Сфинкс

Этой ночью Гин стал свидетелем перевоплощения Лори, увидел две противоположные стороны ее личности: одна — мягкая и внимательная, безусловно человеческая, другая — звериная и необыкновенно жестокая. И эти две стороны каким-то образом пересекались и взаимодействовали. Когда Лори принимала человеческий облик, она, конечно, все осознавала и именно поэтому предостерегала его, зная о своем зверином перевоплощении. Он вспомнил, что уже когда она перестала быть собой, на глазах превращаясь в зверя, и он закричал, что это он, Гин, она, казалось, опомнилась, узнала его и поэтому не тронула.

Что-то еще беспокоило его. Он подошел к телефону и набрал номер Мэгги. Ему ответили через пять минут. Мэгги была вне себя от злости.

— Кто это, черт возьми? Вы знаете, который час?

— Мэгги, это я, Гин.

— Боже мой, Гин! Два часа ночи. Я только что уснула.

— Мэгги, извини, но я должен кое-что спросить. Это срочно.

Мэгги тяжело вздохнула, но, почувствовав, как он встревожен и взволнован, переменила тон.

— Хорошо, Гин, — сказала она, — спрашивай. Надеюсь, ты звонишь не за тем, чтобы узнать рецепт печенья с корицей.

— Мэгги, я насчет собак.

— Собак? Каких собак?

— Ты обещала, что попросишь Энрико проверить лицензии на содержание собак у Сэмплов.

— Да, я узнавала.

— Ну и что он тебе сказал?

— Он сказал, что у них нет никаких лицензий. Чтобы убедиться лично, Энрико перезвонил своему приятелю, который живет недалеко от них и прекрасно их знает. Он думает, что они вообще никогда не держали собак.

Вот оно что. Значит, в ту ночь, когда он пробрался в усадьбу, разыскивая Лори, он, возможно, на нее и наткнулся. Зверь, который сбросил его со стены и яростно на него напал, — это, оказывается, его собственная жена!

— Спасибо, Мэгги, я перезвоню тебе завтра.

Гин подошел к окну и закрыл его. Потом вернулся к двери и повернул ключ в замке. Он оделся и прилег сверху на одеяло, чтобы немного отдохнуть, ожидая возвращения Лори. Он задремал, но не спал, время от времени ему чудилось в темноте оскаленное звериное лицо.

На рассвете, когда первые лучи солнца осветили комнату, он услышал за дверью какой-то шум. Это были мягкие, шаркающие звуки, как будто кто-то шел босиком по коридору. Гин встал как можно тише и на цыпочках подкрался к двери. Он приложил ухо и напрягся; кто-то повернул дверную ручку и сильно толкнул дверь. Поняв, что она заперта, в дверь постучали и толкнули сильнее. Кто-то всем своим весом навалился на дверь так, что заскрипели петли. Наступила тишина, затем в дверь ударили с такой силой, что она задребезжала. Снова стало тихо. Кто-то тяжело и устало дышал и сопел. Затем послышался голос:

— Гин?

Он покрылся ледяным потом и вытер лоб рукавом. Это была Лори или зверь, в которого она превратилась. Его зубы щелкали, как в лихорадке.

— Гин, — упрашивала она.

Он прижался плечом к двери и молчал.

— Я знаю, что ты там, Гин. Пожалуйста, открой дверь.

Это был голос милой любимой Лори, на которой он женился, но Гин все еще не верил. Какого черта он закрылся здесь, в спальне, и прячется от своей красавицы-жены?

— Гин, — прошептала она, — открой дверь, Гин.

Он хрипло ответил:

— Я не могу.

— Ну пожалуйста, Гин. Здесь холодно, я замерзла.

— Лори, я… я боюсь.

Последовала пауза.

— Боишься меня? Почему, Гин?

— А ты не знаешь? Я должен расшифровать? Как я могу открыть тебе дверь? А если ты набросишься на меня, как той ночью, когда я взбирался по стене.

— Гин, ты в своем уме?

Гин кашлянул.

— Да, Лори, я в своем уме, и ты это знаешь. Кстати, вчера я попросил свою секретаршу разыскать информацию об убасти. И теперь я знаю, кто такие убасти, знаю, почему ты так выглядишь и почему ты гордишься этим.

— Гин, — сказала она нежно, — открой дверь. Давай поговорим.

— Мы уже разговариваем.

— Но здесь холодно. Я стою на сквозняке. Впусти меня. Я ничего плохого тебе не сделаю.

— А где гарантия? Вдруг я открою дверь, а ты набросишься на меня?

— Гин, значит, ты видел, какая я была ночью? Ты видел, что со мной происходило? Гин, сейчас я не такая. Слышишь, это я, твоя жена.

Покусывая губу, Гин в раздумье смотрел на ключ, торчащий из замочной скважины. Если он повернет его, не сдастся ли он легко и просто, как газель Смита на той гравюре? Но с другой стороны, может, она права, может, она снова такая же безобидная и любящая, как всегда?

— Подожди минутку, — сказал Гин.

Он отошел от двери и взял небольшой деревянный стул, стоявший в углу. Держа стул в правой руке, Гин осторожно протянул левую и повернул ключ в замке.

— Я открыл, — сказал он. — Теперь ты можешь войти. Но пожалуйста, без резких движений!

Лори ничего не ответила. Она медленно повернула ручку, раздался щелчок. Дверь открылась, заскрипев петлями.

Сначала Гин ее не увидел. Хотя уже светало, на лестничной площадке было еще темно, и все, что он разглядел, — это высокий неясный силуэт. Он слышал ее дыхание и видел блеск ее глаз.

— Хорошо, Лори. Можешь войти.

Она сделала несколько шагов вперед. Гин стоял в воинственной позе, держа в руке стул, как дрессировщик-любитель. Лори подошла к кровати с балдахином и остановилась. Он не мог рассмотреть ее в предрассветной мгле.

— Лори, — сказал он, — стой там, я включу ночник.

Шаря рукой в поисках выключателя, Гин не спускал глаз с ее неподвижной фигуры. Наконец он включил свет.

В первую секунду Гин подумал, что она одета во что-то алое. Но потом, испытывая невыразимое отвращение, он увидел, что она вся голая и перепачкана кровью. Кровью были забрызганы ее растрепанные волосы, испачкан ее рот, как будто она грызла сырое мясо. Вся ее грудь, живот и бедра были влажные и блестящие от крови, как передник мясника.

Глава 6

— Что ты сделала? — прошептал он, затем закричал:

— Лори! Что ты наделала?

Она пошла в ванную, оставляя на ковре кровавые следы, и открыла краны. Затем ополоснула лицо и промокнула полотенцем обильные следы крови.

— Лори, — повторял Гин, весь дрожа, — Лори, ты скажешь мне, что случилось?

— Я спасла тебе жизнь, — спокойно ответила она, глядя куда-то в сторону.

— Что ты сказала? Лори, ради всего святого…

— Я задрала овцу и тем самым спасла тебе жизнь. На ее месте мог оказаться ты.

Гин не мог в это поверить, у него начиналась истерика.

— Ты исчезаешь куда-то ночью, без одежды, находишь овцу, убиваешь ее и ешь сырое мясо?!

Лори смывала кровь. Она была спокойна и, казалось, совсем не чувствовала себя виноватой.

— Это тебя удивляет? — спросила она. — Ты же знаешь, я — убасти. Мы люди-львы — моя мать и я. Задрать овцу и съесть ее где-нибудь в поле ничем не хуже, чем зажарить ее и подать на стол, как это делаете вы.

— Но ты же сказала, что на ее месте мог оказаться я! Предположим, львиный инстинкт возобладал бы?

Она вытерлась и подошла к шкафу за другой сорочкой.

— Но этого же не случилось — ты жив.

Гин почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он снова уселся в кресло и пошарил в карманах в поисках сигарет. В пачке оставалась только одна — помятая и изогнутая. Он выпрямил ее и закурил.

— Лори, — сказал он, — ты понимаешь, что это конец?

Она завязывала ленты на длинной вышитой ночной сорочке.

— То есть ты собираешься уйти от меня?

— А что еще мне делать? Это не может больше продолжаться. Я больше тебе не верю. Как я могу спать с тобой, зная, что ты можешь наброситься на меня ночью и перегрызть мне горло? Это невозможно.

Лори причесала волосы и выключила свет в ванной. Она села с краю на кровать и задумчиво и печально посмотрела на Гина.

— Ты должен ненавидеть меня, — сказала она, — ты, наверное, думаешь, что я отвратительная.

— Лори, я так не думаю. Но я не могу спокойно воспринимать происходящее. Это чертовски меня пугает. Неужели ты не понимаешь?