Путь вниз

– А что, если по щели между плитами? Смогу ли я взобраться, как собирался сделать это в среду?

Скотт подошел к ближайшей щели и остановился, потому что понял, что надо было взять хоть какую-то одежду, немного еды и воды.

И в ту же секунду мысль о том, что подъем невозможен для него, обожгла его, как расплавленный свинец.

Он привалился к холодной цементной ступеньке и, дрожа всем телом, уперся потухшим взглядом в пол. Скотт покачал головой:

– Нет смысла. Мне никогда не взобраться. Слишком поздно – во мне только одна седьмая дюйма.

Он проковылял уже полпути к губке, когда неожиданная мысль развеяла его отчаяние: «Марти сказал, что вернется еще».

Вздохнув, Скотт побежал обратно к ступеньке и вновь остановился.

«Спокойно, спокойно, – сдерживал он себя. – Тебе надо сначала подготовиться. Нет смысла просто прыгать на ботинок: там не за что уцепиться. Надо как-то ухватиться за штанину Марти, забраться внутрь и провисеть там, пока брат не войдет в дом. А там выпрыгнуть из нее, вскарабкаться на стол или стул, все равно на что, и, размахивая тряпицей, привлечь к себе внимание Лу».

«И все это для того, чтобы дать ей знать, что я еще жив, – думал Скотт возбужденно. – Только для того, чтобы она узнала, что я еще жив».

– Ну что ж. Поторопись. – Он нетерпеливо прихлопнул в ладоши:

– С чего начать? Начнем, пожалуй, с еды и питья; хорошо поесть – хорошо, но, – Скотт нервно хихикнул, – неплохо бы и одеться. – Он посмотрел на свое бледное, покрывшееся гусиной кожей тело. – Да, но вот что бы надеть? Халат стал таким большим, а материал таким грубым. А может быть…

Скотт подбежал к губке и яростно выгрыз зубами казавшийся ему большим матрасик. Растянув его как можно больше, обернул вокруг тела и просунул руки, а потом и ноги через поры его ноздреватой поверхности. Матрасик плотно, как резиновый, обтягивал спину, там и сям оставляя открытой грудь.

«Что ж, придется довольствоваться и этим. На лучшее нет времени».

Теперь пища. Он неторопливо подошел к хлебу, лежавшему около скалы, отломил кусок. Отнес его к шлангу и, сев на металлический ободок, принялся есть, болтая в воздухе ногами. Неплохо было бы обуться. Но во что?

Поев и совершив обычное путешествие к воде по длинному, холодному и темному туннелю шланга, Скотт вернулся к губке. И, отодрав от нее два крошечных кусочка, выщипал в них ямки, в которые всунул ноги. Кусочки плохо держались на ногах. «Надо будет привязать их ниткой».

Вдруг ему пришло в голову, что при помощи нитки он не только закрепит на себе одежду, но и заберется в штанину Марти. Если он сможет достать еще одну булавку и, загнув ее крюком, привяжет к нитке, то можно будет зацепиться за материю и висеть, пока брат не зайдет в дом.

Он побежал к картонке под топливным баком. Но на полпути остановился, вспомнив о нитке, которая помогла ему прошлой ночью. На ней должен был остаться обломок крюка. Скотт кинулся искать ее.

Все получилось так, как он и предполагал, более того, изгиба обломка должно было хватить, чтобы зацепиться за брючину Марти.

Наверху, в комнатах, раздавались беспокойные и торопливые шаги, и он, представив себе, как Лу, суетясь, готовится к отъезду, до боли сжал губы.

«Чего бы это ни стоило, он должен показать ей, что еще жив».

Скотт оглядел погреб. Трудно было поверить в то, что, столько просидев здесь, он сможет наконец выбраться наружу. Погреб давно стал его Вселенной. И, выйдя из него, он, может быть, будет напуган и неуверен, как заключенный, выпущенный на волю после долгого срока заточения. Нет, это не могло быть правдой. Не очень-то уютно было ему в этой темной утробе погреба. И жизнь снаружи едва ли могла сравниться с этой тяжелой жизнью.

Скотт осторожно ощупал больное колено: опухоль почти спала, осталась лишь слабая боль. Он провел по ссадинам на лице, развязал повязку на пораненной руке, стащил ее и бросил на пол. Осторожно сглотнул: горло еще болело, но это было уже неважно.

Скотт был готов вернуться в настоящий мир.

Наверху хлопнула задняя дверь, а затем раздались шаги на крыльце. Он спрыгнул с валуна и размотал нитку. Взяв крюк в руки, прижался спиной к стенке ступеньки и замер в ожидании. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Во дворе слышен был скрип песка под ботинками, а потом раздался голос:

– Я не знаю точно, что там еще осталось.

Лицо Скотта вытянулось, взгляд застыл, ноги стали ватными.

Это был голос Лу.

Скотт вжался в стенку, когда гигантские ботинки загрохотали вниз по ступенькам.

– Лу, – прошептал он, а двое гигантов, как две черные тучи, заслонили солнце.

Они ходили по погребу, их головы проплывали над полом на высоте почти в полмили. Лицо Лу невозможно было разглядеть. Виден был только красный колокол ее юбки.

– Вот эта коробка на полке тоже наша, – раздался с небес ее голос.

– Понял, – сказал Марти и, подойдя к скале, снял с полки коробку с торчащей из нее рукой куклы.

Лу пнула ногой губку.

– Подожди, мне кажется…

Она присела, и вдруг черты ее огромного лица поплыли перед глазами Скотта, как будто он стоял, уткнувшись носом в гигантский плакат, и разглядывал его. Все лицо нельзя было охватить взглядом: огромный глаз там, невероятных размеров нос здесь, и губы бесконечным каньоном с розовыми краями.

– Да, – сказала Лу, – надо взять картонку из-под бака.

– Я еще раз спущусь за ней, – ответил Марти, поднимаясь по ступенькам с другой коробкой.

Скотт и Лу остались вдвоем.

Его взгляд заскользил вверх, когда она опять встала. Лу плавно двигалась по погребу, скрестив руки под выступающей, как гора, грудью.

Живот и грудь Скотта сдавило: теперь не могло быть сомнений в том, что она недосягаема для него, надежды на то, что ему удастся рассказать ей о себе, растаяли. Они исчезли, как только он увидел ее. Для нее Скотт был как насекомое – это стало до ужаса ясно.

Даже если бы ему удалось привлечь ее внимание, это ничего бы не изменило: жить ему осталось один день. И он добился бы только того, что разбередил бы затянувшуюся было рану.

Скотт безмолвно застыл, как будто был изящной миниатюрной фигуркой с браслета. Он смотрел на ту женщину, которая когда-то была его женой.

Марти снова спустился в погреб.

– Я буду рада выбраться отсюда, – сказала ему Лу.

– Это вполне естественно, – отвечал Марти, склонившись над баком.

Бет, сбегая по ступенькам вниз, спросила:

– Вам помочь, мамочка?

– Наверное, не надо. Хотя нет, захвати банку с кисточками. Они вроде тоже наши.

– Хорошо, – и Бет направилась к плетеному столику.

Скотт вздрогнул, освобождаясь от наваждения. Да, он уже ничего не хочет говорить Лу, но из погреба выбраться надо. Тут Марти ждать бессмысленно, потому что он ходит слишком быстро. За его штанину не успеешь зацепиться.

Оттолкнувшись от ступеньки, Скотт бросился бежать, прячась в тени холодильника, затем под плетеным столом. Когда он добежал до красного металлического стола, Марти еще сидел на корточках перед топливным баком, пытаясь вытащить из-под него картонку.

«Быстрее!»

И Скотт припустился бежать еще быстрее, волоча веревку по полу за собой. Марти поднялся с картонкой в руках и направился к выходу.

«Нельзя терять ни секунды!»

Когда Скотт вылетел на открытое место, гигантский черный ботинок Марти уже опускался рядом с ним. Изо всех сил он бросил крюк в шуршащую штанину.

Если бы он зацепил несущуюся галопом лошадь, вряд ли она сорвала бы его с места с большей резкостью и силой.

Скотт захлебнулся криком. Он взлетел вверх, а через секунду уже несся вниз, и серый пол наваливался на него. Подогнув ноги, Скотт вытянулся, и его сделанная из губки куртка чиркнула по полу. Громадная нога поднялась опять, и он взлетел еще выше. Нитка натянулась, его швырнуло вперед, руки чуть не вывернулись, и погреб в фиолетовых кругах поплыл перед глазами.

Скотт хотел закричать, но не мог. Его бешено раскачивало, крутило, и его крошечное тельце пулей неслось на ступеньки. Стена мгновение неслась на него, но вдруг провалилась вниз. Ноги царапнули по краю первой ступеньки, и его самодельные тапочки из губки разлетелись в клочья. Сильный толчок заставил отпустить нитку и по инерции с огромной скоростью нестись на стенку второй ступеньки. Пытаясь уберечься от удара, Скотт выставил руки вперед и закричал. Он зацепился за цементную крошку и, вытянувшись всем телом, полетел. Ноги взметнулись вверх, а голова врезалась в пол. Боль разорвала череп, ярко-белая, она сжалась в черный узел, который, разлетевшись, опустился на сознание ночным покрывалом.