Если небо упадет

Сейчас

Открываю глаза и вижу перед собой открытое окно. Забыла закрыть на ночь. Встаю, выхожу из комнаты и иду на кухню. Делаю то, что делаю обычно – завариваю кофе.

Первые несколько раз было очень плохо. Я просыпалась в слезах и не могла дышать. Сейчас чувства притупились. Мне не больно, как раньше. Мне так же страшно, но это совсем другое. Боюсь, люди ко всему привыкают, даже к страданиям.

Отпиваю горячий напиток, смотрю куда-то вдаль и думаю о том, как все сильно изменилось. Мне не хочется пойти в ванну, вновь схватиться за лезвие, не хочется разрезать им кожу чуть выше кисти и выпустить наружу кровь. Странное чувство. Родители не вернулись, а желание жить появилось. Почему? Неожиданно вспоминаю о глазах Димы и смущенно улыбаюсь. Наши поступки напрямую зависят от физических причин.

Сегодня воскресение. Раньше выходной имел бы значение, но теперь, когда все дни – воскресенья, мне все равно.

В обед забегает Лена. Она решительно переступает через порог, проходит в коридор и раздевается. Делает все так, будто не было шести месяцев, будто между нами ничего не изменилось. И я бы рада сказать: нет – изменилось! Да, вот не хочется врать. Подруга ведет себя так естественно, так непринужденно, что я теряюсь. Откуда у людей столько сил? Неужели одна я не могу справиться с тараканами, поедающими здравые клетки моего мозга? Ленка достает из сумки маленькую коробку, открывает ее и вручает мне телефон.

- Никогда не поздно начать все заново.

Принимаю подарок.

Последний свой сотовый я разбила о стену. Ноутбук отдала коллегам родителей по работе. Провода телевизора и компьютера обрезала. Ничто не должно было столкнуть меня лицом к лицу с прошлым: ни друзья, ни их сообщения, ни вести о трагической смерти двух репортеров на территории Украины под Луганском. Я окружила себя пустотой. Специально. И сейчас осознаю: нужно вновь ее заполнить. Не хочу думать о том, просто это будет или нет. Теперь, когда Ленка так уверенно и спокойно вливается в мою жизнь, я хочу верить в лучшее. Возможно, когда-нибудь мне совсем расхочется умирать, и эти полгода выпадут из мозгов. Но пока я могу лишь надеяться. А надежда – прекрасное чувство, как для сильных, так и для слабых людей.

Подруга уходит, одарив меня странным взглядом. Обнимает на пороге и шепчет, что завтра придет вновь. Я улыбаюсь ей. Мне кажется, так нужно и правильно. Пусть она понимает, как мне важно видеть ее рядом. Однажды папа сказал: необходимо обнажать свои чувства. Я спросила: почему, и ждала, что он ответит про незнание или заблуждение, про недоверие, в конце концов. Но папа сказал иное. Он сказал, что чувства – это наши тайны, и когда мы с кем-то ими делимся, мы становимся гораздо ближе друг к другу.

Я улыбаюсь, вспомнив отца. Впервые. Обычно я плачу.

Он был сильным, справедливым человеком без комплексов. Говорил тихо, размеренно, не торопился и не пытался произвести впечатление на людей, что уже само по себе было впечатляющим. Носил удобную одежду, скрывал глаза под черными очками, был человеком военным, но в то же время никогда не убирался на балконе, оформленном под личный кабинет. Вот и поймите его. С ним мы разговаривали обо всем, делились переживаниями и эмоциями. Порой, папа находил ответы на вопросы, даже не заданные мною вслух. Ехал в машине, молчал, переключал передачи, а затем вдруг выдавал то, что успокаивало меня или придавало сил. Я думаю, он просто чувствовал. Перед отъездом на Украину, папа необычно долго рассказывал мне об ответственности. Возможно, сейчас, зная о том, что случилось, я слишком много внимания уделяю совпадениям. Но, тем не менее, его фразы: будь осторожна, не унывай, научись быть сильной – кажутся пророческими.

Мама была иной. Она любила учить меня и переделывать, как детский набор-конструктор. Я часто злилась, постоянно винила ее в своей робости, неуклюжести. Мне казалось, будто мама сделала из меня примерного ребенка, неспособного никому ответить, показать зубы, защититься, и я устраивала скандалы, и мы ссорились, и мирились, и опять ссорились. И тогда казалось, что борьба бесконечна. Я думала, что постоянно буду сердиться, цапаться, закрывать уши, упираться ногами, руками, коленями, спиной. Чушь. Теперь я многое бы отдала за один ее совет. Я бы вновь хотела на нее разозлиться только для того, чтобы почувствовать ее заботу. Мама вложила в меня так много, а я никогда не говорила ей спасибо. И мне стыдно. Стыдно так, что я все-таки плачу.

Вытираю щеки и понимаю, что улыбаюсь. Впервые воспоминания о родителях не заставляют меня горбиться, сжиматься. Мне приятно прикоснуться к ним. Словно на несколько секунд папа с мамой оживают.

Вдруг стучат и, вновь смахнув слезы, бегу в коридор. Смотрю в глазок. Лицо становится светлым, я ощущаю это. Открываю дверь и шепчу:

- Привет.

- Привет.

На пороге Дима. В одной руке он держит небольшую картонную коробку, в другой – сжимает ручки пакета. Я хочу спросить, что это, но не успеваю.

- В сторону, - восклицает парень и врывается в квартиру. Стаскивает обувь, не дожидаясь разрешения, идет в зал. Я скептически улыбаюсь, уже чувствуя этого парня частью своей жизни. – У меня для тебя сюрприз. Сразу предупреждаю: никаких нет.

- Почему?

- Потому что.

Парень садится на диван. Небрежно бросает белый пакет на пол, ставит коробку к себе на колени и поднимает на меня довольный, хитрый взгляд. Клянусь – мне не по себе. Скрещиваю на груди руки и с любопытством спрашиваю:

- Что в коробке?

- То, что нужно всем и каждому. Друг.

- Друг?

Дима открывает подарок и неожиданно достает оттуда пушистый комок, мяукающий и дергающийся в разные стороны. Серый, словно пыльный. Я удивленно расширяю глаза и восклицаю:

- Господи!

- А нет, - поглаживая котенка, тянет парень. – Никакой это не господи.

Подхожу ближе, касаюсь пальцами воздушной шерсти комочка и улыбаюсь так, будто увидела восьмое чудо света. Помещаю котенка у себя на ладони, трусь щекой о его спинку и шепчу:

- Какая прелесть.

- Это настоящий мужчина, так что будь с ним пожестче, - настаивает Дима. – Я принес туалет, песок, еду, миски. Еще купил витамины.

Не знаю, что сказать. Поднимаю взгляд на парня, поддаюсь странному, сильному порыву и обнимаю его. Крепко.

- Спасибо. - Кладу голову на плечо Димы и закрываю глаза. – Правда.

Мне так много хочется сказать, так много выразить, но я не знаю как. В груди огромный шар из приятных, теплых лоскутов. Он согревает меня, дает надежду. Именно он не позволяет моему огоньку потухнуть. Но как это передать? Как объяснить? Самые важные чувства не выразить словами. Слишком сложно, нереально. Мы говорим примитивные, глупые вещи, и кажемся себе ущербными. Но виноваты отнюдь не мы и не наши ощущения. Виноват человеческий язык, не включающий в себя таких фраз и таких высказываний, которые смогли бы описать привязанность, уважение и любовь в той мере, в которой они заслуживают. Поэтому я просто молчу.

Через пару минут, Дима прерывает тишину.

- Как поговорила со знакомой?

- Нормально, - не выпускаю парня из объятий. Все еще крепко прижимаю к себе. – Мы решили больше не прятаться друг от друга. Или точней, я решила больше этого не делать.

Котенок примостился у Димы на плече. Лежит, смотрит на меня голубыми, круглыми глазами, знакомится. Наконец, я понимаю, что душить парня больше неприлично и отступаю назад.

- Спасибо. Дим, я должна отдать тебе деньги.

- Не выдумывай.

- Я не выдумываю. Ты сам сказал, что…

- Мира, это подарок.

- Но по какому поводу?

- Хм. – Парень задумывается всего на секунду, а потом, хлопнув в ладоши, восклицает. – Как же мы могли забыть? Сегодня день всех зеленоглазых людей.

- Что?

- Не знала? Не слышала? Вот же. Знать надо о таких праздниках, дуреха.

Дима цокает, а я начинаю смеяться. Смотрю на него и думаю: откуда у парня в голове столько странностей? Больше наверно, чем волос.