Страница 40 из 43
Какую бы глупость вы ни придумали, всегда найдется человек, который эту глупость сделает.
Красота ослепляет, а слепого легко обокрасть.
Любовь – высокое слово, гармония созидания требует ее, без нее нет жизни и быть не может.
Любовь и дружба – взаимное эхо: они дают столько, сколько берут.
Любовь раздвигает пределы индивидуального существования и приводит в сознание все блаженство бытия; любовью жизнь восхищается собой; любовь – апофеоз жизни.
Люди вообще забывают только то, чего не стоит помнить или чего они не понимают.
Люди боятся умственной неволи, но они вдвое больше боятся отсутствия авторитета. Внешний авторитет несравненно удобнее: человек сделал скверный поступок – его пожурили, наказали, и он квит, будто и не делал своего поступка.
Мещанство – демократизация аристократии и аристократизация демократии.
Мучительная любовь не есть истинная.
Мы тратим, пропускаем сквозь пальцы лучшие минуты, как будто их и невесть сколько в запасе. Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться в чашу, налитую без края, которую протягивает сама жизнь, не прошенная, с обычной щедростью своей – и пить, и пить, пока чаша не перешла в другие руки. Природа долго потчевать и предлагать не любит.
Надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же.
Насколько более действенной и величественной стала бы любимая поэтами тема звездного неба, если бы они хорошо знали астрономию!
Наследство имеет в себе сторону глубоко безнравственную: оно искажает законную печаль о потере близкого лица введением во владение его вещами.
Наука – открытый стол для всех и каждого, лишь бы был голод, лишь бы потребность манны небесной развилась.
Наука – сила, она раскрывает отношения вещей, их законы и взаимодействия.
Наука требует всего человека, без задних мыслей, с готовностью всё отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания.
Наша жизнь – постоянное бегство от себя, точно угрызения совести преследуют, пугают нас.
Наша сила – в силе мысли, в силе правды, в силе слова.
Не истины науки трудны, а расчистка человеческого сознания от всего наследственного хлама, всего осевшего ила, от принимания неестественного за естественное, непонятного за понятное.
Некоторые эпитафии существуют скорее для удовлетворения гордости живущих, чем для восхваления добродетелей умерших.
Несчастья приносят ужасную пользу: они поднимают душу, возвышают нас в собственных глазах.
Нет народа, вошедшего в историю, который можно было бы считать стадом животных, как нет народа, заслуживающего именоваться сонмом избранных.
Нет злейшего страдания, как ничего не делать.
Ничего не делается само собой, без усилий и воли, без жертв и труда. Воля людская, воля одного твердого человека – страшно велика.
Новое надобно созидать в поте лица, а старое само продолжает существовать и твердо держится на костылях привычки. Новое надобно исследовать; оно требует внутренней работы, пожертвований; старое принимается без анализа, оно готово – великое право в глазах людей; на новое смотрят с недоверием, потому что черты его юны, а к дряхлым чертам старого так привыкли, что они кажутся вечными.
Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она – страстная дружба.
Полного счастья нет с тревогой; полное счастье покойно, как море во время летней тишины.
Прогресс – неотъемлемое свойство сознательного развития, которое не прерывалось; это деятельная память и усовершенствование общественной жизни.
Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны, учить с кафедры гораздо легче, чем воспитывать одного ребенка.
Прошедшее – не корректурный лист, а нож гильотины: после его падения многое не срастается и не всё можно поправить. Оно остается, как отлитое в металле, подобное, измененное, темное, как бронза.
Прощение врагов – прекрасный подвиг; но есть подвиг еще более прекрасный, еще более человеческий – это понимание врагов, потому что понимание – разом прощение, оправдание, примирение.
Пустые ответы убивают справедливые вопросы и отводят ум от дела.
Разврат какой бы ни был, истощает душу, оставляет крупинки яда, которые всегда будут действовать.
Расточительность носит сама в себе предел. Она оканчивается с последним рублем и с последним кредитом. Скупость бесконечна и всегда при начале своего поприща; после десяти миллионов она с тем же оханьем начинает откладывать одиннадцатый.
Свобода лица – величайшее дело: на ней и только на ней может вырасти свобода народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, чем в ближнем, чем в целом народе.
Семья начинается с детей.
Совершенное отсутствие всякой определенной деятельности невозможно для человека. Нет злейшего страдания, как ничего не делать.
Сожитие под одной крышей само по себе вещь страшная, на которой рушилась половина браков. Живя тесно вместе, люди слишком близко подходят друг к другу, видят друг друга слишком подробно, слишком нараспашку и незаметно срывают по лепестку все цветы венка, окружающего поэзией и грацией личность.
Старость имеет свою красоту, разливающую не страсти, не порывы, но умиряющую, успокаивающую.
Страдание, боль – это вызов на борьбу, это сторожевой крик жизни, обращающий внимание на опасность.
Страшные преступления влекут за собой страшные последствия.
Театр – высшая инстанция для решения жизненных вопросов.
Только труд дает душевное здоровье – упорный, бодрый труд.
У людей истинно добродетельных иронии нет; также нет ее у людей, живущих в эпохи живые. Ирония или от холода души, или от ненависти к миру и людям.
Уважение к истине – начало премудрости.
Француз не свободен нравственно: богатый инициативой в деятельности, он беден в мышлении. Он думает принятыми понятиями, в принятых формах, он пошлым идеям дает модный покрой и доволен этим. Ему трудно дается новое, даром что он бросается на него.
Хронического счастья так же нет, как нет нетающего льда.
Частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна.
Человек без сердца – бесстрастная машина мышления, не имеющая ни семьи, ни друга, ни родины; сердце составляет прекрасную и неотъемлемую основу духовного развития.
Человек должен из себя развить, в себе найти, понять то, что составляет его назначение, его цель.
Человек и наука – два вогнутых зеркала, вечно отражающих друг друга.
Человек, объятый сильной страстью, – страшный эгоист.
«Эгоизм», как и слово «любовь», слишком общи: может быть гнусная любовь, может быть высокий эгоизм. Эгоизм развитого, мыслящего человека благороден, он-то и есть его любовь к науке, к искусству, к ближнему, к широкой жизни, к независимости; любовь ограниченного дикаря – высший эгоизм.
Юность всегда самоотверженна.
Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, всегда непрактична. Быть непрактичным – далеко не значит быть во лжи; все, обращенное к будущему, имеет непременно долю идеализма. Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от падений.
Юность отважна и полна героизма, а в летах человек осторожен и редко увлекается.
Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей.
Гёте Иоганн Вольфганг фон
(28.08.1749–22.03.1832)
Немецкий поэт, мыслитель, естествоиспытатель.
Родился во Франкфурте-на-Майне в семье зажиточного бюргера, имперского советника. Получил хорошее домашнее образование и воспитание. С 1765 г. учился в Лейпцигском университете. Свое образование завершил в Страсбурге (1770), где защитил диссертацию на звание доктора прав. Первым значительным произведением стала драма «Гёц фон Берлихинген» (1773), выдвинувшая ее автора в первые ряды буржуазной литературы Германии эпохи «бури и натиска». Последующие произведения «Страдания юного Вертера» (1774), «Ифигения в Тавриде» (1787), «Опыт о метаморфозе растений» (1790), «Учение о цвете» (1810) упрочили положение Гёте в литературе и науке. Самым грандиозным созданием Гёте стала трагедия «Фауст», над которой он работал в течение всей своей жизни (1774–1831). Умер в Веймаре.