Никодимово озеро

Некоторое время Галина молчала, семеня по тропинке в шаге от Сергея. Потом снизу вверх посмотрела на него. Во взгляде ее не было даже злости — какая-то обреченность.

— За что вы презираете меня?

— Я? Ни капельки! — ответил Сергей.

— Значит, ненавидите!

— Это тем более нет. Ненавидеть — я где-то читал — это все равно что любить! — сказал Сергей.

— Боже! Какая я несчастная... — вырвалось у Галины. Не восклицание, а шепот.

Сергей заметил, что несет с собой подопрелый, объеденный с одного боку лист. Разжав пальцы, выронил его на землю.

— Никто не мешал вам быть счастливой... Может, еще не поздно...

Он зря рассчитывал на ее сентиментальность. Галина обернулась к нему, сразу неподступная, собранная в каждом мускуле.

— Если бы не вы, я была бы счастливой!

До чего же все-таки ювелирной была она, по-открыточному хрупкой и нежной в своем простеньком мини-сарафанчике, в туфельках тридцать первого — тридцать второго размера! Сергею впервые удалось поставить себя на место Лешки и мысленно даже посочувствовать ему.

— Я думал, вы действительно о чем... — сказал Сергей, — а этих штучек ваших я не понимаю! — Он оглянулся. — Алена!

Она махнула ему рукой.

— Я побуду на улице. Иди!

* *

*

Лешка встретил их опять в постели. Пижаму он снял. Но марлевая повязка на голове, белая рубаха и сложенные на груди руки вместе с традиционной больничной обстановкой придавали ему строгий, мужественный вид. Сергей остановился ближе к двери, Галина отошла к окну, так что оба они оказались перед Лешкой: Галина — по одну сторону его кровати, Сергей — по другую. Все вместе это напоминало сцену допроса, где Лешка был единственным вершителем и судьей.

— Ну, — сказал он Сергею, — ты помнишь, о чем говорил? Я втихаря такие вещи не принимаю. О ней будем говорить при ней..

— Валяй, — ответил Сергей.

Лешка вприщур посмотрел на Галину.

— Где ты была с субботы на воскресенье?.. Ночью, — добавил он после недолгого колебания.

— Дома! — не задумываясь, ответила Галина и вопросительно уставилась на Сергея. Лешка тоже посмотрел на него. В течение всего разговора он лишь слегка поворачивал голову то вправо, то влево, с беспристрастием верховного судьи выслушивая Галину или Сергея.

— Кто там был еще? — спросил Сергей. И Лешка посмотрел на Галину.

— Костя был! — ответила Галина. — Анатолий Леонидович и Николай — все, кто был на дне рождения! Могли и вы остаться, мы тогда еще не знали вас...

Сергей пропустил мимо ушей ее последнее замечание.

— Всю ночь были дома трое?

— Да! — сказала Галина. — Всю ночь, до утра!

— И Николай?.. — уточнил Сергей.

— И Николай! — вызывающе подтвердила Галина. — Уходил ненадолго, потом вернулся, — неожиданно добавила она, глянув на Лешку.

— Когда уходил?

— С вечера, часов в двенадцать, если вас это интересует!

— Интересует... — подтвердил Сергей и замолчал, в раздумье глядя на Лешку.

— Ну! Чего же ты?! — потребовал Лешка.

— Ничего, все правильно, — ответил Сергей.

— Ты... Ты брось мне! — выкрикнул Лешка, приподнимаясь от подушек. — В этих делах не темни! Она вот! — Он показал на Галину. — Не проглатывай, что хочешь сказать!

— А мне больше нечего сказать, — с нарочитой небрежностью ответил Сергей. — Я узнал все, что хотел, надо теперь подумать.

Небрежничал он для Лешки. На самом деле ответы Галины внесли определенную сумятицу в его представление событий. Она утверждает, что Николай был в доме, когда Сергей стоял под окном. Это совпадало с его догадками. Но зачем она персонально для Лешки заметила, что около двенадцати часов, то есть именно в то время, когда работали копальщики, — Николай уходил из дому? Если копальщики были из ее компании — Лешка уже знает о них. Но почему тогда их оказалось двое? Где был третий? Дежурил около велосипедов? Или Костя и Анатолий Леонидович оставались дома, а Николай ходил на пепелище с кем-то другим? Тогда Галине незачем было подчеркивать лишний раз его кратковременное отсутствие...

Нахальство Сергея взбесило Лешку.

— Ты гад после этого! Ты помнишь, что клепал на нее? Помнишь?! А теперь — думать! Думать надо было до того, как оскорблять!

— Я думаю не об этом, — сказал Сергей. — Я думаю, кто той ночью мотал в Никодимовку, — она права: около двенадцати или часу — как это дело оформлялось...

Лешка сел, обхватив руками сетку кровати.

— Ты мне голову не морочь! Ты на нее клепал! Ты к чему мне говорил про ту ночь?

— Я не отказываюсь от того, что творил. — Сергей стоял, облокотившись о спинку кровати. Теперь выпрямился. — Могу доказать.

Она долго смотрела своими расширенными глазами в его глаза. И когда увяла ее самоуверенность, когда на смену ей пришел обыкновенный человеческий страх перед непонятным, а потому вдвойне опасным врагом, Сергею стало жалко ее. Он подавил в себе это чувство, но понял теперь Алену с ее неуместной жалостью.

А Лешка во время непонятной для него паузы распахнул рубаху и сгреб в пятерню медальон, готовый сорвать его. Чертовски противным показался Сергею этот заведомо театральный жест.

Галина повернулась к больному.

— Пусть он уйдет, Леша!

— Я бы хотел поприсутствовать... — заметил Сергей, как на школьном собрании.

— Говори при нем! — потребовал Лешка.

— Нет! — выкрикнула Галина. И что-то в голосе ее, в решительном выражении лица подсказало Сергею, что отныне командует уже она. С невеселой усмешкой подумал, что мало-помалу все становится на свои места, и уже не Лешку спросил, а Галину:

— Так я пойду?

Галина сверкнула на него глазами.

— Иди! Гад ты ползучий! — сказал Лешка ему в спину.

И пока он закрывал дверь, пока уходил по коридору — из палаты не донеслось ни звука. Алена прогуливалась в стороне кедровника, и Сергей мысленно одобрил ее за это. Не хотелось идти сейчас в дом тетки Натальи, разговаривать с преуспевающим стоматологом, с Анастасией Владимировной, а может быть, и с Лешкиной матерью...

Алена подождала его. Сергей показал на кедровник: «Пошли туда...» Она пристроилась идти рядом.

Было бы нечестно с его стороны молчать и на этот раз, когда Алена почти сопровождала его в непредугаданном визите.

— Я теперь тоже не знаю, что еще делать, — сказал Сергей.

Она помедлила, глядя в зеленые кедры на опушке.

— Зачем он звал тебя?

Сергей куснул губы, не зная, как потуманней изложить ей эту щекотливую тему. Но туманные формулировки не годились на этот раз.

— Хотел, чтобы я при нем доказал... и при ней, что у них там с Николаем...

— А ты говорил ему?

— Говорил...

— Зачем? — осторожно спросила Алена.

— Так надо, Алена! Надо... Сейчас не до... либеральничанья! — Она кивнула, не глядя на него.

— Доказал?..

— Нет, — коротко ответил Сергей. — Она не дала... — И на всякий случай добавил: — Вытурила.

Алена переплела у груди свои гуттаперчевые пальцы, выгнула их. Вздохнула.

Кедровник встретил их завораживающей полуденной тишиной. На опушке, несколько особняком, росли кряжистые, широколапые и толстостволые кедры, глубже в лес кроны их становились уже и бок о бок тянулись высоко к небу. Зимой, во время занятий, когда вдруг вспоминалась Никодимовка, чаще всего вспоминался кедровник. Можно бы на закате разжечь костер у медвежьего лабаза и печь клейкие смолистые шишки. Орехи еще наливаются — как молоко, но запаху достало бы на километры вокруг... А потом, когда вместе с короткими сумерками угаснет костер, плыть бы на чуткой «Наяде» по темному Никодимову озеру и угадывать случайные звуки издалека: то звякнет уключина у Ки-расировки, то гукнет филин, то где-то не вовремя заскрипит журавль...

— Что будем делать, Сережка?

— Не знаю, — повторил Сергей.

Алена с горечью, адресуясь в пространство, сказала:

— А ведь надо что-то предпринимать!

— Это, может быть, нечестно... Не по-мужски, что ли... — Сергей замялся. — Но я уж не знаю. Пойди к нему еще ты, поговори, если можешь.