Проклятый

Я посмотрел на часы. Я был под водой уже минуты три и начинал чувствовать себя не по себе. Не только из-за холода и хлопот с координацией движений, но также и клаустрофобии. Хотя вначале я дышал свободно, я как-то не мог удержать регулярного ритма и понял, что даже если мой разум не поддался панике, то мои легкие ведут себя все более нервно.

Я попытался припомнить сигнал, обозначающий «есть хлопоты, но ничего серьезного». Нужно махнуть рукой, говорил Дан Басс, и показать, в чем дело. Как мне сообщить о клаустрофобии? Взять себя за горло и показать, что я задыхаюсь? Сжать голову руками?

Помни, не впадай в панику, сказал я сам себе. С тобой ничего не случилось. Ты можешь свободно плавать, ты можешь свободно дышать. Больше того, у тебя остались только две минуты, а потом ты можешь вернуться на поверхность. Эдвард и Форрест займутся тобой.

Но когда я снова поднял голову, то не увидел ни Эдварда, ни Форреста. Я видел только мутную воду, густую как каша, ил и вибрирующий в воде мусор.

Я обернулся и посмотрел назад, но снова увидел только воду. Какая-то заблудившаяся камбала проплыла рядом, как герой Диккенса, блуждающий в лондонском тумане, быстро и уверенно, как снаряд. Но где же были белые комбинезоны и апельсиновые капюшоны, благодаря которым я должен был видеть своих товарищей на расстоянии в десять футов в подводной темноте?

Не впадай в панику, повторил я сам себе. Они должны быть где-то здесь, неподалеку. Если ты их не найдешь, то просто вернешься к якорю, руководствуясь табличками, и вынырнешь на поверхность. Увы, я нигде не видел ни одной таблички, а оборачиваясь вокруг своей оси в поисках товарищей, я снова потерял чувство направления. Я чувствовал холодный, слегка напирающий на меня напор течения, но когда мы начали нырять, был еще отлив, сейчас же начинался прилив. У меня не было понятия, куда меня тащит течение, и как далеко меня уже снесло во время моего бесцельного верчения в воде.

Я быстро задышал, судорожно хватая воздух. Я старался не думать обо всем том, от чего меня предостерегал Эдвард и Дан Бассе. Если тебе нужно всплыть вверх, даже в случае крайней необходимости, не всплывай слишком быстро. Воздух, находящийся в твоем кровообращении, может вызвать тромб, что вызовет немедленную смерть. Но всплывай быстрее поднимающихся пузырьков воздуха, как мне сказал Дан Басс, и, если можешь, задержись по пути, чтобы выравнять давление.

Следующей опасностью было то, что легкие могли разорваться. Если всплывешь на поверхность с большой глубины, декомпрессия может разорвать легкие.

Как послушная дрессированная собачка, я вернулся к месту, где я только что был. Я попытался успокоить себя. Я все еще не видел ни следа Эдварда и Форреста, я не мог найти никаких табличек с номерами, поэтому решил, что мне остается только одно: вынырнуть на поверхность. Несмотря на прилив, я наверняка не был далеко отнесен от «Алексиса».

Я уже собирался вверх, когда в мутной волнующейся воде заметил белый блеск. У меня немного покрылась паром маска и я не мог точно оценить расстояния, но я помнил, что под водой все предметы, которые я видел через стекло маски, кажутся на три четверти ближе, чем в действительности. Это могли быть лишь Эдвард или Форрест. В окрестностях не было никаких других аквалангистов, а это что-то было явно больше, чем рыба. Мне сразу припомнились «Челюсти», но Дан Басс уверил меня, немного раздраженным тоном, что единственная белая акула, которая когда-либо появлялась у берегов Новой Англии, принадлежала киностудии «Универсал Пикчерс».

Я овладел собой и, стараясь дышать регулярно, двинулся над дном океана в направлении белого предмета. Он вращался в воде, вибрировал и подпрыгивал, как будто его трепало приливом. Когда я подплыл ближе, я пришел к выводу, что это не может быть ни Эдвардом, ни Форрестом. Скорее, это кусок паруса, который запутался в сетях и под тяжестью опустился на дно.

Лишь только когда я подплыл очень близко, на расстояние в два или три фута, я полностью осознал с ледяным чувством мерзкого страха и омерзения, что это была утонувшая женщина. В ту же секунду она обернулась и я увидел ее лицо, разорванное и лишенное глаз, с губами, полусъеденными рыбами, с волосами, вздымающимися вертикально вокруг головы, как водоросли. Одета она была в белую ночную сорочку, которая вздымалась и волновалась в течении прилива. Щиколотки ее ног запутались в затонувшей рыбацкой сети, из-за чего она не могла выплыть на поверхность — но ее разлагающееся тело было наполнено газом до такой степени, что оно стояло выпрямившись, как гренадер на плацу, танцуя какой-то гротесковый подводный балет совсем в одиночестве на дне моря у побережья Грейнитхед.

Я отпрянул, пытаясь овладеть страхом. Полупереваренная овсянка подошла к горлу. Ради бога, сказал я себе, ты не можешь рыгать. Если начнешь рыгать, то подавишься и кончишь как эта Офелия, с глазами, выеденными рыбой. Поэтому успокойся. Смотри в другую сторону, забудь об Офелии, ты ведь и так не сможешь ей ничем помочь. Успокойся. Смотри в другую сторону и медленно всплывай на поверхность, а потом позови на помощь.

Я начал плыть вверх, внимательно наблюдая за пузырьками воздуха, чтобы убедиться, не всплываю ли я чересчур быстро. Я находился где-то в тридцати футах под поверхностью воды, но мне казалось, что от поверхности меня отделяет в три раза больше. Когда мне показалось, что я уже на половине пути, я замедлил, сделал пару выдохов, чтобы не допустить разрыва легких или какой-то другой катастрофы. Здесь было светлее, вода стала более прозрачной. Я все сильнее чувствовал течение прилива и волнующуюся поверхность моря.

— Джон, — прошептал женский голос.

Меня охватил ледяной холод, намного большей, чем температура воды. Голос зазвучал выразительно и очень близко, как будто кто-то шептал мне прямо в ухо.

Я поспешно ускорил движение ласт, сдерживая нарастающую волну настоящей паники.

— Джон, — повторил голос, на этот раз громче и более убедительно, как будто моля о чем-то. — Не оставляй меня, Джон. Не оставляй меня. Прошу тебя, Джон.

Я был уже почти на поверхности. Едва ли не в паре футов я видел поверхностные полосы утренних волн. Но тогда что-то обвилось вокруг моей левой щиколотки, а когда я попытался освободиться, я был неожиданно перевернут вверх ногами. Тут же холодная вода налилась мне в уши. Я выпустил загубник, вызывая цепочку пузырьков воздуха. Потом я знал только то, что отчаянно дергаюсь и вырываюсь, стараясь освободиться. Я выставил вверх одну руку, надеясь, что кто-то с «Алексиса» увидит мой сигнал, но это не имело смысла. Я все еще находился футах в десяти под водой, я что-то, что держало меня за ногу, быстро втягивало меня вглубь.

Лишь тогда я на самом деле впал в панику. Меня угнетало ужасное сознание, что я задыхаюсь и если не смогу освободиться, то меня ожидает смерть. Я слышал от кого-то, что утопление — самый мягкий вид смерти, значительно более приятный, чем смерть от пули, от огня или в катастрофе; но тот, кто так заявлял, наверняка никогда не был в один холодный мартовский день на дне северной части Атлантического океана, без загубника, и с ногой, удерживаемой каким-то неуступчивым свинством. Наверно я завопил во всю глотку, судя по количеству пузырьков воздуха, и прежде чем успел прийти в себя, имел полный рот воды. Ледяная, соленая, шипящая морская вода вливалась мне в желудок, пылая, как жидкий огонь. Я вернул часть проглоченного и к своему счастью не подавился при этом, хотя в легких у меня уже почти не было воздуха.

В голове у меня билась только одна мысль: не наглотайся воды! Не глотай воды. Дан Басс предупредил меня, что тот, кто втянет морскую воду в легкие, тот уже покойник. Собственно, шансов на спасение уже нет.

В голове у меня звенело, глаза вылезли из орбит. В последнем отчаянном усилии я дернулся, чтобы увидеть, что меня держит за щиколотку. К моему ужасу я увидел, что это была ночная рубашка утонувшей, все еще покрывающая мертвое тело, которое подпрыгивало и подпрыгивало в своем смертном танце. Видимо, когда я проплывал мимо нее, течение, вызванное движением моих ласт, освободило ее из сетей. Останки, наполненные газами разложения, начали подниматься вверх и поплыли вслед за мной, как буй. Рубашка запуталась вокруг моей ноги, а когда я начал дергаться, останки перевернулись и газы из грудной клетки вылетели вверх, после чего тело стало тяжелее и начало тянуть меня вниз.