Солнце за нас!

— С шумом-то и в Париже дело обстоит хорошо. Мне уже прислали пятнадцать писем с угрозами. В эмигрантских ресторанах теперь мне лучше не появляться.

— Да уж, читал статью Бурцева. Такое впечатление, что с газетной страницы летит слюна.

— Ну, это его стиль.

— И этот человек был апологетом терроризма[44]. Хотя сам лично, вроде бы, не стрелял.

— Я думаю, он и по морде в жизни никому не дал. К тому же, он всегда на самом-то деле был либералом.

— То есть?

— А это было не такой уж редкостью среди эсеров. Они полагали — террористы запугают царизм, тот вынужден будут ввести конституцию. В народное восстание он никогда не верил.

— А вы с Москвы? — Помолчав, спросил Гуль.

— Сейчас да, там учился на курсах повышения квалификации. А вообще-то я из эмигрантской семьи.

Писатель поглядел на собеседника с огромным интересом. Сочувствующих Советской России эмигрантов хватало, но пока что среди них было немного убежденных коммунистов. У Максима же на груди краснел французский комсомольский значок, а в углу кабинета висела косуха. Коммунистичнее уже некуда.

— И как вам Москва?

— Проблем много. Но представление, что на месте России остались одни руины, ошибочно.

— Я имею в виду нэп. Многие полагают, что это возврат к нормальной жизни.

— Если вы считаете капитализм нормальной жизнью... Но в любом случае, в СССР — это пена. Спекулянтщина. Как во время Великой войны.

— Да уж, на героев тыла я насмотрелся.

Мысли Гуля крутились возле какой-то темы... Наконец, он решился.

— Скажите, а я могу посетить СССР?

— Почему бы и нет?

— Но я ведь против вас воевал...

— Моё личное мнение — на Кубань вам лучше не соваться. Там вас точно не поймут. А так... Генерал Пепеляев сдался товарищу Конькову. И что? Преподает сейчас на курсах "Выстрел". Да и ваш бывший соратник полковник Слащов сейчас командующий Дальневосточным военным округом.

Вообще-то Максим догадывался, что Гуль в СССР нафиг не нужен, там своих писателей хватало с избытком. Он был куда нужнее здесь. Но 5если человек хочет съездить...

— Если вы опасаетесь, что вами займется ЧК, то зря. Товарищ Коньков очень высоко оценивал ваше произведение. А он в Москве не последний человек.

— Да уж. Слыхал я о его бронепоезде "Балтиец". Его у нас откровенно боялись. Хотя поверьте, трусов среди нас не было.

— Так вот, насколько я знаю, РОСТА планирует выпустить ваши книги под одной обложкой.

— Тоже интересно...

Максим перешел к следующему вопросу.

— Роман Борисович, я человек в литературе новый, я вообще-то фотограф. Так что вы не поясните, что вообще происходит в эмигрантской среде с литературой?

— Ну, что? Преобладает ностальгия по ушедшим временам.

— Россия, которую мы потеряли, — усмехнулся Максим.

— Вот, а вы говорите, что в литературе не разбираетесь. Как формулируете-то! У вас в РОСТА явно хорошо учат.

— Да, это так, просто вышло...

— Но согласитесь, у дворянских детей детство было счастливым. Летние поездки в поместье вспоминаются в светлом ключе.

— У моих родителей поместья не было. Но я понимаю, о чем вы говорите.

— Так что идет вал ностальгических произведений. Эмигранты их читают и смахивают с глаз слезу.

— А про войну?

— Про какую? По Великую войну — ну, не хочется о ней вспоминать. Тем, более, Анри Барбюс задал направление, тут добавить особо и нечего. А про Гражданскую... Писать, что мы были идиотами, воевавшими против своего народа? Я написал. Но... Впрочем, вы сами понимаете, если пошли в коммунисты. Ведь пришлось порвать со всеми связами?

— Ну, не со всеми. Но я-то — только первый. Будут и иные. Как говорил товарищ Коньков... Максим порылся в столе, достал текст интервью Сергея одному немецкому журналисту и зачитал.

"Я готов вести диалог даже с черносотенцами или, по-вашему, с радикальными националистами. Да, практически на все вещи мы смотрим по-разному. Но! У нас есть нечто общее. Для нас, как и для ультраправых, человек — это нечто большее, чем хрюкающая свинья у корыта. Там что мы можем друг друга понять. А со сторонниками капитализма нам разговаривать не о чем. Капитализм — это идеология свинства. У нас с буржуями в принципе разные ценности. Я далеко не ангел, но не понимаю, как можно украсть у голодного, как можно украсть у солдата. Для меня такие — не люди. Просто твари, которых надо уничтожать. Я их ставил к стенке под пулемёты и готов ставить снова. В этом, возможно, мы найдем общий язык с ультраправыми."

Гуль покачал головой.

— Жуткий человек Коньков. Но ведь, если подумать, он прав.

Паскудный городишко Венеция

Венеция Максиму не понравилась. Для начала, Италия — это не место, где царит вечное лето. В декабре в Венеции местная погода напоминала Питер. С неба валилось нечто среднее между дождем и снегом. Под ногами хлюпало. Хорошо ещё, что Максим, согласно коммунистической моде, ходил в высоких американских ботинках.

Но погода — это ещё ладно. Город производил очень запущенное впечатление. Максим так и не понял, чем занимались его жители до войны и последовавших событий. Но сейчас им заниматься было точно нечем. Так что всплывали в мозгу воспоминания Пети о Петрограде 1918 года. Тут было примерно то же. Запущенные замусоренные улицы, грязные мрачные дома — и крадущиеся возле них люди. Большинство магазинов и лавочек были закрыты. А те, что работали — торговали лишь самыми необходимыми для жизни товарами. Из каналов несло дерьмом. В общем, впечатление от города было мрачным.

Кстати, в Венеции Максима попытались ограбить. Из переулка вылезли какие-то трое с ножами. А дальше всё случилось не как в боевике, а как в кинокомедии. Максим, поняв, что на него наезжают, вытащил шпалер и пальнул. Между прочим, почти попал — у одного из нападавших слетела кепка. После чего троица бросилась драпать. Максим, помня наставления, быстро стал смываться в другую сторону. Только потом, когда он отбежал на солидное расстояние, до него дошло, что в Северной Италии корреспондентам РОСТА опасаться местных властей нечего. Этот город находился под контролем ребят Муссолини. Правда, контроль был тот ещё. Патрули чернорубашечников имелись лишь на главных улицах. Не потому что они боялись соваться в переулки. Эти парни не боялись ничего. Но на фига им сдался этот полумертвый город?

И как Максим сюда попал? Так ведь такова работа журналиста. Точнее — работа была на материке, в Маргере, где порт. Надо было встречать советскую эскадру. Но она где-то болталась в море, так что свободное время имелось. Эмиль полностью слился с местностью, удалившись в глубь портовых предместий с какими-то двумя девицами, весьма революционными, а главное, симпатичными.

А вот у Максима в голове был ещё с того времени "флажок". Как же! Быть в Италии и не посмотреть Венецию? Ну, вот посмотрел, блин. Вымок, замерз как собака — пришлось в кабачке в Маргеле лечиться граппой. В общем, паскудный городшико, эта ваша Венеция.

А советские суда всё-таки пришли. Картинку надо было видеть. В порту известным веществом болтались три итальянских монитора под красными флагами. Внешний вид этих посудин мог понравиться, разве что, Максиму с его извращенной эстетикой, порожденной увлечением "металлом", стилем "индастриал" и компьютерными играми. С точки зрения местных они выглядели безобразно. Но, говорят, дело-то своё мониторы выполняли. Так вот, на горизонте сначала показались дымы, а потом и эскадра. В ней имелись крейсер и два эсминца под незнакомыми Максиму красно-лучистыми флагами с красной звездой[45].

Имелось два десятка грузовых судов и одно явно пассажирское.

Зачем большевики подогнали сюда военных моряков — было Максиму не слишком понятно. У итальянских контрреволюционеров никакого флота просто не было. Впрочем, у Муссолини тоже. Те самые мониторы, конечно, болтались на рейде — но вот смогли бы что-нибудь сделать — это вопрос. Там революционные порядки процветали. А встреться советские корабли с каким-нибудь серьезным флотом…

44

Бурцев был единственным из русских революционеров, кто отсидел в английской тюрьме за регулярные призывы к убийству Николая II. Даже для англов это оказалось слишком.

45

Флаг РККФ того времени. См. иллюстрации.