Страница 59 из 87
Долларовый Билл поблагодарил Чарльза, взял с подноса свою премию и отошёл в дальний конец комнаты, прежде чем сделать первый глоток.
— Могу я поинтересоваться… — начал Скотт.
— Я однажды пролил благословенный нектар на стодолларовую матрицу, над которой просидел целых три месяца.
— И что вы делали потом? — спросил Скотт.
— Принялся за новую, которая стоила мне очередных пяти лет в тюрьме. — Теперь даже Декстер не удержался от смеха. — Однако на этот раз я поднимаю свой стакан за Мэтью Торнтона, последнего из подписавшихся под документом, и желаю ему хорошего здравия, где бы он ни был, несмотря на чёртову «т».
— Так я могу теперь забрать шедевр с собой? — спросил Скотт.
— Нет ещё, молодой человек, — сказал Долларовый Билл. — Боюсь, что вам придётся потерпеть мою компанию ещё один вечер, — добавил он и, поставив стакан на подоконник, вернулся к документу. — Видите ли, одна из проблем, с которой я борюсь, это время. По мнению господина Мендельсона, рукопись сейчас тянет на 1830 год по возрасту. Я прав, сэр?
Хранитель кивнул и поднял руки, словно извиняясь за то, что посмел упомянуть о таком ничтожном недостатке.
— И что можно поделать с этим? — спросил Декстер Хатчинз.
Долларовый Билл щёлкнул выключателем, и ксеноновые лампы над столом осветили документ, залив комнату светом и сделав её похожей на съёмочную площадку.
— Завтра к девяти утра рукопись будет близка к 1776 году. Даже если останется расхождение в несколько лет, из-за того, что вы не дали мне достаточно времени, вряд ли в Ираке найдётся такой, кто сможет обнаружить разницу, если только у него нет датировочной машины «Карбон-14» и он не умеет ею пользоваться.
— Тогда будем надеяться, что оригинал ещё не уничтожен, — сказал Декстер Хатчинз.
— Это исключено, — возразил Скотт.
— Откуда у тебя такая уверенность? — спросил Декстер.
— В тот день, когда Саддам будет уничтожать эту рукопись, он захочет, чтобы это видел весь мир. Тут у меня нет никаких сомнений.
— Тогда, я думаю, будет уместен один тост, — сказал ирландец. — С разрешения нашего великодушного хозяина, конечно.
— Тост? — удивился заместитель директора. — В честь кого? — спросил он с подозрением.
— В честь Ханны, — сказал маленький ирландец, — где бы она теперь ни была.
— Откуда вы знаете? — спросил Скотт. — Я никогда не упоминал её имени.
— В этом нет нужды, когда вы пишете его на всем, начиная от старых конвертов и до запотевших окон. Она, должно быть, очень особенная леди, профессор. — Он поднял свой стакан и повторил: — За Ханну.
Дождавшись, когда горничная унесёт обеденный поднос из комнаты посла, главный администратор прикрыл свою дверь в противоположном конце коридора. Выждав ещё пару часов и убедившись, что все сотрудники легли спать, он крадучись вернулся в свой кабинет, нашёл номер телефона в Женеве и медленно набрал его. В трубке долго раздавались гудки, прежде чем ему ответили.
— Мне нужно поговорить с послом, — шёпотом сказал он.
— Его превосходительство отошёл ко сну, — ответили в трубке. — Вам придётся перезвонить утром.
— Разбудите его. Скажите, что звонит Абдул Канук из Парижа.
— Если вы настаиваете…
— Да, настаиваю.
После некоторого ожидания главный администратор услышал сонный голос:
— Ну, если ты разбудил меня зря, Абдул…
— Аль-Обайди приехал в Париж без предупреждения и на две недели раньше срока.
— И из-за этого ты разбудил меня среди ночи?
— Но он приехал не прямо из Багдада, ваше превосходительство. Он сделал небольшой крюк.
— Откуда ты знаешь? — Посол начинал понемногу просыпаться.
— Потому что у меня его паспорт.
— Но он в отпуске, ты, балда.
— Я знаю. Но зачем проводить день в городе, который редко привлекает к себе туристов?
— Ты говоришь загадками. Если у тебя есть что сказать мне, говори.
— Днём посол Аль-Обайди нанёс визит в Стокгольм, если верить штампу в его паспорте, но в этот же вечер вернулся в Париж. Не думаю, чтобы так проводили отпуск.
— Стокгольм… Стокгольм… Стокгольм… — повторял голос на другом конце провода, словно пытаясь восстановить его значение. Наступила пауза, и затем: — Сейф. Ну конечно! Он, должно быть, ездил в Кальмар, чтобы проверить сейф сайеди. Что он там мог обнаружить такого, что счёл нужным скрыть от меня, и знает ли Багдад о его манёврах?
— Не имею представления, ваше превосходительство, — сказал администратор. — Но я знаю, что уже завтра он летит назад в Багдад.
— Но если он в отпуске, то зачем ему так быстро возвращаться в Багдад?
— Наверное, пост главы представительства в Париже недостаточно высок для него, ваше превосходительство. Может быть, он метит куда повыше?
Телефон долго молчал, прежде чем голос из Женевы сказал:
— Ты поступил правильно, Абдул, что разбудил меня. Я первым делом позвоню утром в Кальмар. Первым делом, — повторил он.
— Вы обещали, ваше превосходительство, что если мне ещё раз удастся довести до вашего внимания…
Тони Кавалли подождал, пока Мартин нальёт им обоим выпить.
— Арестован за драку в баре, — проговорил отец, выслушав доклад сына.
— Да, — сказал Кавалли и положил досье на стол рядом с ним. — И более того, приговорён к тридцати суткам.
— К тридцати суткам? — не поверил отец и, помолчав, спросил: — Какие указания ты дал Лауре?
— Я посадил её на цепь до 15 июля, когда Долларовый Билл будет освобождён, — ответил Тони.
— И где они держат его на этот раз? В окружной тюрьме?
— Нет. Как указано в протоколе окружного суда в Фермонте, они упрятали его в тюрьму штата.
— За участие в пьяной драке? — спросил старик. — Что-то тут не складывается.
Он уставился немигающим взглядом в Декларацию независимости на стене за столом и долго не произносил ни слова.
— Кто у нас есть там?
Кавалли раскрыл лежавшее рядом досье и достал из него один лист.
— Один старший офицер и шесть осуждённых, — ответил он, довольный своей предусмотрительностью, и передал лист отцу.
Изучив список фамилий, отец стал облизывать губы.
— Надо сделать ставку на Эдуардо Беллатти, — сказал он, поглядывая на сына. — Если мне не изменяет память, он был приговорён к девяноста девяти годам за то, что разнёс в пух и прах судью, который встал на нашем пути.
— Правильно, и кроме того, он всегда готов пришить любого за пачку сигарет, — заметил Тони. — Так что если он позаботится о Долларовом Билле до 15 июля, это сэкономит нам четверть миллиона долларов.
— Тут что-то не так, — сказал отец, побалтывая виски в стакане, который он ни разу не пригубил. — Может, пора копнуть глубже? — добавил он так, словно разговаривал с самим собой, и вновь пробежал глазами список фамилий.
Аль-Обайди проснулся рано утром, охваченный нетерпением поскорее отправиться в Багдад, чтобы доложить министру иностранных дел все, что ему стало известно. Оказавшись в Ираке, он приготовит полный письменный отчёт, который вновь и вновь прокручивал в голове.
Прежде всего он объяснит министру, что, проводя обычную сверку санкций, он узнал, что сейф, заказанный президентом, уже находится на пути в Багдад. Обнаружив это, он заподозрил, что за этим может скрываться попытка врагов государства совершить покушение на жизнь президента. Не будучи уверенным, кому можно доверять, он по собственной инициативе и даже за свой счёт решил раскрыть этот заговор. Через считанные секунды после его доклада министру Саддам будет знать, кто отвечал за сейф и, самое главное, кто не позаботился о благополучии самого президента.
Стук в дверь прервал его мысли.
— Войдите, — сказал он, и в дверях появилась горничная с подносом в руках, на котором находились два подгоревших тоста и чашечка кофе по-турецки. Как только она вышла, Аль-Обайди встал, принял холодный душ — потому что не было горячей воды — и быстро оделся, предварительно выплеснув кофе в раковину, а тосты оставив нетронутыми.