Страница 45 из 63
«В нашей поэзии сегодняшнего дня есть два полюса, два направления. Одно – пытающееся воскресить классическую точность выражения и художественную законченность построения – то, которое нашло своё наилучшее выражение в поэзии Анны Ахматовой. Другое – то, в основании которого лежат футуристические теории, то, которое ныне возглавляется Маяковским. И почти все современные молодые поэты, выявляя в большей или меньшей степени свою индивидуальность, подчиняются сознательно или бессознательно одному из этих направлений.
Подобно тому как пятнадцать лет назад все писали как Бальмонт, так и теперь они пишут либо как Ахматова, либо как Маяковский» (Выгодский Д. О новых стихах // Новая жизнь. 1917. 24 деккабря).
В сентябре 1917 года в Петрограде вышел сборник «Белая стая», в котором известные поэты и критики обнаружили, что в стихах Ахматовой твёрдо наметилась верность русскому классическому стиху. Некоторые отметили явное влияние Е. Баратынского и А. Пушкина. В. Жирмунский, Б. Эйхенбаум, К. Чуковский заговорили о поэзии А. Ахматовой как явлении национальном, историческом, прославляющем величие России (см.: Вестник литературы. 1921. № 6—7; Куранты. 1918. № 2; Эйхенбаум Б. Ахматова. Опыт анализа. Пг., 1923; Виноградов В. О поэзии Ахматовой. Стилистические наброски. Пг., 1923 и др.).
Корней Чуковский в лекции «Две России» лишь талантливо подтвердил, что русская поэзия развивается в двух направлениях: одно – это Ахматова, второе – это Маяковский: «Ахматова и Маяковский столь же враждебны друг другу, сколь враждебны эпохи, породившие их. Ахматова есть бережливая наследница всех драгоценнейших дореволюционных богатств русской словесной культуры. У неё множество предков: и Пушкин, и Баратынский, и Анненский. В ней та душевная изысканность и прелесть, которые даются человеку веками культурных традиций. А Маяковский в каждой своей строке, в каждой букве есть нарождение нынешней революционной эпохи, в нём её верования, крики, провалы, экстазы. Предков у него никаких. Он сам предок и если чем и силён, то потомками. За нею многовековое великолепное прошлое. Перед ним многовековое великолепное будущее. У неё издревле сбережённая старорусская вера в Бога. Он, как и подобает революционному барду, богохул и кощунник. Для неё высшая святыня – Россия, родина, «наша земля». Он, как и подобает революционному барду, интернационалист, гражданин всей вселенной… Она – уединённая молчальница, вечно в затворе, в тиши… Он – площадной, митинговый, весь в толпе, сам – толпа» (Чуковский К. Ахматова и Маяковский // Дом искусств. 1921. № 1. С. 23—42). Но эта объективная точка зрения вскоре резко изменилась, как только возникла критика журнала «На посту». Критик Г. Лелевич, не согласившись с теми, кто прославлял Ахматову как величайшую поэтессу современности, писал: «Поэзия Ахматовой – небольшой красивый осколок дворянской культуры… Круг эмоций, доступных поэтессе, чрезвычайно невелик. Общественные сдвиги, представляющие основное, важнейшее явление нашей эпохи, нашли в её поэзии крайне слабый и к тому же враждебный отклик. Ни широты размаха, ни глубины захвата в творчестве Ахматовой нет» (Лелевич Г. Анна Ахматова // На посту. 1923. № 2—3. С. 178—202). И эти мысли через двадцать лет почти дословно повторит в своём докладе А. Жданов.
А в 1922 году Анна Ахматова вновь обратилась к осуждению тех, кто в тяжкую минуту для России бросил её, сбежал за границу:
Это стихотворение в эмиграции тоже заметили, И. Бунин, не называя Ахматову по имени, ответил на эти стихи. Были и другие отклики, но А. Ахматова осталась верной своей родине.
Уже в эти годы заговорили об Анне Ахматовой как о выдающемся поэте, то и дело переиздавали сборники её стихов «Чётки», «Белая стая», художники писали портреты.
В 1918 году Ахматова второй раз вышла замуж за Владимира Казимировича Шилейко (1891—1930), учёного-ассиролога, у него только что вышла книга «Вотивные надписи шумерийских правителей» (1915), он хорошо знал древнейшую культуру и мёртвые клинописные языки. Но их совместная жизнь продолжалась недолго, в 1921 году они уже разошлись, но В. Шилейко посвятил несколько своих стихотворений Анне Ахматовой, которая в свою очередь несколько стихотворений посвятила Владимиру Шилейко. По воспоминаниям А. Ахматовой, с ним невозможно было жить и писать стихи: если бы она дольше прожила с Владимиром Казимировичем, она тоже бы разучилась писать стихи, ему нужна была жена, а не поэтесса. В это время промелькнула статья Виктора Перцова «По литературным водоразделам», которую запомнила Анна Ахматова: он напомнил, что её стихи далеки от современности, «у языка современности нет общих корней с тем, на котором говорит Анна Ахматова, новые люди остаются и останутся холодными и бессердечными к стенаниям женщины, запоздавшей родиться или не сумевшей умереть…» (Жизнь искусства. 1925. 27 октября). И получалась трагическая ситуация: заграница её проклинала, что она осталась в России, а устами В. Перцова проклинала за то, что не сумела «вовремя умереть». Отсюда и её длительное молчание – что-то принесёт в редакцию, а редакция думает, что это о колхозах. И не печатали, а потом она перестала ходить.
С искусствоведом Н.Н. Пуниным (1888—1953) А. Ахматова прожила пятнадцать лет, с 1923 по 1938 год, 19 сентября 1938 года она ушла от него, оставаясь в той же квартире. Пунин предлагал ей уехать, но уехать было некуда. Пунин готовил дрова только для себя, не оставляя места для дров Ахматовой в том же сарае.
Н.Н. Пунин – сотрудник журнала «Аполлон» – принял революцию, сотрудничал с советской властью. Ещё до революции он написал несколько книг: «Японская гравюра» (1915), «Андрей Рублёв» (1916), после революции – «Татлин», «Современное искусство», «Новейшие течения в русском искусстве». В ранних сборниках Анны Ахматовой есть несколько стихотворений, посвящённых Н.Н. Пунину, появившихся вскоре после женитьбы. А потом начались мрачные дни и переживания. Из тех же «Записок» Л. Чуковской можно узнать, сколько же оскорблений нанёс он Анне Ахматовой, постоянно ей изменяя. Приведу некоторые из её воспоминаний: «Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка – больше, чем горе. Я теперь наконец поняла, в чём дело: идеалом жены для Николая Николаевича всегда была Анна Евгеньевна (первая жена Н.Н. – В. П.): служит, получает 400 рублей жалованья в месяц и отличная хозяйка. И меня он упорно укладывал в это прокрустово ложе, а я и не хозяйка, и без жалованья»; «Шумят у нас. У Пуниных пиршества, патефон до поздней ночи… Николай Николаевич очень настаивает, чтобы я выехала»; «Я многого не понимала бы и до сих пор в Николае Николаевиче, если бы не Фрейд. Николай Николаевич всегда стремится воспроизвести ту же сексуальную обстановку, какая была в его детстве: мачеха, угнетающая ребенка. Я должна была угнетать Иру. Но я её не угнетала. Я научила её французскому языку. Всё было не то – при ней была обожающая мать, вообще всё было не то. Но он полагал, что я её угнетала»; «Странно, что я так долго прожила с Николаем Николаевичем уже после конца. Не правда ли? Но я была так подавлена, что сил не хватило уйти. Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов… Я пыталась уйти в 30-м. Ср. обещал мне комнату. Но Николай Николаевич пошёл к нему, сказал, что для него мой уход – вопрос жизни и смерти… Ср. поверил, испугался и не дал комнаты. Я осталась. Вы не можете себе представить, как он бывал груб… во время этих своих… флиртов. Он должен был всё время показывать, как ему с вами скучно…» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой). Можно было бы ещё привести эпизоды из жизни Анны Ахматовой и Николая Пунина, их вполне достаточно в «Записках» Л. Чуковской, но и тех, что приведены здесь, вполне достаточно, чтобы понять, что и этот брак был неудачным.