Страница 120 из 131
Отличия, выпавшие на долю молодому паше, ясно показывали всем, что принцесса любила его и не хотела больше скрывать своего намерения отдать ему свою руку. Прислуга тотчас же смекнула, что отставка грека, этого столько времени полновластного слуги, ненавистного всем, была сделана по внушению молодого паши, и все слуги были ему за это очень благодарны. Вообще, вся прислуга Рошаны очень любила Сади и радовалась его предстоящему браку с их госпожой.
Рошана приехала в развалины Кадри и отправилась в башню Мудрецов, в зал совета, где она уже не раз бывала. В ту самую минуту, когда она намеревалась войти в галерею башни, грек собирался уже уходить. Увидев принцессу, он поспешно шмыгнул в сторону и встал в тени, желая остаться незамеченным.
Но Рошана заметила и узнала его. Теперь она сама убедилась, что Сади говорил правду. Не удостоив его ни одним словом, она прошла мимо, бросив на него взгляд, полный глубочайшего презрения, чтобы дать ему понять, что она его узнала, несмотря на темноту в галерее. Лаццаро, видя, что его узнали, хотел что-то сказать в свое оправдание, но это не удалось.
О принцессе уже доложили, и привратник распахнул перед ней двери в круглый зал, где были Шейх-уль-Ислам и Гамид-кади.
Рошана была встречена холодным, проницательным взглядом Мансура, но не такова была она, чтобы испугаться подобных взглядов! Весь вид Мансура-эфенди доказывал, что здесь сейчас что-то произошло, что доклад был уже сделан.
— Что это значит, — начала принцесса с гордо поднятой головой, — что, нуждаясь в своем слуге, я должна отыскивать его в башне Мудрецов? Меня очень удивляет, что вы пользуетесь моим слугой для того, чтобы шпионить за мной!
— Мы удивлены твоими словами, светлейшая принцесса, — отвечал Мансур, пожимая плечами, — мы ничего не знаем о том, что ты говоришь нам в порыве гнева.
— Это дурно характеризует тебя и твое дело и не делает чести твоему сану, великий муфтий, что ты прибегаешь ко лжи! — воскликнула принцесса.
Мансур-эфенди вздрогнул, как ужаленный змеей.
— С каких пор прибегает принцесса к подобным выражениям и обвинениям! — воскликнул он. — Это подвергает ее опасности не быть больше принятой здесь.
— Я больше и сама не побеспокою вас своим посещением: в последний раз видите вы меня здесь, — гордо отвечала принцесса.
— Значит, ты пришла объявить нам разрыв?
— Вы сами сделали это с той самой минуты, как осмелились подкупить моего слугу. Я не за тем пришла, чтобы что-нибудь объявлять вам, на это у меня есть слуги. Мою благосклонность вы употребили во зло. Я пришла узнать от вас о местопребывании пророчицы!
— Язык твой, светлейшая принцесса, так изменился со вчерашнего празднества, что ты должна извинить нас, если мы не совсем понимаем его! — отвечал Мансур-эфенди резким тоном. — Говорят, тебе не удалось намерение сочетаться браком с молодым пашой, который своим быстрым возвышением обязан твоей благосклонности, отсюда понятно твое раздражение, однако же…
— Замолчи! — перебила Рошана Мансура. — Это ложь! А Шейх-уль-Ислам, раз заслуживший подобный упрек, не может больше оставаться на своем высоком посту. Я открыто обвиняю тебя во лжи, и это погубит тебя, дерзкий! Молодой паша, о котором ты говоришь, ничем мне не обязан. Он слишком благороден, чтобы принять награду, им не заслуженную! Это редкий пример в нашем государстве, и желательно было бы, чтобы он нашел себе много подражателей. Я еще не кончила! — повелительно воскликнула принцесса, когда Мансур хотел возразить ей. — Подожди, пока я позволю тебе отвечать! Я требую, чтобы ты сказал, где находится Сирра-пророчица! Если ты откажешься открыть мне ее местопребывание, это будет доказательством твоего страха и вины, великий муфтий: если бы ты не боялся показаний пророчицы, тебе не нужно было бы скрывать ее местопребывание. Отвечай же мне теперь!
Мансур-эфенди дрожал от злобы. Никто еще никогда не осмеливался обращаться к нему с подобными словами! Он, которого боялись все, даже султан и великий визирь, стоял теперь перед женщиной, называющей его лжецом!
— Если я никому не говорю о местопребывании этой личности, виновной в гнусном обмане, на то моя воля — и воля эта непреклонна! — сказал он дрожащим голосом. — Впрочем, за этими сведениями я должен посылать всех к мудрому и справедливому кади Стамбула и Скутари, — продолжал он, указывая на Гамида. — Эта девушка, позволявшая называть себя чудом, подлежит его суду и зависит только от его воли.
— Я спрашиваю вас обоих, вы ведь действуете заодно, назовете ли вы мне место, куда вы заключили пророчицу?
— Я не вижу никакого основания исполнить твое требование, светлейшая принцесса, — отвечал Гамид-кади.
— Так вы не дадите мне никакого объяснения?
— Никакого! — сказали в один голос Мансур и Гамид.
— Так другой потребует его у вас! — грозно воскликнула принцесса, при этом насмешливая улыбка скользнула по губам Мансура. — Бойтесь меня: теперь я ваша противница.
И с этими словами она отвернулась от них и направилась к выходу.
Был уже вечер, когда она оставила башню Мудрецов. Выйдя из развалин, она увидела старого полунагого укротителя змей, который стоял на дороге у дерева и просил милостыню.
Увидев принцессу, он сложил на груди свои худые руки и опустился на колени.
Рошана бросила ему несколько монет, причем ясно расслышала следующие многозначительные слова, которые успел шепнуть ей старик.
— О принцесса, не ищи Сирру здесь, она у палача-черкеса Будимира!
Удивленная принцесса только хотела обратиться с вопросом к старику, как вдруг возле своей кареты заметила Лаццаро. Тут она сразу поняла, что присутствие ее слуги побудило старика так тихо произнести свое таинственное известие.
Она быстро подошла к карете, и Лаццаро открыл дверцы.
Он стоял у кареты в смиренной, раболепной позе, ожидая принцессу.
— Что тебе здесь надо? — спросила Рошана в сильном негодовании.
— Твоей милости, высокая повелительница! Сжалься надо мной, выслушай меня! — отвечал грек и бросился на колени.
— Прочь с глаз моих, негодяй! — закричала на него принцесса.
— Прости, выслушай меня! Смилуйся, светлейшая принцесса!
— Для тебя у меня нет больше снисхождения! Не теряй слов понапрасну. Двери моего дворца закрыты для тебя. Никогда больше не пытайся проникнуть ко мне, не то мои слуги плетью прогонят тебя, изменник!
И, отвернувшись от него, она поспешно села в карету.
Лаццаро отпрянул назад и поднялся, страшно сверкнув глазами.
— Это твоих рук дело, Сади-паша! — пробормотал он, скрежеща зубами. — Я мешаю тебе в твоих любовных похождениях. Этого Лаццаро никогда не простит тебе! Раз уже я поклялся в твоей смерти, когда ты похитил у меня Рецию, теперь мое терпение переполнено. Хорошо же, паша, ты прогоняешь меня из дворца принцессы, за это я проткну твое сердце кинжалом, где бы я тебя ни встретил!
XXVIII. Мать и сын
Теперь вернемся к Реции и принцу.
Реция отправилась к старой служанке Ганнифе и с радостью поселилась у нее, чувствуя себя здесь в безопасности. С материнской заботой ухаживала добрая старуха за дочерью Альманзора и маленьким принцем, и те дни, которые Реция провела в этом доме, были отдыхом для измученной физически и морально девушки. Здесь впервые, благодаря старой, верной и заботливой Ганнифе, она узнала кое-что о Сади. Она услышала, что он давно уже не в Стамбуле, а в Аравии, и теперь ей было понятно, почему он до сих пор не смог отыскать ее. Это немного успокоило ее, хотя, с другой стороны, она была полна тревоги за жизнь Сади.
Тоска и беспокойство все больше мучили бедняжку и довели ее до того, что она не могла уже больше оставаться у Ганнифы, несмотря на все заботы и ласки старухи. Она решила оставить Константинополь и следовать за Сади. Но предварительно она должна была отвести в безопасное место маленького принца: оставлять его у Ганнифы она не хотела, не желая подвергать старушку опасности, которая угрожала всякому, кто давал приют принцу и ей.