Страница 9 из 50
Она кивнула – одновременно недовольно и растерянно. Ее собеседник, наоборот, воодушевился:
– А меня зовут Дод Дарнец, программа «Запрещенный вопрос», вы, наверное, видели…
Павла видела. У «Запрещенников» был высокий рейтинг, хоть передача совершенно не была рассчитана на широкую публику; там не было ни ведущего-провокатора, ни краснеющих звезд, ни радостной толпы рукоплещущих зевак – серьезный, несколько мрачноватый имидж, напряженное словесное действо и действительно острые, поражающие своей смелостью темы.
Павла не любила «Запрещенников» – хоть несколько раз, по настоянию Раздолбежа, смотрела и анализировала. И вот этого Дарнеца хоть убей, не помнила… Хотя это естественно, чернорабочие журналисты попадают в кадр очень редко.
Ее собеседник понимающе улыбнулся:
– Думаю, что вы не любите нашу передачу, Павла.
Она вздрогнула:
– Почему вы так решили?
Дарнец отхлебнул от своей чашечки:
– Видите ли… слишком острые темы – все равно что слишком острые приправы. Кто-то любит… Кому-то противно. И нельзя же всю жизнь питаться одним хреном…
Павла машинально жевала свой бутерброд.
– И вы совершенно правы, Павла… Есть вещи, о которых вслух, с экрана, не говорят. И даже мы не говорим – не нужно… Но от нашего молчания эти, как я сказал, вещи, они ведь из жизни не исчезают, нет?
Розовая колбаса вдруг встала у Павлы поперек горла – таким внезапным и сильным было беспокойство. И от Дарнеца, конечно, ничего не укрылось; он развел руками, как бы демонстрируя добрые намерения:
– Нет, Павла, то есть да, вы правильно подумали, но в этом нет ничего странного или страшного… Я журналист, но вторая моя работа – консультант в центре психологической реабилитации…
Она справилась наконец с горлом и мужественно заглотнула полупережеванный кусок.
– Вам дико, что я буду говорить с вами о Пещере. Поверьте, дело стоит того, чтобы эту неловкость преодолеть…
– Какое дело? – выдавила Павла.
Дарнец вздохнул. Улыбнулся. Соединил кончики растопыренных пальцев:
– С вами приключилась редкостная история. Три раза подряд…
– Откуда вы знаете?!
Неизвестно, как это выглядело со стороны. Павла сделала все возможное, чтобы ее лицо оставалось бесстрастным – во многом ей помогло сознание, что она сидит посреди людной площади. Что все вокруг только на нее и смотрят…
Дарнец усмехнулся:
– Не волнуйтесь, Павла. Это закон восприятия – в людном месте на нас никто не обращает внимания… Ваш шеф у себя в кабинете. Не волнуйтесь так.
– Откуда вы знаете про…
– Случай столь вопиющий, что укрыться от нас он просто не мог. Это… какое-то феноменальное везение. При том что ваш… сааг приложил все свои немалые силы, чтобы это везение оборвать. Он, можете поверить, сам потрясен не меньше вашего…
– Верю, – процедила Павла сквозь зубы. – Я, знаете, как-то всегда надеялась, что телефоны доверия – это именно телефоны ДОВЕРИЯ, если бы я знала, что после одного случайного, под настроение, звонка…
– Павла, дорогая… Ваш звонок тут совершенно не при чем. Если бы центр психологической реабилитации не имел собственного доступа к информации Триглавца… поверьте, множеству наших соотечественников пришлось бы очень плохо. Знаете, за свою практику я перевидал столько людей, нуждающихся в помощи…
– Я не нуждаюсь в помощи, – сказала Павла резко. Впрочем, в какой-то момент в ее душе шевельнулся слабый и теплый червячок – а что, если взять да и переложить свои страхи на узкие плечи Дода Дарнеца…
– Я встречал и продолжаю встречать множество людей, нуждающихся в помощи, – невозмутимо повторил ее собеседник. – В частности, в вашей помощи, Павла.
Некоторое время она молчала, удивленно разглядывая огрызок недоеденного бутерброда.
– Я объясню… – ее собеседник отхлебнул от чашечки. – Ежедневно тысячи людей несут в Пещеру свои комплексы и страхи – волокут этот мусор в чистый и честный мир, где место только честной борьбе и первозданным инстинктам. Ежедневно сотни людей звонят по телефонам доверия, потому что им кажется, что в Пещере что-то не так, что их поведение выходит за привычные рамки… Речь не идет о маньяках-садистах, которым, к сожалению, почти невозможно помочь. Речь не идет о прирожденных жертвах, которые, увы, заканчивают свой путь уже в юности… Речь идет о людях, которые каждый день чувствуют то же самое, что чувствовали вы, набирая телефон доверия… Помните?
Павла невольно поежилась.
– Вот-вот… И наша с вами цель – объяснить этим людям, что ничего ужасного с ними не происходит. Что жертва, даже загнанная в угол, имеет шанс на спасение… Да, я не сказал вам, что примерно восемьдесят процентов консультируемых нами – по ориентации неагрессивны.
Павла молчала.
Дарнец второй раз ее ошеломил – как-то так незаметно получилось, что из полосатой больничной пижамы Павла вдруг переселилась в белый крахмальный халат. Дарнец пил свой чай и беседовал не с пациенткой, а с коллегой и соратницей, чей совет для него исключительно важен.
– Павла… Феномен, который вы продемонстрировали, называется ярко выраженным антивиктимным поведением. Наш центр будет благодарен, если вы поможете нам в работе… Поучаствуете в некоторых исследованиях, нечто вроде социологических опросов… Собственно, очень трудно объяснить на пальцах, но я гарантирую вам интересную работу, общество умных обаятельных людей… И полнейшую конфиденциальность, Павла. Понимаете?
Она все еще молчала, ей казалось, что за стеклянными стенками кафе прошли годы и годы, что Раздолбеж постарел и вышел на пенсию, что кассеты Рамана Ковича развалились от времени, что здание телецентра сто раз перестроили, что Митика нянчит внуков – а она все еще горбится над розовым объедком колбасы, и человек, сидящий с ней за одним столиком, полностью заморочил ей голову и размягчил мозги.
– Можете сейчас не отвечать. Просто подумайте… Повторюсь – я понимаю, насколько эта тема деликатна. Насколько вы серьезно к этому относитесь… Но, возможно, именно с вашей помощью будет совершено открытие… которое спасет от безумия тысячи людей. Вы подумаете, Павла?..
– Подумаю, – сказала она почти с облегчением.
Потому что странный разговор, кажется, исчерпал себя и подошел к концу.
В гулком подъезде с высокими потолками пахло влажной пылью; у лифта стояла огромная, на голову выше Павлы, девица в экстравагантном макияже – ей, по-видимому, никто никогда не говорил, что темно-коричневых губ у здоровых людей не бывает. Девица смерила Павлу холодным равнодушным взглядом – так, будто перед ней внезапно возник в воздухе некий неодушевленный предмет; Павла, которая боялась стерв и стыдилась этого своего страха, гордо прошествовала мимо – к лестнице.
Кович жил на четвертом этаже. Ступенек, ведущих к нему, оказалось неожиданно много, но Павла не сетовала – пусть дорога будет подлиннее. Предстоящая встреча ее вовсе не радовала; некоторое время постояв на просторной площадке и проводив глазами лифт, уносяший ввысь девицу с коричневыми губами, Павла встала наконец перед дермантиновой дверью, которая, между прочим, снабжена была замком.
Павла не любила людей, запирающих двери своего дома. Правда, среди ее близких знакомых таких типов не было совсем.
Подивившись режиссерским причудам, Павла нажала на железную кнопку звонка; ей не открывали долго, так долго, что она обеспокоенно полезла в портфель, чтобы сверить адрес. Она стояла, как цапля, на одной ноге, положив «дипломат» на колено и роясь в его недрах – когда обитая дермантином дверь распахнулась, и мгновенно возникший сквозняк подхватил ценные Павлины листочки и в живописном беспорядке раскидал их по лестнице.
Павла подняла растерянный взгляд.
Человек, стоящий в дверном проеме, был ей многократно знаком по фото, премьерам и презентациям; черный облегающий свитер под горло и черные же спортивный брюки делали его похожим на пожилого мима. Павла успела подумать, что сорокалетний Кович выглядит много старше своих лет, и что черный цвет ему не к лицу.