Кто, если не ты?

Капитан сощурился, выпятил вперед острый подбородок, членя слова на слоги, произнес:

— Это уже не просто порочные, это антисоветские идеи. Вы что, думаете, я не понимаю, что вы имели в виду?..

— Но это же сатира, товарищ капитан!.. Мы писали о пятой школе!..

— Чье имя носит пятая школа?

— Имя Сталина...— Клим осекся, испугавшись того, как понял, как мог понять их капитан. Слабеющим голосом он пробормотал: — Но мы же хотели высмеять их директрису...

— Не прикидывайтесь дурачком, товарищ Бугров... Кто вам поверит?

Больше он ничего не пытался доказывать капитану.

Круг замкнулся.

...А какая луна была в ту ночь, когда они стояли на Стрелке! Мерцали сиреневые снега, и вокруг — такое безмолвие, такая тишь, и Кира, и мысок, похожий на корабль, готовый отойти от причала... И такой простор!..

...Вонючий продымленный воздух, голые стены, маленький худощавый человечек — он курит, плюет в бутылочку с металлической крышечкой и лезет жесткими, мертвыми, слепыми пальцами туда, где живое сердце...

...Почему?

...Зачем?

— Запишите сразу,— сказал Клим отрывисто,— Я шпион, диверсант, я хотел тайно взорвать земной шар и уничтожить вселённую. Запишите еще, что я — папа римский Пий XII. Особенно этого не забудьте — я Пий XII. Теперь вам достаточно?..— он громоздил глупость на глупость с безоглядной дерзостью — только бы разбить, сломать недосягаемую, тупую самоуверенность этого человека — пусть ярость, пусть гнев, только не эти тусклые, замерзшие глаза!

Но на серых бескровных губах капитана вдруг проступила и растеклась удивленная, даже огорченная улыбка.

— Ну вот, ну вот, товарищ Бугров! Обиделись!— он откинулся на спинку стула, качнулся назад, по тонкой шее — вниз — вверх, вниз — вверх — запрыгал острой пирамидкой кадык.— Да ведь если бы я считал... Если бы я хоть на секунду считал, что вы шпион или диверсант — разве я... Разве мы таким бы тоном с вами разговаривали? Разве бы я вас «товарищ Бугров» называл?.. Да я...

Клим опешил.

Как-то в город приезжал артист, называвший себя «трансформатором». Его лицо почти мгновенно меняло десятки выражений-масок...

Клим не узнавал в этом внезапно развеселившемся, булькающем смехом человеке капитана, только что цедившего сквозь зубы чудовищные обвинения.

— Мы ведь с вами просто сидим и беседуем. Разве не так? Вы ведь сами подумайте: вот передо мной одаренный, талантливый юноша, горячий, честный, мечтатель, романтик, да еще и знаток марксизма... Это не шутка ведь — в ваши годы, марксизмом овладеть... А пройдет несколько месяцев —и он уже студент, а там — загремит его имя, по всей стране, может быть, загремит, а?.. И такие он поэмы, такие он трагедии напишет, что куда там Пушкину или Маяковскому! Да я сам буду первым еще, может быть, стоять в очереди за билетом в театре, а если мне и не достанется — намекну администратору, что у меня, мол, с автором личное знакомство... Может, подействует, как вы думаете, на администратора? Подействует или не подействует?..

— Куда уж там,— все больше теряясь и недоумевая, пробормотал Клим.— Это уж вы слишком... ведь пока еще ни строчки не напечатал, все журналы отвергли...

— Да ведь я же о будущем,— горячо возразил капитан: — Что ж, что отвергли? Ведь и Сурикова отвергли, когда он в первый раз в академию пришел. А Толстого, думаете, не отвергали?..

Когда же Толстого отвергали? — метнулось в голове у Клима, но он промолчал. Куда клонит капитан? Куда клонит? Он не сомневался, что капитан куда-то клонит, и выискивал затаенный смысл в его словах. Но они хлестали, кружили, волокли за собой, и не успевая опомниться, он катился, как в быстрой горной речке круглый камешек.

— Будущее, будущее, товарищ Бугров,— вот что самое главное у человека! И только подумать, если вдруг его не будет, этого будущего, и юноша не то что в литинститут... Вы туда, вы в литинститут хотите, так ведь? И юноша не то что в литинститут или там в университет, а и школы не кончит! Все великие замыслы, все гениальные поэмы, которые он у себя в голове носит, все это пойдёт прахом, так и не расцветет, не дозреет! А ведь из-за чего? Из-за пустяка. Самого пустякового пустяка! Вы думаете, товарищ Бугров, мне-то приятно вдруг взять да и зачеркнуть такое замечательное будущее? А все из-за доверчивости, из-за того все, что слишком верит этот юноша людям, которым верить нельзя...— левое веко» у капитана беспокойно задергалось, он прикрыл его рукой; расширенный правый глаз горько и сочувственно смотрел на Клима.

— Каким людям... верить нельзя? — испуганно переспросил Клим; он еще ничего не понимал, но ощутил-какой-то неясный намек.

— Тем, кого он считал своими друзьями.

Капитан замолчал. Клим ощущал, что, и прикуривая и перебирая какие-то листки перед собой, он продолжает зорко наблюдать за ним. О чем он говорил? О каких друзьях?.. Багровые кольца, разрастаясь, поплыли у него перед глазами.

— Товарищ капитан, если вы о моих друзьях, так они ни в чем не виноваты! Если кто и виновен, так только я!.. Если бы вы...

Не дослушав, капитан замотал головой, поднял руку:

— Да что вы, что вы, товарищ Бугров! Да кто же... Разве я не понимаю, что тут ни они, ни вы — никто... Разве я про вас? Разве же мне придет на ум, что все эти идеи, которые вы сами признаете вредными, враждебными нашему строю, все идеи эти —ваше изобретение? Разве у вас, у комсомольцев, у воспитанников советской школы, могли такие мысли зародиться? Или журнал... Да я лишь увидел вас, как сразу понял, что вы-то тут ни при чем!.. Эх вы, а еще, говорите, Энгельса читали!—сокрушался капитан.— Ведь я бы тогда мог прямо, без всяких, сказать: вы — группа заговорщиков, привлекаетесь по такой-то и такой-то статьям — но ведь я ничего такого не сказал. Верно? Не сказал я ничего такого?

«Как же не сказал,— подумал Клим, пытаясь пробиться сквозь тяжелый туман, наполнивший его голову.— Почти так и сказал».

— Не сказал! — ответил сам себе капитан,— Хотя и мог бы сказать, потому что факты— вот они, все налицо!

«Какие факты налицо?» —снова пронеслось у Клима.

— А ведь все потому, что политику мы знаем только теоретически, газеты читаем, а поразмыслить, что это такое — мир, который расколот на два лагеря,— где там! Это для нас абстракция — и только! А диалектика... Чему она учит?

— Диалектика?..

— Диалектика учит рассматривать любые явления в связях, изучать явления, так сказать, со всех сторон. Вы мне одну сторону раскрыли, а я вам другую. Так мы, может быть, и доберемся до истины... А то — шпионы, диверсанты!.. Вы думаете, станут они среди школьников шпионов себе вербовать! Ну, нет, они кое-чему научились, они тоже разбираются, в чем сила нашего народа... Вы-то сами, товарищ Бугров, как считаете, в чем сила нашего народа?

Клим не успел отыскать подходящего ответа.

— В единстве сила! В сплоченности вокруг партии, правительства, вокруг товарища Сталина! В сплоченности и единстве, товарищ Бугров! Вы знаете ведь кому принадлежат слова о винтиках?.. Глубочайшего смысла слова! Вы — поэт, это вам говорить сравнениями, тут уж мне с вами не тягаться. Но вы представьте себе часовой механизм! Все налажено, все пригнано, смазано — часы идут,— и стрелки точно показывают время. Почему — точно? Потому что винтики, винтики безотказно работают! А теперь представьте, что какой-то винтик чем-то недоволен, захотелось ему, скажем; другое колесико вращать или вообще даже перестать крутиться... Что же получится? Получится, что и соседний винтик забарахлит, а там, глядишь, и часы станут. А ведь мы-то с вами, мы — эти самые винтики. Мы ведь хотим, чтобы стрелки шли и точно показывали, когда наше общество, наш народ коммунизм построит! Ведь так?

— Так,— подтвердил машинально Клим.

— Вот видите,— так что они хитрее станут действовать, они не скажут: «Долой советскую власть!» — никто не пойдет за ними. Верно? Потому что наш народ сплочен и монолитен! Они постараются разложить, расколоть нашу силу изнутри. Например, винтик, один только винтик взять и обработать. Но какой? Ведь главную свою ставку они не на тех ставят, кто своими руками революцию делал и ее защищал, тут пытаться безнадежно... А на тех, кто незрел, неопытен,— на молодежь, на пылкую, горячую молодежь, которая из винтиков сразу в стрелки рвется! Теперь представьте, что в нашей стране живет и действует их агент. Кого легче всего ему на свой крючок подцепить? Бездельников, лодырей, людей, которые себя в чем-то дискредитировали? Нет, он пойдет другим путем. Он постарается завербовать на свою сторону молодых людей — авторитетных, чистых, умных, за которыми идут другие. Но и опять-таки, сделает это так тонко, что наши чистые, романтические юноши даже ничего не заподозрят!