Страница 31 из 45
– И вы ему простили? – глухо спросил Ребров.
– Что я должен был ему простить? Он выполнял приказ. Не он так другой был бы на его месте. Правда, уж очень он старался. Жалости, я тогда понял, в нем нет ни к кому и ни на грош… Ладно, вернемся к нашим баранам. В общем, так. Я сказал Косачеву, что, встречаясь с Куракиной, ты выполняешь мое задание и пытаешься сделать ее нашим информатором…
– Информатором, – скривился Денис. – Скажите еще агентом.
– Я бы сказал, – повысил голос Филин, – но у меня пока нет для этого оснований. К сожалению. Такой информатор нам бы не помешал. Но смотри, Денис… Смотри, чтобы вы не поменялись ролями.
– В каком смысле.
– Смотри, чтобы ты не стал ее информатором.
– Скажете тоже! Она совсем другой человек. Из другого мира.
– Я знаю, что она из другого мира. Но, Денис, это классика. Классика разведки – работа через красивую женщину.
– Сергей Иванович, неужели вы не допускаете мысли, что она просто русская девушка, которая…
– Я не собираюсь допускать мысли. Я должен точно знать. Точно. А мы пока ничего не знаем! И запомни – мир наступил для других. Наша с тобой война продолжается. Мы с тобой – по-прежнему на войне.
– Мне что – встречаться с Куракиной теперь запрещено?
– Ну, почему… Это как раз было бы подозрительно. Встречайся, но ты должен помнить, что ты здесь выполняешь боевое задание. Очень серьезное. Чрезвычайной важности. Так что первым делом – самолеты. Ну, а девушки потом. Даже такие, как княжна Ирина Куракина. Думаешь, я не вижу, какая это девушка? Еще как вижу. Но не дай тебе Бог потерять голову. И познакомиться с Косачевым поближе… И заруби себе на носу – он жалости не знает!
«Узнав о разгроме немцев под Сталинградом, мой дед – офицер русской армии, участник Белогвардейского движения Лев Александрович Казем-Бек вывесил на балконе нашей квартиры в Париже, которая располагалась в двух кварталах от гестапо, красный флаг. Это „знамя Победы“ мы обнаружили и сняли только утром. О нем нам сообщил Павел Толстов-Милославский…
Объясняя возмущенным однополчанам мотивацию вывешивания именно красного флага, дед сказал:
– С момента нападения немцев на Россию этот цвет символизирует только кровь, которую проливает наш народ. И так будет вплоть до полного разгрома врага! А народ-победитель сам потом разберется, каким цветом окрасить свой национальный флаг…»
Глава X
Побег из преисподней
Ирина шла с подругой на работу мимо развалин, окружавших Дворец юстиции. Был теплый солнечный осенний день. В пригороде, где жила французская делегация, все было в золоте и багрянце увядающей листвы, цвели осенние, уже без запаха, но все равно прекрасные розы, а здесь все напоминало об ужасах войны, все было словно пропитано запахом беды и уныния.
На развалинах шла неспешная работа. Молодые мужчины в обтрепанной военной форме без погон и шевронов разбирали кирпичи, складывали в кучу искореженное взрывами и огнем железо. Охрана, несколько американских солдат, расположилась в сторонке на каких-то ящиках. Они грелись на солнышке. Лениво переговариваясь и пожевывая резинку, американцы не обращали никакого внимания на пленных, которые были предоставлены сами себе и вовсе не собирались напрягаться.
Пленные эсэсовцы проводили Ирину и ее подругу откровенными мужскими взглядами. Девушки невольно ускорили шаг и втянули головы в плечи.
– Как вам история с этим самым Леем? – поинтересовался Крафт у Ирины, подсев за ее столик в баре Дворца. – Все только о ней говорят. Даже больше, чем о самом процессе.
Ирина сжала, словно в надежде согреться, чашечку кофе ладонями.
– Не знаю даже… Может, его замучила совесть?
– Совесть? – с искренним изумлением посмотрел на нее Крафт. – Вот уж действительно, вы, русские, помешаны на душевных страданиях. Только у вас могли появиться такие писатели, как Толстой и Достоевский. Какая совесть может быть у Лея, который контролировал иностранных рабов, согнанных в Германию? Либо страх, либо безумие – ничего другого.
Ирина ничего не ответила, занятая своими мыслями.
– Что с вами? – участливо спросил Крафт. – Что-то случилось?
– Знаете, Алекс, я вдруг почувствовала себя сегодня практически как в оккупированном Париже…
– Но почему?
– Сломалась машина, которая довозит нас до Дворца, и нам пришлось идти пешком. Мы шли с подругой мимо развалин, а там были пленные эсэсовцы… Понимаете, в Париже всякий раз идти мимо них было мучительно и страшно, потому что они могли сделать с тобой все, что угодно. И вдруг сегодня опять они, и никого, кто может защитить…
– Но там, наверняка, была охрана, – успокоил Ирину Крафт.
– Да, несколько ваших джи-ай грелись на солнце. Но взгляды, которыми эсэсовцы смотрели на нас…
– Да-да, я понимаю. Кстати, русская делегация не раз выражала протест против их присутствия здесь, просила убрать, но… Насколько я знаю, командование 1-й американской дивизии, оккупирующей Нюрнберг, ответило, что война кончилась, а пленные – это только пленные. Существует к тому же Женевская конвенция. И вообще не надо преувеличивать опасность.
– Вы тоже так считаете?
– Я? Черт, я даже как-то не задумывался об этом! Почему-то они меня не пугают. Да и выглядят довольно жалко.
– Просто вы не сталкивались с ними, когда они были хозяевами. А у нас, во французской делегации, все время говорят, что существует заговор с целью освободить подсудимых… И именно с помощью этих эсэсовцев…
– Черт, надо будет как-нибудь познакомить вас с полковником Эндрюсом. Он вас успокоит. Во всяком случае, мне лично он сказал: «Всякая возможность побега для моих клиентов исключена». А вот давайте спросим нашего русского друга, – воскликнул Крафт и призывно замахал рукой, увидев заглянувшего в бар Реброва.
Ребров какое-то время словно размышлял, стоит ли подходить к Крафту и Ирине, потом все-таки направился в их сторону.
– Здравствуйте, Денис! Присаживайтесь к нам. Кстати, может быть, вы успокоите Ирину – ее сегодня здорово перепугали эсэсовцы, которые разбирают развалины. Я успокаиваю ее, как могу, убеждаю, что опасности от них никакой. Не начнут же они новую войну, черт побери! А она говорит про какой-то заговор с целью освобождения заключенных. Что это за заговор, о котором все тут знают! Вы тоже про него слышали? Кофе хотите?
Ребров сухо отказался:
– Спасибо, я спешу.
На Ирину он старался не смотреть.
– Так что за заговор? – не унимался Крафт. – С какой целью? Чего этим можно добиться?
– Можно попытаться сорвать процесс, – не слишком охотно объяснил Ребров.
– Каким образом?
– Например, похитив заключенных. Возникнет такая заваруха, что будет уже не до процесса… Его придется отложить на неопределенное время. А там, глядишь, и навсегда.
Ирина выглядела растерянной, она явно не понимала, что происходит.
– Интересная версия… – задумался Крафт. – Но полковник Эндрюс уверяет, что сделать это невозможно. Что он предусмотрел все варианты. Из тюрьмы, как вы знаете, в зал заседаний заключенные могут попасть только по специальному тоннелю. Оба конца тоннеля строго охраняются, а весь он простреливается. По малейшей тревоге мгновенно перекрываются все выходы…
– Все это так. Но среди эсэсовцев могут быть серьезные специалисты своего дела. Виртуозы. Такие, как диверсанты из группы Скорцени, которым удавались самые рискованные операции, например, похищение Муссолини… Так что на месте полковника я не считал бы, что все предусмотрел. Лея он все-таки проворонил.
Крафт в ответ поджал губы, выпучил глаза и развел руками.
– Извините, мне надо идти, – поднялся Ребров.
Когда он вышел из бара, Крафт не удержался:
– Разрази меня гром, Ирина, но он ревнует! Ревнует меня к вам. Это как дважды два! Да-да, Ирина, он явно влюблен в вас. Ничего себе сюжет! Русская княжна и советский ответственный работник!