испуг.
— Я не знаю того, который появился там, и не знаю, откуда он. Я сам до сих пор ничего не понимаю. Все было бы просто, и вы бы не терзали меня, даже после того, как залезли в этот дурацкий дневник! Зачем ты сказала про него Галине?
Алена не ответила.
Он продолжал после паузы:
— Я даже не знаю... И никто толком не знает, что там произошло!.. — Колеблясь, он взглянул на Алену. — Я побежал. Это... — Лешка запнулся. — Это Серега верно заметил: меня хотели кокнуть — да! А я никого не трогал! Поняла теперь?
Нет, судя по выражению ее лица, Алена не поняла. Подошла и присела на краешек свободной кровати. Спрятала в коленках беспокойные пальцы и, какая-то опустошенная, стала глядеть в пол. До последней минуты ее не покидала надежда, что все было не совсем так, как предполагал Сергей. До последней минуты она оставляла за Лешкой возможность сыграть в никодимовских событиях какую-то, хоть относительно благородную роль. В их неизменном трио он, как правило, оставлял за собой самые благородные, самые красивые роли...