Страница 44 из 50
Он поднял голову. Окинул собеседников длинным изучающим взглядом. На него смотрели две пары напряженных, перепуганных, но вполне заинтересованных глаз. Хорошо, что они не закоснели в своем страхе…
– По пьесе, – он кашлянул, прочищая горло, – по версии Вечного Драматурга Скроя героиня узнает героя в Пещере… И саажиха не трогает схруля. Зеленого схруля, если хотите… Этот финал представляется мне слишком романтичным, чтобы задевать чужие сердца. Она поступит по правде – она задерет его… а утром… Лица, у вас будет сцена, когда молодая жена просыпается утром в постели с мертвым телом любимого человека. Вы это потянете?
Он говорил сухо и делово; он видел, как брови девушки сдвигаются, как прыгает жилка на виске:
– Я… я не знаю. Я хотела бы… я не знаю, это…
– Это классический репертуар, – сказал Раман устало. – Это НАСТОЯЩЕЕ. Я хотел бы, чтобы вы это сделали… Думаю, вы можете.
Она размышляла. И Раман чувствовал, как внутри его рождается, готовая хлынуть на свет, ненормальная мальчишечья радость. Посмотрите на эту девочку, она уже не Пещеры боится – ПРОВАЛА!..
– У вас получится, – сказал он, будто опуская печать.
– Но я же сарна!..
Раман сцепил пальцы рук.
Это БУДЕТ. Теперь уже точно; главные исполнители у него есть…
– Вы АКТРИСА, Лица. Значит, сумеете быть саажихой. Я вам помогу.
Он улыбнулся, и в улыбке его оба поймали облегчение, и затараторили одновременно, просматривая текст, восхищаясь, предполагая взрыв, бурю, сенсацию…
И тогда Раман опустил голову:
– Хочу предупредить вас… Если тема нашего разговора выйдет за двери этого кабинета – я буду знать, кто именно ее вынес. Про последствия объяснять не надо?
Оба посмотрели на него чуть не укоризной.
Нет, они болтливы – но они не скажут.
– Добрый день. Это вас опять беспокоит Раман Кович, режиссер… Я хотел бы узнать о состоянии Павлы.
Он рассчитывал, что длинная вежливая фраза, полная тщательно выверенного беспокойства, развяжет Стефане язык. Не тут-то было.
– Ей лучше.
Пауза.
– Как долго еще продлится лечение?
– Возможно, около двух месяцев.
У Рамана сжалось сердце. Какие-то очень серьезные сроки. Хорошо хоть не полгода…
Пауза.
– У меня к вам колоссальная просьба, – он сделал свой голос особенно проникновенным. – Дело в том, что в прошлый четверг вышла телепередача, в создании которой Павла принимала самое горячее участие… Передача обо мне. Павла очень хотела узнать мое мнение… Я хотел бы лично поблагодарить ее за отличный, гм, за подбор материалов… Ей можно позвонить?
Пауза. Эта самая Стефана на редкость занудная особа.
– Телефон приемной… запишите.
– Спасибо, – сказал он искренне. – Диктуйте, я запомню.
Павла выглядела скверно. Хуже, чем он мог себе представить; кажется, она удивилась ему и не обрадовалась. Ах да, она ведь помнит, как, расставаясь последний раз, обозвала его всякими нехорошими именами и в том числе «саагом»…
И что они все-таки с ней делают? И как они ее лечат, а главное, от чего?..
– Привет, Павла. Я не смотрел передачу. Пропустил.
– Жалко, – сказала она равнодушно. Потом, помолчав, добавила: – Я кого угодно могла здесь ждать, но вот вас…
– Напрасно. Здесь есть какое-нибудь более уютное место? Чем этот насквозь больничный холл?
– Здесь парк, – сказала она напряженно. – Но сегодня, кажется, дождь.
– Нет никакого дождя, – сказал он уверено. – Если вы и больны, то не простудой же… Пойдемте.
Возможно, она понимала, как скверно выглядит. Возможно, она стеснялась; следуя за ней по белым пустым коридорам, он вспоминал их последнюю встречу – безусловно здоровая девушка Павла была, к тому же, безусловно счастлива… Исполнена любви и воодушевления. Теперь ее довели до состояния по-настоящему больного, исхудавшего, измученного человека…
– Как они вас лечат? – вкрадчиво спросил он, расстилая куртку на мокрой скамейке.
Кажется, она напряглась:
– Ну, как обычно… в таких случаях…
– В каких случаях? – он сел на правый рукав, жестом приглашая Павлу занять остальную площадь куртки. – Что у вас за диагноз, Павла? Что за симптомы?
Она смотрела странно. Неотрывно; потом присела рядом и отвернулась:
– Острое расстройство… психики. Я, видите ли, увидела в студии… вас, короче. Здорового черного… саага. В студии!..
Она горестно засмеялась; Раман сжал зубы. Как будто его ткнули носом в его собственную вину.
– Вы видели саага, а все прочие нет?
– А все прочие, – она вздохнула, – явились, когда я уже валялась в обмороке…
– В студии?
Расспросы ее раздражали.
– Ну да, в студии… Знаете что, давайте, раз вы уже пришли, поговорим о чем-нибудь другом, ладно?..
Раман молча согласился. Вытащил из сумки томик с золотым тиснением, положил на колено:
– Узнаете?
Она взглянула – достаточно равнодушно. Отвернулась снова.
Глядя ей в затылок – на потускневшие волосы, тонкую шею и больничную курточку – он испытал приступ… незнакомого чувства. Ему захотелось выдернуть ее отсюда. Потому что ей здесь явно плохо. А он, Раман, не хотел бы…
Вот как называется это ощущение. Острое сочувствие, переходящее в жалость.
– Павла… Посмотри на меня.
Она удивилась. Пожала худыми плечами, угрюмо уставилась ему в глаза, словно бы желая сказать: ну и что?
Глаза у нее были усталые. Измученные глаза, но совершенно ясные. И на дне их сидела искорка того огня, что так ярко светился в день их последней встречи, когда Кович хотел полюбопытствовать насчет дефлорации…
Присутствие Тритана Тодина. Раман ощутил его, как холодный ветер в спину. А может быть – это и действительно был ветер, сбивший с веток на землю холодные капли прошедшего дождя…
Здесь он, Тодин. Она с ним видится… И может быть поэтому еще жива.
– Ты совершенно здорова, Павла, – сказал он, переводя взгляд на мокрый куст сирени.
Молчание.
– Ты здорова… Как я. Как он. Он приходит к тебе каждый день?
– Опять будете говорить гадости? – спросила она устало.
– Я старый и опытный… сааг. Я умею отличить здорового человека от больного… Что они с тобой делают?! Калечат? Посмотри на себя в зеркало…
– Не красавица, – сказала она глухо. – Что дальше?
– Они НЕ ЛЕЧАТ тебя, Павла! А что они делают – спроси у Тритана… Ты знаешь, что он сокоординатор Познающей Главы?! В его-то годы – и такой пост! Знаешь?
– Нет, – сказала она после паузы. – Ну и что?
– Ничего, – он желчно усмехнулся. – Ничего, Павла. Вокруг тебя… вспомни, это ведь я видел серую машину с балкона. Вокруг тебя какая-то… вспомни сама. Зачем тебя позвали принимать участие в этих… тестах? Это точно были тесты?
Павла открыла рот, чтобы ответить резко и однозначно – но вдруг осеклась; о чем-то вспомнила, подумал Раман тоскливо. Вспомнила что-то важное, но мне не расскажет. Убедит себя, что это не имеет отношения к делу…
– Павла…
Но она уже решила сменить тему разговора.
– Вы все-таки будете ставить «Первую ночь»?
– Да… но с другим финалом.
Она смотрела непонимающе.
– С печальным, трагическим финалом, Павла. Это не будет сказкой, в которой добро победило зло… Все будет, как в жизни.
В конце аллеи показалась медсестра; Раману померещилось, что она напугана. Что она с ужасом смотрит на сидящую на скамейке парочку, и даже хочет подойти – но в последний момент изменяет решение, уходит, скрывается среди зелени.
Любопытно, что парк пуст. Такое впечатление, что среди всех возможных пациентов только Павла пользуется правом свободного выгула… На особом положении?..
– Зря вы это делаете, – сказала Павла устало. – Зря вы… Ради чего?
Он решил было, что ее по-прежнему оскорбляет идея постановки о Пещере, и даже открыл рот, чтобы возразить – но Павла продолжала, и он не стал ее перебивать.
– Ради чего?.. – повторила она с обидой. – Был бы спектакль… о победе человеческого. О том, как… короче говоря, о том, что называется любовью… А так что будет? Скандал? Эпатаж?..