Страница 40 из 50
Белые вспышки в мозгу.
Он настиг ее на берегу неширокого озерца – на водопое, святом месте, хранящем запахи всех возможных в этом мире жертв. И, кидаясь на Пепельную сквозь замершее время, он уже знал, что сегодняшняя жертва – самая…
Она поранила себя о камни. Ее страх победил все прочие инстинкты – не пугаясь боли, она рвалась и рвалась, оставляя на выступах камней клочки красивой пепельной шерсти. Она пыталась обороняться – раз или два он с большим трудом избежал ее клыков; она была слабее, и ее страх был почти осязаем, страх был вещественен, он был сладок.
Захлебываясь торжествующим воплем, он сделал с ней, что хотел. Сквозь белые вспышки, застилавшие черный мир, ощутил ее боль; повторил еще и еще, и для верности прихватил ее зубами за горло, хотя она и так уже не оборонялась – обессилела от боли и от борьбы. В исходящем от нее запахе слились лучшие из известных ему ароматов – крови, покорности, страха.
…Потом он пришел в себя.
Пепельная лежала – наполовину в бурой воде – измятая, изорванная, полумертвая; исходившие от нее запахи притупились, или притупилось его обоняние, он не знал. Равнодушно постояв рядом, он наклонил морду – Пепельная смотрела мутно, сквозь него, по серым клыкам стекала красная слюна.
Он провел языком по липким сосулькам ее шерсти – и не ощутил ничего, распростертое тело не вздрогнуло, а во рту не осталось никакого вкуса; тогда он повернулся, чтобы идти.
Спустя мгновение на его плече сомкнулись ее челюсти.
Она промахнулась ненамного – еще чуть-чуть, и, захватив артерию, она смогла бы его убить.
Но она промахнулась.
Дин, ученик и выкормыш Рамана, репетировал на сцене свой второй самостоятельный спектакль – мюзикл из жизни веселых поселян. Раман минут пятнадцать наблюдал за репетицией из партера; массовка-балет носилась из кулисы в кулису, и танцевальные девочки щеголяли пышными сорочками и юбочками в сельском стиле, но почти полностью прозрачными: почему-то художник по костюмам видел веселых селянок именно так.
Появление в зале худрука не прошло незамеченным; пока Дин втолковывал что-то главному герою, стайка массовочных девчушек потихоньку переместилась из глубины сцены к самому ее краю. Поселянки, юные и голенастые, даже переминаться с ноги на ногу ухитрялись с изяществом; Кович ловил на себе как бы случайные, как бы мимолетные – но от этого не менее кокетливые взгляды.
Пошивочный цех опаздывал с костюмами; Раман скучным голосом объяснил заведующему постановочной частью, что случится, если к будущему вторнику не будут наконец закуплены и смонтированы селянские летающие домики. Присутствовавший тут же художник с пеной у рта доказывал кому-то, что грубые макеты не годятся, и готовые собачьи будки, продаваемые обществом животноводов, не годятся тоже; каждый домик должен быть органичным и обжитым, мюзикл, конечно, мюзиклом, но грубая бутафория способна убить любой замысел… Раман натравил художника на заведующего постановочной и со спокойной душей поднялся в кабинет.
Томик Вечного Драматурга лежал во внутреннем кармане пиджака. В последние несколько дней Раман испытывал суеверный страх при мысли, что книжка может потеряться – она талисман, эта книжка… С каждым днем он все более и более счастлив. Его замысел зреет, как яблоко; Раман понимает, что растущий плод немножечко ядовит – но ему ни капельки не страшно. Азарт, радость, свист ветра в ушах…
Сегодня четверг, а значит, сегодня выйдет в эфир передача, сотворенная господином Мырелем-Раздолбежем при активном участии некоей Павлы Нимробец. Знаменательный день.
– Алло, студия художественных программ? Четвертый канал? Можно Нимробец?..
Кажется, на том конце провода чихнули. Во всяком случае издали странный сдавленный звук.
– Алло, – повторил он нетерпеливо. – Нимробец есть или нет?
– Вы знаете, – испуганный женский голос, на ум приходит слово «курица». – Вы знаете, тут такое дело… ее нет.
– Когда она будет?
Снова пауза.
– Вы знаете… неизвестно.
Новые новости.
– Она что, уволилась? – спросил он насмешливо, ему даже показалось, что это удачная шутка.
Пауза… Ну удивительно заторможенная дамочка сидит сегодня на телефоне господина Раздолбежа.
– Вы знаете…
– Не знаю! Когда можно перезвонить?..
Пауза.
– Вы знаете… Она заболела.
Ну почему бы сразу об этом не сказать?!
Не прощаясь, он повесил трубку. По памяти набрал домашний номер Нимробец; «алло», сказала женщина с похожим на Павлин, но куда более властным голосом. Сестра.
– Будьте любезны, позовите Павлу.
Пауза.
Они что, сговорились?!
– А кто ее спрашивает?
У Павлиной сестры было обыкновение задавать ненужные вопросы.
– Это Раман Кович, – сказал он устало.
– К сожалению, Павла больна, – сказала эта женщина сухим и одновременно траурным голосом.
– Она что, не может взять трубку?
– Она в больнице, – на этот раз в голосе собеседницы скользнула укоризна.
Теперь осекся Раман. И ему почему-то сразу померещился призрак серой машины, вылетающей из-за угла. Ее сбили?!
– Что с ней случилось?
– Она больна, – повторила женщина строго.
– Да что у нее, елки-палки, за болезнь?!
Пауза. Женщина о чем-то раздумывает. Долго, надо сказать.
– Вы – господин режиссер Кович?
– Да, – заверил он так кротко, как мог.
– У Павлы острое расстройство психики. Доктор говорит, что в последнее время среди молодежи… к сожалению, достаточно часто.
– У Павлы острое расстройство психики?!
– К сожалению, – Раману показалось, что он видит, как женщина на том конце провода поджимает губы. Ей самой тягостно и грустно – а тут еще лезут с расспросами бестактные режиссеры…
– В КАКОЙ она больнице?
Пауза.
– В клинике… при центре психологической реабилитации.
Так.
– Спасибо… У вас есть телефон ее врача?
Собеседница снова поджала губы. Наверняка.
– К сожалению… Видите ли, это достаточно интимный вопрос. Перезвоните через несколько дней – возможно, я смогу сказать вам что-нибудь новое…
– Телефон врача у вас есть или нет?!
– Есть, – отозвалась дама с достоинством. – Но я, простите, ближайшая родственница Павлы… А вы, к сожалению…
Раман хотел бросить трубку – но удержался. Возможно, добрые отношения с этой женщиной ему еще пригодятся.
Следующие пять минут ушли у него на тупое разглядывание столешницы; мысль о том, что Павла заболела, почему-то не желала укладываться в рамки здравого смысла. То есть никаких рациональных объяснений своим сомнениям Раман не находил, но интуиция – а он привык доверять интуиции – желчно смеялась в ответ на заявление о Павлиной болезни.
Или?..
Серая машина – вот что вертится на краю сознания и не дает покоя. Серая машина, кинувшаяся на Павлу из-за угла… Все ее страхи, какие-то повешенные на фонарных столбах, вся эта чертовщина…
Заглянула с какой-то просьбой секретарша – он строгим голосом велел ей обратиться позже. Позвонили из Отдела искусств при Совете, пригласили на совещание – Раман пообещал явиться, заранее зная, что никуда не пойдет. Тем более, что в Отделе искусств он не сыщет ни одного нужного в такой ситуации человека…
Хорошо, что связи его не ограничиваются Отделом искусств.
Выудив из ящика стола потрепанную записную книжку, он некоторое время раздумывал, сортируя имена и прилагающиеся к ним телефоны; потом набрал один, не самый короткий, но и не особенно длинный.
– А-а-а, Раман? Как дела, нужна помощь?
Обладатель этого жизнерадостного голоса облачен был достаточной властью, чтобы позволить себе полное пренебрежение нормами этикета.
– Мне хотелось бы узнать номер телефона, – сказал Раман без предисловий. – Одного человека из центра психологической реабилитации. Такого парня по имени Тритан Тодин.
– Хм, – удивленно сказала трубка. – Этот парень, между прочим, сокоординатор Познающей Главы.
Кович присвистнул: