Страница 30 из 100
— Тебя как звать-то? — спросил Читаев как можно мягче.
— Иван.
— Хорошо, Ваня. Располагайся пока. Твоя койка будет эта, — Читаев показал на заправленную койку Хижняка. — Сегодня отдыхай. А завтра — за дело. Останешься один в роте. А мы с Алексеем поедем на вручение Вымпела министра обороны. Но это — до обеда. Потом вернемся сюда. Какие вопросы будут по службе — не стесняйся, спрашивай. Ну, а все остальное — сам поймешь.
Петров признательно кивнул.
…После торжественной церемонии Воронцов подошел к Читаеву, взял его за локоть.
— Завтра прощаемся с Хижняком. Тело привезут в батальон. Потом — на аэродром. Кто-то из вас, ты или Водовозов — решайте сами, — должен отправиться сопровождающим. Знаю, у тебя уже просрочен отпуск, поэтому пусть поедет Водовозов.
— Поеду я, — не раздумывая, сказал Читаев. — Хижняк был мой друг. А отпуск тут ни при чем.
— Хорошо. Значит, ты, — комбат сразу согласился, видно, ждал именно такой ответ.
На похороны Воронцов построил батальон, назначил почетный караул и почетный эскорт. Сам выступил первым, говорил долго, с трудом подбирая слова и делая большие паузы. Читаев выступать не стал. Сказал, что не сможет.
Всю дорогу туда он сдерживал слезы и думал о Хижняке. Он вспомнил последний нелепый спор и свои обжигающие несправедливые слова. «Хижняк своей смертью сказал то, что не сказал при жизни. Я представлял все слишком просто, — думал Читаев, — а он видел и понимал, что борьба афганцев давно стала нашей кровной борьбой, мы в этой борьбе — как первопроходцы… Он был душой, всей душой за них…»
…В маленьком украинском городке Читаев снова прощался с Хижняком, но той остроты утраты уже не было, Хижняк остался там, в Афганистане.
Буквально через полчаса как приземлились, приехал отец Владимира, полковник. Тут же, на аэродроме, стоял автобус. Хижняк-старший прилетел днем раньше из Забайкалья. Он сухо поздоровался с Читаевым, кивнул трем сопровождающим его солдатам и сразу спросил:
— Ошибки быть не может?
— Нет, не может, — глухо ответил Читаев, глядя в сторону.
Потом они повезли гроб домой, и там Сергей встретился с вдовой. Он знал ее, Хижняк как-то знакомил их на выпускном вечере в училище. Нина была в черном, под глазами темнели круги, и что особенно поразило Читаева — это горевший на лице, на припухших щеках неистребимый румянец в жутком контрасте с всепоглощающим черным. «Ей всего двадцать лет», — вспомнил Сергей с тоской и подумал: хорошо, что ему не пришлось лично извещать о смерти.
Сергей подошел к Нине, взял ее за руку, стал рассказывать, как погиб Володя. Она молча слушала, ничего не спрашивала. Сергей смотрел на ее красивое скорбное лицо, покрасневшие заплаканные глаза. Наверное, она не узнала его, а скорее, просто находилась в том состоянии, когда имена и лица не имеют никакого значения.
Сергей мотался по городу, покупал венки, выполнял массу поручений, связанных с похоронами и с предстоящими поминками. Делал это с самозабвением и тайным облегчением. Не надо было сидеть там, среди родственников, искать слова утешения, соболезнования, в который раз повторять детали, в своей сущности ничего не меняющие.
Когда прощались, Нина печально улыбнулась и попросила, чтобы не забывал, приезжал, если время будет. Она впервые появилась с годовалой дочкой — тихой и серьезной. Отец тоже сказал: «Не забывайте» — и потом уже, в самом конце: «Береги голову, сынок». Они крепко пожали друг другу руки. Читаев попытался представить себя на месте отца Хижняка — и не смог…
Читаев приехал с похорон, а в части его ждала новость. Воронцов сказал, что его представляют на командира роты, а Сахно должен уйти в другой батальон начальником штаба. «Вернешься из отпуска, — сказал комбат, — может, как раз вопрос и решат». От Воронцова Читаев направился было в роту, но ноги сами понесли к медпункту. «Успею», — подумал он, взбегая по ступенькам.
Лена сидела возле окна и писала, а очкарик старший лейтенант стоял рядом и что-то громко, нараспев диктовал ей, наверное, какой-нибудь отчет по медикаментам. Читаев замер на пороге. Лучи солнца пробивались сквозь желтые волосы Лены, отчего казалось, что вокруг них зажегся ореол, она писала, быстро и старательно выводя буквы, чуть склонив голову набок. Легкий белый халатик, который едва доходил ей до колен, дополнял ощущение какой-то веселой, радостной чистоты. И сама она была вся стерильная и воздушная. Лена и медик повернулись к нему не сразу, как бы давая понять, что заняты очень серьезной работой. Увидев его, Лена радостно ойкнула, а старший лейтенант сказал «А-а, с приездом» — и, поняв свою оплошность, спросил тихо:
— Похоронили Володю?
Потом, потоптавшись и не глянув на вскочившую Лену, вышел, не сказал ни слова. Едва закрылась дверь, он порывисто обнял ее.
— Не уезжай больше, — прошептала Лена едва слышно, и Сергей понял, что она имела в виду вовсе не последнюю его поездку. Он гладил ее волосы, вытирал ее маленькие слезинки в уголках глаз.
— Не хочу, чтобы тебя убили, как Володю.
— Меня не убьют, ни за что не убьют, — повторял он и искренне верил, что так и будет…
А через пару дней, после маетной суеты Кабульского аэропорта, он сидел в мягком аэрофлотовском кресле среди таких же, как и он сам, возбужденных отпускников и ждал. Наконец заоблачного цвета «ил» взмыл с бетонки, потом резко задрал нос, чтобы не зацепиться за край горной чаши.
Читаев рассеянно смотрел в иллюминатор, внизу плыли горные кряжи, а в памяти у него все стоял последний разговор с Леной.
— Лена, я еду в отпуск, — говорил он торопливо. — В Союз, Лена! Жаль, что у тебя отпуск не скоро, а то мы поехали бы вместе. Ведь правда?
— Да, — ответила она задумчиво.
— У тебя очень странные сегодня глаза…
Ему показалось, будто Лена чего-то ждала от него.
— …Когда ты уезжал, был у нас начальник один, проверял медпункт.
— Ну ты, конечно, в грязь лицом не ударила?
— Сережа, милый, мне предлагают другую работу.
— Новая работа всегда лучше старой! — ответил он готовым афоризмом.
— Нет, Сережа, выслушай. Меня хотят перевести в Кабул.
— И ты согласилась? — опешил он, поняв, наконец, в чем дело.
— Нет… Я сказала, что не знаю.
— Скажи, что отказываешься!..
И вот теперь, когда позади остались Кабул, заснеженный Гиндукуш и его батальон, он понял, что говорил совсем не то, что надо было сказать, что упустил самое главное в последнюю минуту их расставания. «Напишу письмо из Союза, — решил он. — А если она уедет?! О чем думал раньше?.. Нет, надо телеграмму». Читаев лихорадочно оглянулся вокруг, будто хотел сделать это прямо сейчас. Никто из пассажиров не спал, все прилипли к окнам. «Скорей бы!» — подумал он и устало откинулся в кресло, закрыл глаза. Но сон не шел. Он вспомнил, как хоронили Хижняка, как мела колючая поземка и снежинки падали на гроб, не в силах приглушить его отчаянный алый цвет. И небо было темно-серым и тяжелым…
В салоне произошло какое-то движение. Сергей открыл глаза, потянулся к иллюминатору. Внизу ртутно блестела змейка реки. В одном месте ее перечеркивала ниточка-мост. «Началось наше небо», — подумал Сергей, зажмуриваясь от всепоглощающей голубизны.
…Читаев не знал, что ждет его впереди: служба в Афганистане для него еще не закончилась.
Не мог он судить и о том, хуже он стал теперь или лучше, вполне ли удобен для людей. Известно было одно: этот долгий и трудный год уже навсегда перепахал его. И теперь вряд ли ему будет жить проще и спокойней. Скорее наоборот. Ведь прошлое — как совесть: напоминает о себе, когда пытаешься его забыть. Забудешь ли? Пройденная дорога за спиной не исчезает.
И пойдут ли когда-нибудь в бой его не родившиеся пока сыновья?
Афганистан — Ташкент — Москва
Виктор Колесов
ЖДАТЬ И НАДЕЯТЬСЯ
Приключенческая повесть
Литературный консультант журнала «Новый мир». Литературной деятельностью Занимается с 1954 года. Опубликовал повести, очерковые книги, публицистику. Живет в Москве.