Лавина

— Вы знаете, кто его убил? — спросил я.

Шнайдер несколько раз громко и широко зевнул, но потом, будто очнувшись, ответил:

— А над чем я, по-вашему, все время ломаю голову? Может, это чья-то ошибка, а может, и запланированная операция. Для его коллег-предпринимателей он уже много лет был бельмом на глазу. Но почему вас так интересует его смерть?

— Моя жена десять лет была няней у близнецов. Поэтому и интересует.

Он насмешливо посмотрел на меня, как будто хотел удостовериться, правду ли я говорю.

— Значит, вы Вольф. А я приглашаю вас к себе, не зная, кто вы. Каждому раз в жизни попадается троянский конь. Конечно, вы не случайно со мной заговорили.

— Может быть.

— Ну что ж. Жаль, что вы ничего не пьете, но ведь кому-то надо оставаться трезвым. Я вам кое-что расскажу. Я должен рассказать, даже если слушать меня будет только муж няньки. Завтра я смогу выспаться. Надеюсь, вы тоже. Эти остолопы, которых вы сегодня фотографировали, еще успеют вовремя попасть в газету.

Двадцатилетним юношей, закончив обучение на электрика и проработав подмастерьем на одном предприятии по производству установок для сильных и слабых токов, Манфред Шнайдер в 1960 году поступил на завод Бёмера. Вскоре произошли первые неприятности: мастер пожаловался на него Хайнриху Бёмеру. Дескать, Шнайдер заявил, что на заводе работают допотопными методами, а самому мастеру место в средневековом ремесленном цехе.

Бёмер вызвал к себе этого юного зубоскала, как он его назвал, и для начала хорошенько отчитал. Потом потребовал, чтобы тот точно объяснил, что ему не нравится на заводе. Шнайдер развернул целую программу развития производства и кадровой политики, которая противоречила сложившемуся порядку. Бёмер целый час внимательно слушал, лишь изредка перебивая, и то только затем, чтобы побудить его продолжить рассказ.

Позднее он сказал прокуристу Гебхардту:

— Этот человек — гений, но никто не должен об этом знать, и меньше всего он сам, иначе сгодится лишь на роль чернорабочего.

К тому времени Манфред Шнайдер уже женился на соседской девушке, которая была на три года его моложе. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, он в садовом домике ее родителей лишил свою подружку невинности, и она забеременела. Родители девушки не захотели смириться с таким позором, поэтому пришлось узаконить отношения свадьбой. Жена Шнайдера уволилась из магазина спортивных принадлежностей, где числилась ученицей, и радовалась замужеству. С тех пор всю свою энергию она отдавала строительству семейного гнездышка, а поскольку Шнайдер в это время зарабатывал еще не слишком много, «строительство» шло туго. Позже, когда он стал пользоваться покровительством Бёмера и получать намного больше тарифной ставки, обустройство гнездышка сделалось для его жены легче. Она покупала все, что было дорого и безвкусно. Девочка, которую супруги назвали Матильдой, стала центром внимания в их квартире площадью девяносто квадратных метров. Семейная жизнь отвечала привычным канонам: муж зарабатывает деньги, жена ведет хозяйство.

Все шло хорошо до тех пор, пока Шнайдер не начал интересоваться политикой и не вступил в СДПГ. Его вечера и субботние дни стали все больше и больше принадлежать партии и профсоюзу, в который он вступил еще раньше. Прежде чем возникла необходимость, а во многих местах просто мода, он возглавил движение в защиту зеленых насаждений. Плакаты: «Срубить дерево — нет, благодарим покорно!» — оказали столь сильное давление на муниципалитет, что городским функционерам пришлось свернуть операцию по вырубке деревьев. В партии ему этого никогда не забывали. Большинство в ней выступали за рубку и за расширение двухполосной улицы до четырех полос. Кто же протестовал против городских властей, тот неизбежно выступал и против решений поддерживавшей эти власти партии.

Исключить Шнайдера не рискнули. Он завоевал слишком много симпатий. Но все сильнее и сильнее его оттесняли в сторону и клеймили как неисправимого склочника.

Его жена Герлинда, обладавшая соблазнительными формами, но не слишком далекая, скоро почувствовала себя в доме одинокой. Даже телевизионная программа не могла надолго заменить ей мужа. И поскольку ребенок был всем обеспечен, она начала погуливать. Иногда исчезала лишь на день, а как-то раз ушла на несколько недель к другому мужчине, пока наконец ей не встретился «зеленый мундир». Хозяин мундира был шофером начальника полиции в соседнем городе. Хотя в финансовом отношении он не мог дать ей того, что давал Шнайдер, однако он щедро компенсировал этот недостаток тем, чего лишал ее муж. И Герлинда была ослеплена важностью этого человека в мундире, который держал себя так, словно возил не начальника полиции, а себя самого.

Разумеется, это не осталось для Шнайдера секретом. Один раз он даже отлупил жену, потом смирился и сказал себе: или я буду исполнять роль мужа и уделять внимание жене, или займусь тем, что считаю правильным. И он сделал выбор в пользу своей профессии и партии, и чем больше распадалась семейная жизнь, тем успешнее шли у него дела на заводе, и наоборот: чем успешнее шли дела на заводе, тем быстрее рушилась семейная жизнь.

Даже имевшие ученую степень инженеры, даже сам главный инженер Адам шли к Шнайдеру за советом, и через несколько лет весь коллектив завода стоял за него горой, хотя он никогда к этому не стремился. Просто он был со всеми честен и защищал их права, не требуя для себя никаких привилегий. Но все шло бы не так гладко, если бы Бёмер благосклонно не расчищал ему путь, хотя открыто и не выделял среди других. Для Бёмера Шнайдер был на заводе джокером: всегда готов действовать, всегда на все пригоден, всегда надежен, всегда горит идеями.

Последовательность Шнайдера, а порой и его непреклонность в кадровых вопросах никоим образом не мешали Бёмеру. Напротив, он всегда заранее знал, как Шнайдер, будучи главой производственного совета, станет реагировать и аргументировать. Его требования можно было предугадать; он боролся за интересы коллектива и за авторитет завода. И то и другое способствовало тому, что на предприятии Бёмера, особенно за последнее десятилетие, когда экономический застой перестал быть тайной даже для легковеров и профессиональных оптимистов, не возникало серьезных конфликтов. В этом была заслуга Шнайдера. Каждый подчинялся ему, кое-кто неохотно, однако достаточно хорошо понимая, что без направляющей руки Шнайдера дело не пойдет.

Когда Шнайдера единогласно, что случается редко, выбрали председателем производственного совета, никто не обвинил его, как обычно бывает на других предприятиях, в приятельстве с заводским руководством. В свое время каждый убедился в том, что переговоры, которые вел Шнайдер, были на пользу всем. И все-таки его самоотверженность вводила в заблуждение немало людей. Всегда помогать другим — это задача врачей и священников, а не председателя производственного совета.

О связи своей дочери с Бёмером Шнайдер узнал случайно.

Шнайдер участвовал в конференции председателей производственных советов с профсоюзными функционерами в Доме профсоюзов в Бохуме; после конференции он с коллегами с других предприятий зашел выпить пива в закусочную, которая находилась напротив известной картинной галереи. В ту минуту, когда он хотел войти в закусочную следом за всеми, из двери в галерею вышли Бёмер с Матильдой, которая, смеясь, взяла его под руку. Оба они подошли к стоявшему рядом «мерседесу», Бёмер открыл машину, поднял Матильду, как ребенка, и посадил ее на переднее сиденье. Он закрыл дверцу, а когда выпрямился, то взгляд его уперся прямо в Шнайдера, который замер как остолбенелый. Несколько секунд мужчины смущенно смотрели друг на друга, потом Бёмер сел в машину и уехал.

Шнайдер не чувствовал ни гнева, ни ярости. Его охватила мучительная усталость и грусть. Не попрощавшись с коллегами, он поехал домой.

Весь вечер и всю ночь он провел в раздумьях за бутылкой водки. Первое, что пришло ему в голову, — немедленно уволиться, рассказать всем об этой порочной связи, поднять коллектив против Бёмера. Но, что бы он ни сделал, Матильду он окончательно потерял.