Счастье жить

Петр Михайлович впервые в жизни поссорился с женой, обвинил ее в том, что Ваня распущен и избалован до предела, и Мария Викторовна не дала воспитать из него нормального мужчину. Так ли оно было на самом деле, никто не узнал, а Ваня вскоре уехал из города, женился и больше никогда не появлялся. Его жена нашла адрес Петра Михайловича и Марии Викторовны и украдкой писала письма, посылала фотографии родившейся дочери. На похороны Петра Михайловича она приехала с подросшей дочкой — впервые за пять лет Мария Викторовна увидела внучку, — а Петр Михайлович так и не увидел девочку. Он запретил упоминать даже имя Вани — видимо, сын-брат слишком сильно оскорбил своего приемного отца.

Леша не забывал мачеху. Он приезжал пару раз в год, регулярно присылал какие-то подарки, звонил, обещал привезти невесту на смотрины, как только найдет достойную девушку. Но Мария Викторовна все равно остро ощущала одиночество, особенно по ночам. Кто-то из знакомых обмолвился, что взял квартирантов — молодую пару, а они такие веселые, с ними не соскучишься. С тех пор старой учительнице запала в голову мысль найти квартирантку — молоденькую девушку, чтобы помогала по хозяйству и была рядом живая душа.

Иветта Марии Викторовне понравилась. Несмотря на некую предубежденность к столичным дамочкам (по телевизору таких показывают — смотреть стыдно), она вскоре отметила, что девушка совершенно лишена надменности, ее нельзя назвать изнеженной капризницей и у нее доброе сердце. Никакой работы Иветта не испугалась, как и обещала — прибегала из кафе, приносила какую-то еду и всегда угощала Марию Викторовну, а по выходным обязательно покупала сладенькое — пирожные или торт, а иногда сама затевала печь пироги. Пироги у Иветты выходили, как у ее бабушки — пышные, сдобные, румяные, — Мария Викторовна считала, что современные девушки уже давно разучились печь такие замечательные пироги. Иветта подпевала радио или мурлыкала без слов — голосок у нее был тоненький, довольно приятный, и Мария Викторовна за стенкой чувствовала какое-то приятное тепло в душе. Иногда ей казалось, что Иветта — не просто жиличка, а ее близкая родственница — может быть, племянница или внучка. Через три месяца она искренне предложила девушке не платить за комнату, жить просто так, и даже сказала, что оставит ей домик в наследство. Иветта улыбнулась, расцеловала старушку, но продолжала исправно отдавать деньги после зарплаты. Квартирантка заставляла Марию Викторовну эти деньги тратить — вела в магазин, приносила мерить какие-нибудь блузки или туфли, а один раз даже со смехом предложила купить вечернее платье. Мария Викторовна сначала решила, что девушка издевается — а потом купила. В тот же вечер Иветта призналась, что у нее сегодня день рождения и она хочет пригласить Марию Викторовну в ресторан.

Мария Викторовна сто лет не была в ресторане. Петр Михайлович считал рестораны баловством, выпускные вечера устраивали в здании школы, подруги праздновали дни рождения дома — в общем, старая учительница даже оробела. Иветта уверила, что в новом платье Мария Викторовна смотрится просто сногсшибательно, выглядит на двадцать лет моложе и все мужчины будут сходить от нее с ума, потом принесла небогатую косметичку и уговорила хозяйку накраситься. Мария Викторовна почувствовала странную эйфорию — гулять так гулять, — достала из шкатулки длинную нитку жемчуга — подарок родителей Петра к свадьбе — и даже слегка накрутила волосы.

В ресторане Иветта заказала шампанского и кучу вкусных блюд, не считаясь с аханьем Марии Викторовны насчет экономии, потом пошепталась с музыкантами — и они заиграли старые песни. Какой-то пожилой, очень интеллигентный мужчина пригласил танцевать сначала Иветту, а потом Марию Викторовну, и, вернувшись домой, пожилая дама с ужасом подумала, что она не представляет, как будет жить, когда Иветта уедет обратно в Москву или выйдет замуж. Сама Иветта уверяла, что она никуда не денется.

— Я не выйду больше замуж.

— Почему, деточка? Ты такая красивая, такая хозяюшка, у тебя золотое сердечко, тебя обязательно полюбит хороший мужчина.

— Нельзя. Я приношу несчастье. Меня уже любил один хороший мужчина — и что получилось. И все из-за того, что я решила устроить свадьбу.

— Светочка, деточка, это просто совпадение. У него на роду так было написано, и свадьба тут ни при чем. Любая девушка хочет замуж, хочет свадьбу, белое платье, если бы мужчины от этого погибали, у нас бы не осталось мужчин.

— Я же вам рассказывала — меня гадалка предупреждала. Она мне сказала, что Саша погибнет перед свадьбой.

— Мало ли что сказала гадалка. Мне вот когда-то нагадали, что у меня родится пятеро детей. Нельзя верить гаданиям, это все неправда.

— Но у меня получилось — правда.

— Все равно, это просто совпадение. Если ему на роду было написано погибнуть, он должен был погибнуть. Не было бы свадьбы — все равно бы погиб. А ты себя хоронить не должна.

— Говорят, в ваше время, если девушка провожала жениха на фронт, а его убивали, она больше замуж не выходила — так всю жизнь и жила потом одна. Без семьи, без детей.

— Бывало. Только это от безысходности — не хватало мужиков-то. Женщин было много, а мужиков поубивали. Поэтому и не за кого было выйти замуж. Девушка, пока ждала, старилась, ей уже не восемнадцать-двадцать — двадцать пять. Мужики пришли с фронта — подросли красавицы, которым по семнадцать лет, кто же будет на перестарков смотреть. А детей тогда не принято было вне брака рожать — поэтому и оставались без мужей и без детей. А сейчас время другое.

— Вот я и воспользуюсь. Когда встану на ноги, будет нормальная работа, рожу ребенка. Для себя. А замуж не пойду.

— Деточка, ну не можешь же ты век тут жить со мной, старухой!

— Почему? Мне нравится.

— Потому что это, как в Библии написано, — зарывание талантов в землю. Бог дал тебе таланты — красоту, здоровье, молодость, ум, характер, женственность, — а ты их не используешь. Разве тебе подносы грязные таскать надо? Тебе надо доучиться, найти хорошую работу, выйти замуж, нарожать детей. Может, даже и работу бросить — заняться домом, детишками, мужа по утрам провожать с горячим завтраком, а вечером встречать с горячим ужином. Это и есть нормальное женское счастье.

— Я свое нормальное женское счастье уже проворонила, — упрямо твердила Иветта.

Она с детства была твердой как скала, — уж если что забивала в голову, то ни ласками, ни угрозами, ни искусными психологическими подходами нельзя было увести ее от цели. Лилия сердилась на дочку и уверяла, что та упертая — хуже двух ослиц.

Мария Викторовна отступалась от Иветты, тем более что девушка ей пообещала:

— Я без вас никуда не поеду. Я, конечно, все равно замуж не пойду и в Москву не вернусь, но, чтобы вы были спокойны, обещаю, что возьму вас с собой. В Москву, так в Москву, будете моей бабушкой. Замуж — значит, замуж. И мужа заставлю вас любить и обожать.

Мария Викторовна умилялась до слез на свою «золотую девочку». Она так хвалила ее, что некоторые соседки даже стали говорить гадости.

— Доверчивая ты, Маша, стала на старости лет. А если она тебя ограбит?

— А ты, Галя, как была дурой, так и осталась, — в сердцах отвечала Мария Викторовна. — Что у меня брать-то?

— Говорят, у тебя украшения есть, бриллианты, изумруды. Петька-то что-то с войны принес, небось не пустой приехал, не одни медали из Германии вывез.

— И как тебе только не стыдно… Знаю тебя скоро пятьдесят лет, а язык у тебя так и остался поганый.

— Может, у меня язык и поганый, — обижалась Галя, — да только потом сама же и прибежишь помощи просить, если твоя девчонка чего стащит. — Она понижала голос: — Или еще убьет тебя, чтобы дом ей достался. На днях в «Комсомолке» писали, целую банду поймали. Втирались в доверие к одиноким старикам, заставляли подписать документы, что квартиры и дома перейдут в наследство, а потом выманивали куда-нибудь подальше от города и там убивали. И прямо в лесу закапывали, как собак.

— Галь, ты бы меньше газеты читала, честное слово. Как ребенок. Ну зачем Светочке мой дом — у нее в Москве квартира есть.