Страница 29 из 40
В поле ее зрения попала неподвижно стоящая тень. Ирена вздрогнула, обернулась, едва не свернув себе шею. При мысли, что Ник или даже сам Семироль уличили ее в сумасшествии, сделалось дурно.
Поодаль стоял, скромно потупившись, Трош. Его легкая куртка едва не трескалась, распираемая широкими плечами.
— В чем дело? — спросила она резко. Может быть, излишне резко.
Трош вздохнул:
— Господин Ник велел мне… побыть с вами. Немного. Я не хотел мешать…
— Я не люблю, когда ко мне подкрадываются.
— Простите… Я не подкрадывался. Я хотел подойти, но… я увидел, что вы молитесь, и просто стоял и ждал…
Ирена промолчала; Трош неверно истолковал ее взгляд и добавил, отводя глаза:
— Я никому не скажу… что вы молились. Это ведь ваше личное дело… Вот господин Ян… насмехается, когда я молюсь. Но ведь это МОЕ дело, верно?
— Да, — отозвалась она автоматически. — Конечно.
Трош вздохнул снова:
— Еще раз извините…
— Ник занят? — спросила она медленно. — Неприятности… Кто-то болен?
Парень кивнул, не поднимая головы. Некоторое время Ирена молчала, глядя, как он переминается с ноги на ногу.
— Вы давно здесь, Трош?
— А? — ее собеседник часто замигал. — А… Два года. Два.
— Прогуляемся? Поговорим?
— Да… В общем-то, с удовольствием… Господин Ник меня затем и… попросил.
— Боится, что я убегу? — Ирена прищурилась.
— Боится, что вы заскучаете, — сказал Трош серьезно.
— Как далеко мы можем уходить?
Трош пожал плечами:
— Да как получится… Хотите — в лес…
Ирена окинула взглядом далекую стену хвои. Кивнула.
Шли молча; Трош напряженно сопел, и где-то на полпути Ирена с удивлением поняла, что он стесняется предложить ей руку. Боится обидеть. Боится показаться смешным.
Она взяла его за локоть; ей в жизни не приходилось опираться на такую гору мускулов. Анджей был худой и жилистый. О прочих — профессорах восточной литературы, студентах и литераторах и говорить не приходится…
— Ник сказал мне, что вы инженер?
— Был бы, — Трош сосредоточенно глядел себе под ноги, мышцы согнутой руки были твердыми, как дерево. — Я заканчивал… политехнический институт… да, в общем-то… я не очень хорошо учился, честно. Все спорт… ну… жизнь, она такая…
Ирена вздохнула. Ей хотелось знать, за какое преступления стеснительный атлет получил свой смертный приговор, но она знала, что спрашивать не станет. Ни в коем случае.
— Но здесь вам приходится иметь дело с техникой? — поинтересовалась она небрежно.
— Да… Хотя я лучше бы… помогал Эльзе в коровнике. Я ведь вырос в деревне…
Вблизи лес не производил того величественного впечатления, которые складывалось при взгляде с дороги. Просто сосенки. Просто корявые елки. Внизу — густое переплетение сухих веток, и неясно, можно ли пройти…
— Куда вы привели меня, Трош, — сказала она в шутливым негодовании. — Я думала, через этот лес сбежать можно… А вы…
Парень побледнел. Втянул голову в могучие плечи:
— Нет… Что вы…
— Я пошутила, — сказала она примирительно. — Хотя… Вы никогда не думали о побеге, Трош? Вы, такой сильный, такой могучий, такой здоровый с виду…
— Это искупление, — пробормотал парень, глядя в снег под своими ногами. Голос его сорвался.
От порыва ветра закачались верхушки сосен. Где-то тяжело упала шишка.
— Это искупление, — Трош тоскливо сощурил слезящиеся глаза. — Это… за грех. Я…
Он с трудом взял себя в руки. Посмотрел на Ирену почти враждебно:
— Мы должны уже… обратно…
— Я не хотела вас обидеть, — сказала она, когда, возвращаясь по своим следам, они прошли большую часть дороги.
— Я не обиделся… просто…
Трош остановился. Судорожно сцепил пальцы, поднял голову, посмотрел на ослепительно синее небо:
— Все мы… на искуплении. Все мы… согрешили. Мы отдаем нашу кровь… капля за каплей… и когда этой крови достанет, чтобы наполнить Его чашу… мы уйдем на свободу. Уйдем к Создателю. Я каждый день молюсь, чтобы… ТОТ взял мою кровь. И всякий раз боюсь, когда действительно… до этого доходит дело…
Ирена потихоньку отошла. На шажок. Еще на шажок.
«Трош из нас самый нервный»… Да он просто сумасшедший, ваш Трош. Правда, ему не вынашивать в своем чреве ребенка Семироля, его гены никого, вероятно, не заинтересуют…
Парень опомнился. Посмотрел на Ирену, лицо его, лицо затравленного подростка, виновато сморщилось:
— Я… Извините. Я не знаю… О чем вам можно говорить… а о чем нельзя…
— Мне можно рассказывать все, — она покровительственно улыбнулась. — Доктор Ник уже посвятил меня… во все подробности нашего маленького общежития. И не бойтесь меня, Трош, я ни в коем случае не хочу вас обидеть…
— У вас хорошее лицо, — парень опустил голову. — Непонятно… что именно искупаете вы.
Ирена почувствовала холод. И, скорее всего, это ощущение никак не было связано с порывом ветра, налетевшем спустя несколько секунд.
— Я сама не знаю, что я искупаю, — отозвалась она с нервным смешком. — Я — жертва судебной ошибки…
Трош посмотрел недоверчиво. Отвернулся, провел по снегу носком сапога:
— Вы… не беспокойтесь. Это не больно.
— Да? — спросила Ирена, зачем-то отступая на шаг.
Трош печально кивнул:
— Да… Но это… скверно. Я боюсь… Вчера была очередь доктора Ника. Но ОН… перерешил. Взял Сита. Он часто… не трогает Ника, говорит, что он врач, он полезен, и потому… А я теперь думаю. Моя очередь после Сита — в следующий раз он возьмет Ника… или меня?
— Пойдемте в дом, — устало предложила Ирена.
Ник встретил их во дворе. Широко улыбаясь, перевел взгляд с одного лица на другое:
— Нагулялись? Трош, за работу. Ступай, помоги Эльзе… Котельная. Уголь. Прачечная… И посмотришь машину. Ян говорит, что слишком быстро садится аккумулятор…
Ирена проводила атлета задумчивым взглядом.
— Он утомил вас?
Ирена молчала. Думала.
— Извините, мне пришлось вас оставить… Когда ты один врач на всю округу — приходится иногда…
— Не думала, что у вас так много пациентов, — Ирена смотрела невинно, но Ник сразу же глянул в сторону сараев, куда ушел печальный силач.
— Что, он производит впечатление помешанного? Это всего лишь иллюзия. Он вполне здоров, просто сломался. У них была любовь до гроба с какой-то темпераментной девушкой, и, застав ее в постели с приятелем, он сгоряча прикончил обоих… Потом, правда, ужасно переживал. Ну а наш суд скор — аффект или не аффект, а дали парню высшую меру, а тут и Ян подвернулся со своими денежками…
Ирена молчала, сдвинув брови.
— Вы чем-то озабочены?
Он помог ей снять куртку. Ирена остановилась перед зеркалом, минуты две вглядывалась в собственное порозовевшее, но хмурое и сосредоточенное лицо.
— Ник… а что случилось с Ситом?
— Уже ничего, — Ник заулыбался. — Ему уже лучше. Завтра он приступит к обычным обязанностям, а уж послезавтра…
— Ник… а правда, что вчера была ваша очередь?
Он все еще улыбался, но улыбка была уже не совсем искренняя.
— Ник…
Он обеими руками провел по лицу, будто стирая с него фальшивую веселость:
— Ирена… только не волнуйтесь. Дело житейское… Ян очень не хочет, чтобы вы волновались. Он мечтает, чтобы жизнь на ферме вам понравилась…
— Ник… снимите, пожалуйста, шарф.
— Ирена… нет причин для волнения. Вам нечего бояться, уверяю вас…
— Снимите.
— Да сколько угодно… — врач снова усмехнулся. Шелковый шарфик змеей соскользнул с его шеи, задергался в нервных пальцах — потому что, несмотря на кажущееся спокойствие, Ник все-таки нервничал.
Его шея оказалась белой до синевы. С обеих сторон тянулись едва заметные тонкие шрамы — старые и свежие. Ниточки-шрамы. Шрамы-значки. Шрамы-отметки.
…Ей снился Анджей. Как будто они вместе идут по кладбищу, и муж, увлекшись, рассказывает ей какую-то важную, безумно интересную историю. Рассказывает, и жестикулирует, и говорит все громче, а рядом идет похоронная процессия, и Ирена пытается уговорить Анджея снизить голос — но он не слышит ее, говорит, смеется, размахивает руками… Люди в трауре, слезы, гроб. Анджей ничего не видит вокруг — «Это метод! — выкрикивает он, не слушая уговоров Ирены. — Метод, орудие, а не цель, понимаешь? Не основной процесс!..» И смеется, довольный собственной сообразительностью, и убитые горем люди оглядываются, и под их взглядами Ирена бросает Анджея и бежит прочь…