Страница 30 из 45
– Вы желали победы русским? Вернее, советским? Хотя ваши родители были вынуждены покинуть родину? А вас, дворян, объявили паразитическим классом, который надлежит уничтожить?
– Один мой дядя, он был гвардейским офицером, уланом, когда Гитлер напал на Советский Союз, сказал: «На нас напали». Понимаете, Алекс, он сказал именно так: на нас… В Париже мы жили буквально в ста метрах от гестапо. И гестаповцы ходили по нашей улице на работу… На свою работу. Дядя слушал сводки с фронтов по приемнику, хотя немцы запрещали их иметь. За это сажали в тюрьму. И ночью он услышал о победе под Сталинградом. Знаете, что он сделал? Он чем-то выкрасил кусок простыни в красный свет и вывесил на балкон. И со спокойной совестью улегся спать. К счастью мой кузен, возвращаясь домой на рассвете, увидел красный флаг раньше, чем его увидели гестаповцы. Он снял его и спрятал, а дядя полез на него с кулаками.
– Вы, русские, загадочные люди, – вздохнул Крафт. – Нам часто трудно понять вас.
– А чем вы здесь, в Нюрнберге, занимаетесь, господин Крафт? – поинтересовался Ребров. Почему-то вопрос этот прозвучал как-то грубовато, будто Ребров Крафта в чем-то подозревал. Ирина, сразу уловившая это, посмотрела на Реброва с чуть заметным удивлением.
– Алекс! Я же сказал – просто Алекс, – будто и не заметил ничего Крафт. – Чем занимается настоящий американец? Бизнесом, разумеется. Я заключаю договоры о мемуарах со всеми, кто может быть интересен нашей публике. Рассчитываем на этом хорошо заработать.
– С подсудимыми тоже договариваетесь?
– Разумеется! С ними в первую очередь. Это хороший товар сегодня. Не надо тратить деньги на рекламу! Реклама – во всех газетах. Правда, приходится иметь дело с ними только через их адвокатов, а они тоже стараются урвать свой кусок. Но дело не только в деньгах, адвокаты диктуют, что можно писать, а что нельзя. И, как вы сами понимаете, чаще всего нельзя писать самое интересное.
– Неужели американская охрана не может вам посочувствовать?
– Вы не знаете полковника Эндрюса! Это не человек, а камень.
– А если они не успеют написать для вас свои воспоминания? Если их повесят раньше?
– Ну, я почему-то думаю, что процесс, во-первых, затянется… И надолго.
– А во-вторых?
– Во-вторых, повесят не всех. Конечно, тут есть риск. Но бизнес без риска не бывает. Без риска, как это, плановое хозяйство, пятилетка… Или у вас другие есть сведения? Относительно сроков и приговора?
– Нет, никаких сведений у меня, разумеется, нет.
– Понимаю… Кстати, а когда приедет ваш главный государственный обвинитель господин Руденко?
Денис покачал головой.
– Не знаю. Как вы понимаете, этот вопрос не в моей компетенции.
– Черт, о нем ничего невозможно узнать! – сокрушенно сказал Крафт. – Может, вы что-нибудь расскажете? Кстати, не устроите мне потом встречу с ним? Его дневник во время процесса – это было бы весьма интересно… Мы бы могли заплатить хорошо за такой материал. Очень хорошо!
– Алекс, сбавьте скорость, – улыбнулась Ирина, приходя на помощь Реброву, который уже, судя по его поведению, изрядно утомился от напористого Крафта и его бесчисленных бизнес-планов. – Мы не в Америке. Ваш напор в данной ситуации не слишком уместен. И главное – вряд ли принесет успех.
– Жаль, – не стал скрывать разочарования Крафт. – Но вы подумайте, Денис. Все мои предложения остаются в силе. Может быть, у вас возникнут свои. А пока – откланиваюсь. Кстати, за все заплачено, – Крафт обвел стол рукой.
Когда Ребров с Ириной остались вдвоем, он спросил:
– Вы давно с ним знакомы?
– Два дня. А что?
Ирина посмотрела на него ясными внимательными глазами.
– Так… Мне показалось, что значительно больше. Очень прыткий господин. Как там у Бунина? «Змей в естестве человеческом…»
– Вы запомнили.
– Не только это.
– А что еще?
Ребров помолчал, потом, опустив глаза, процитировал:
– «Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать…»
Ирина помолчала, а потом положила свои легкие тонкие пальцы на его руку.
Входя в кабинет Филина, он чуть не столкнулся в дверях с грузным мужчиной в мундире с погонами полковника, у которого было обрюзгшее и, видимо, привычно недовольное лицо.
– Добрый день, – притормозив, поздоровался Ребров.
– Здравия желаю, – недобро усмехнулся мужчина, смерив Реброва тяжелым взглядом с ног до головы.
Повернувшись к Филину, мужчина с неприятной ухмылкой спросил:
– А это, я так понимаю, наш герой? Хорош… Ну, я пошел, Сергей Иванович. Вроде все уже сказал.
Филин смотрел на Реброва, барабаня пальцами по столу. Выглядел он усталым и задумчивым.
– Товарищ Косачев, видимо, обо всем уже доложил? – спросил Ребров.
– О многом. А все ли это – я не знаю. Ты же не докладывал. Но ты даром времени не теряешь….
– В каком смысле?
– В таком, что у тебя каждый день приключения. На стадионе тебя чуть не убили. В ресторане тебя чуть ли не открыто вербовал некий американский господин. И оба раза с тобой была эта самая Куракина… Как это я должен понимать?
– Совпадение. Простое совпадение.
– Уверен?
– На стадион я предложил отправиться сам. Уверен, что встреча с этими бывшими полицаями была случайной. Возможно, они там просто грабят туристов. Если бы они следили за нами, я бы их засек.
– А в ресторан ты ее тоже сам пригласил?
– Нет. Она сказала, что будет там вечером.
– И ты пошел… Так сказать, на зов. Как ягненок! И там тебя совершенно случайно ждал американский дядя с непонятными намерениями. И просил он тебя всего-навсего устроить встречу с Руденко… Это все? Или ты припас что-нибудь еще?
– Был разговор про Паулюса.
– Про кого? – сразу перестал выбивать дробь Филин.
– Про Паулюса.
– Вот как. И чего вдруг?
– Речь случайно зашла о Сталинграде…
– Случайно, значит, – протянул насмешливо Филин. – И кто же завел сей случайный разговор?
– Завел он, Крафт.
– А она? Скромно молчала?
– Нет… Все началось с того, что она вспомнила про своего дядю, который вывесил в Париже красный флаг, когда узнал о разгроме в Сталинграде.
– Ого, как трогательно. Это в Париже он вывесил наш флаг? Оккупированном немцами? Под носом гестапо?.. Вот это я понимаю – гусар.
– Улан.
– Что улан?
– Этот дядя был уланом.
– Замечательно, – хлопнул обеими ладонями по столу Филин. – Не слишком много ты знаешь про этого дядю?
– Больше ничего.
– А я уж подумал… Так что он хотел знать про Паулюса?
– Не знаю ли я, где он сейчас находится и как себя чувствует… И не собирается ли вернуться в Германию.
– Ага, – прикусил губу Филин. – Ну и что ты ему ответил?
– Сказал, что понятия не имею.
Филин внимательно посмотрел на Реброва. Тяжело вздохнул.
– Думаю, ты понимаешь, что твои встречи с Ириной Куракиной не остались незамеченными?
– Понимаю, – с тоской сказал Ребров.
– И понимаешь, что полковник Косачев говорил со мной о тебе и княжне Куракиной? Как понимаешь и то, что его люди за тобой следят…
– Понимаю.
Филин еще раз вздохнул.
– Денис, я должен тебя предупредить. Косачев и его бригада занимаются здесь очень важной работой. На них – оперативные вопросы, самые разные. Он напрямую докладывает в Москву Абакумову, ему дано такое право… Но он тяжелый и опасный человек. Повторяю – опасный. Я его немного знаю…
– Работали вместе?
– В какой-то мере работали… Он был следователем по моему делу… Да-да, не смотри на меня так! Это было еще до войны. Провалилась сразу целая группа наших агентов за границей. Было ясно, что их сдал кто-то из Москвы, ну, и начали, как у нас заведено, косить направо и налево… Косачев тогда свою карьеру только начинал, так что старался изо всех сил. К моему счастью, предателя нашли до того, как он… В общем до физических мер воздействия не дошло. Ладно, дело прошлое.
Филин четким жестом руки обрубил тему.