Страница 32 из 126
— Это все Родионов, сучара!.. — крикнул он, едва я перешагнул порог. — Сволочь! Антисемит! Ну, я ему, гаду, покажу!..
Он сходу предложил мне принять участие в совместной акции против Родионова:
— Он тебе тоже ведь жить не дает!.. Такие субчики нашего брата в Бабий Яр загоняли, в Освенцим!.. Пускай там, наверху, все узнают!.. — Он весь дрожал от ярости, табурет под ним скрипел и раскачивался, ходил ходуном.
«Тоже...» — сорвалось у него. — «Тоже...» Словечко это меня задело, зацепило, но я постарался пропустить его мимо ушей.
— Послушай, Боря, кому и на кого ты собрался жаловаться? — сказал я. — Кому и на кого?.. И потом: как это ты отхватил такие хоромы?..
— Как?.. Доброе дело сделал, человека спас... На него такую телегу сочинили, что если бы ее напечатать — хана, видали бы его в гробу в белых тапочках!.. Вот он и отплатил — добром за добро...
— А Родионов?..
— Родионов, гаденыш... Он же писать не умеет, пришлось его последнюю статью там подстричь, здесь подчистить, вот он и вызверился: «Как ты посмел?.. — кричит. — Ты не здесь, ты у себя в Израиле свои порядки устанавливай!..» — Я ему что-то вякнул, а он: «Я тебя в порошок сотру!..» И стер... Воспользовался тем, что в редакции хаеж подняли, квартире моей позавидовали... Я их насквозь вижу — черносотенцы, погромщики! И Родионов — главный антисемит!..
— Погоди, — говорю я, — Боря... Кто такой Родионов, ты мне не рассказывай... Но ведь и сам-то ты тоже хорош...
Но Липкин и слышать ничего не хотел:
— Ты что, за тех, кто нас живьем закопать мечтает?.. Какой же ты еврей после этого?.. — И что-то еще — про то, что евреи должны защищать друг друга...
— Защищать евреев не значит — защищать жуликов... — сказал я.
— Ты кого это имеешь в виду?.. — подскочил он.
— Да тех из нас, кто снабжает лишними козырями антисемитов!..
Можно было бы напомнить ему и о родионовских статьях, которые он все эти годы печатал... Но я — может, и зря!.. — пожалел, не стал его добивать...
На другой день Липкин позвонил мне:
— Наверное, ты прав... Там, наверху, сидят такие же Родионовы... Какой смысл к ним обращаться...
Голос у Липкина был покаянный, хотя вряд ли он был согласен со всем, о чем я говорил.
Зато с началом «перестройки» Борю Липкина ждал головокружительный взлет. Он превратился в жертву партократии, в отважного бойца за что-то и против чего-то. Нимб героя и мученика парил у него над головой... Родионов же в связи с отставкой Первого Лица оказался не у дел, говорили, он пишет на досуге мемуары... Во всяком случае, меньше всего я думал встретить его в офисе Липкина.
15
Итак, он вошел, твердо, по-хозяйски ступая... Еще не сообразив, кто это, я увидел, как заметались, заегозили глаза у Липкина, как он привскочил, ударясь бедром о край стола, и устремился навстречу вошедшему, который, напротив, отнюдь не спешил и, приближаясь к Липкину, держал развернутую для рукопожатия ладонь на уровне пупа. На полпути к Липкину он вдруг изменил курс и повернулся ко мне. Только тут я узнал Родионова! Да и где было его узнать!.. Вместо облика вышколенного партаппаратчика «без особых примет» — округлая, холеная бородка а-ля Столыпин, косой пробор, делящий надвое ржаво-рыжие волосы, насмешливый огонек в маленьких, остро посверкивающих глазках... Я не успел опомниться, как мою руку стиснули его жесткие, цепкие пальцы, на одном из которых блестело золотое кольцо.
— Вот не думал — не гадал, — проговорил Родионов, широко улыбаясь мне тонкими, в ниточку, губами и при этом как бы попутно, не глядя, протягивая руку Липкину. Тот поспешно подхватил ее и, удерживая в своей, попытался продлить рукопожатие...
Родионов уселся в кресло напротив меня. Между нами был стол, приставленный торцом к липкинскому. Однако не стол находился между нами, не слой прохладного, приятно колеблемого вентилятором воздуха, — раскаленная река взаимной ненависти разделяла нас, багровый туман клубился перед моими глазами. Но себя в этот момент я ненавидел едва ли не сильней, чем Родионова, — за то, что не выдержал, ответно протянул ему руку...
— Рад, очень рад вас видеть, — произнес Родионов привычным, уверенным тоном. — Старый друг лучше новых двух... Так ведь?.. — подмигнул он.
— Не всегда, — сказал я.
— Намек понял!.. — хохотнул Родионов. — Только давайте условимся: кто прежнее помянет... Или вы по Ветхому завету — око за око, зуб за зуб?..
— А вы — по Новому?.. Если по правой щеке ударят, подставляете левую?..
— А как же... Мы по-нашему, по-христиански, по православному... Верно, Борис?.. — Родионов снова хохотнул, а Липкин покраснел и втянул голову в плечи. — Дружок-то ваш, между прочим, недавно истинную веру принял,— сказал Родионов. — Можете убедиться... — Он потянулся было к Липкину, но Липкин, как бы защищаясь, торопливо накрыл грудь ладонью.
Ну-ну... Вот уж поистине — чудеса в решете... Липкин сидел насупясь, не поднимая на меня глаз.
— Кстати, вы что же, уезжать собираетесь?.. — продолжал Родионов. — Такие непроверенные слухи циркулируют среди широкой общественности...
— Собираюсь...
— Вот как... И книги свои, слышал, распродаете?.. К примеру, энциклопедию под редакцией Южакова?.. Вы ее Борису сватаете, а зачем она ему?.. Другое дело — мне. Может, сговоримся?.. «Мы за ценой, не постоим...», как в песне поется.
— Она уже продана, — сказал я неожиданно для самого себя.
— Продана? Когда? Что же ты раньше молчал?.. — Липкин растерянно взглянул на Родионова.
— Вот как... — Глаза у Родионова сжались в щелочки. — Что же, бог в помощь... Бог в помощь... — проговорил он задумчиво. И словно внезапно наткнулся на неожиданную мысль: — А знаете, вы правильно делаете, что уезжаете. Очень правильно... А, Липкин?.. — обернулся он к Липкину. — Что скажешь?..
— Скажу, он правильно делает, — поддакнул Липкин.
Он по-прежнему не смотрел на меня, да и я на него тоже...
— Значит, и вы... — Родионов подчеркнул слово «вы», произнеся его с растяжкой, и коротко пробарабанил по столу. — Так-так...
— Вашими молитвами, — сказал я. — Вы ведь давно этого хотели?..
Он вздохнул:
— Если честно, то — да, хотел. Уверен, что так будет лучше.
— Для кого? — спросил я. Мне вспомнился Левин, как он лежал в гробу и снежинки падали на его рассеченный лоб. В те годы Родионов резвился вовсю, изобличая «еврейских националистов»...
Липкин ерзал в кресле, исподтишка посматривая в мою сторону. Родионов молчал, как бы решая, стоит ли отвечать на мой вопрос.
— Думаю, так будет лучше... И для вас, и для нас... — Он погладил бородку. — Но в первую голову — для вас... Ведь, согласитесь, рано или поздно кому-то придется отвечать перед русским народом за все, что вы над ним учинили... Рано или поздно... А мы, — уже другим, трибунным голосом добавил он, оборачиваясь к Липкину, — мы будем его спасать, вызволять из беды... Поможем ему возродиться... Так ведь?..
Липкин с готовностью и не без важности кивнул.
Вот как... «Спасать»... «Вызволять»... «Возрождать»...
Перед микрорайоном, в котором мы жили, на самой окраине города не так давно раскинулась громадная, без конца и края толкучка. Чтобы добраться от автобусной остановки до своего дома, требовалось пробиться сквозь толпу, сквозь блуждающую от прилавка к прилавку пьянь, сквозь шныряющую между взрослыми вороватую мелюзгу, протиснуться сквозь густые ряды «челноков», торгующих китайскими куртками, турецкими майками, штатовскими джинсами. У входа кишели, просили милостыню нищие — кто стоя, кто сидя на земле, выставив перед собой фуражку или жестяную баночку с горсткой монеток на донце...
Это и есть - «спасение», «возрождение»?..
Сук-кины сыны!..
А эта столыпинская бородка, этот пробор... Этот офис, куда входит Родионов хозяином... Разыгрывая из себя негоцианта а-ля рюсс в стиле ретро... А эта шушера, которая прислуживает Липкину, — это же вчерашний партийный истеблишмент... Ведь я раньше слышал их имена, встречал их рожи... Они лишились своих кресел, своих привилегий?.. Не беда: они перепродают автомашины из Тольятти, сбывают медь во Францию, наживаются на каракуле в Лондоне, гребут миллионы, гребут валюту, обдирают страну, обдирают народ, зато в Вашингтоне их приветствуют — демократия, свободный рынок, сотрудничество... В чем?.. С кем?.. За чей счет?..