Братья Ждер

— Где гонец? — тихо спросил он.

— Тут, на крыльце. Но он больше ничего не может сказать. Скоро прибудет боярыня Анка бить челом господарю. Вот и все, что известно.

Симион, сделав нечеловеческое усилие, овладел собой.

— Кто совершил злодеяние?

— Скоро узнаем. Ты думаешь, батяня, что княжну увели силой, без ее согласия? Не сердись, батяня Симион. Я ничего не знаю. Я только спрашиваю.

Глаза постельничего гневно сверкнули.

— Я уверен, что она увезена насильно. Вчера я видел ее. Сказал ей несколько слов, и она мне ответила, да так, что этой ночью мне снился чудный сон. Никто не уверит меня, что она дала согласие. А как ты догадался, что именно эта мысль меня сперва обожгла? Но подозрение тотчас исчезло, благодарение господу. Я хочу знать, кто эти злодеи, и упросить господаря не назначать им кары. Пусть дозволит мне найти их и покарать.

Ионуц покачал головой, все еще во власти сомнений. Открыв дверь, он подозвал гонца.

Тот оглядел обоих воинов, и ему показалась, что и их глазах нет сочувствия его горю.

— Расскажи, что ты знаешь. Да живо, — приказал постельничий.

Слуга одним духом, хоть и не вполне вразумительно, поведал все, что знал.

— Сперва подумали, что увезли и боярыню Анку, — добавил он. — Но они ее оставили — веса в ней больно много. А если бы смогли взгромоздить ее на коня, то увезли бы тоже.

— Ты думаешь, что это были обычные воры, которые хотят получить выкуп с боярина Яцко?

— Так говорят многие, боярин. А боярыня кричит, что тут другое. Оттого-то и едет она бить челом господарю.

Постельничий Симион, сжав губы, хмуро заходил по комнате, размышляя о случившемся.

— Иди за мной, — велел он гонцу.

Ионуц Ждер спросил его глазами, что он собирается сделать.

Симион ответил с кривой и злобной усмешкой:

— Покуда я могу сделать только одно — приблизить весть к дверям опочивальни господаря. В часовне я найду отца Амфилохие. Только он осмелится передать весть дальше.

Постельничий вышел в сопровождении гонца. Ионуц следовал за ними. Двор замка был еще безлюден. Ворота держали открытыми в ожидания боярыни, вдруг оттуда донеслись громкие голоса. Кто-то просил позволения войти, а стражи, скрестив копья, преграждали вход.

Ионуц поспешил туда. Это была не боярыня Анка, а горожане, несшие на шесте с люлькой какое-то черное страшилище. Начальник стражи тут же опознал в этом черном страшилище, туго опоясанном красным кушаком, благочестивого Стратоника. Монах стонал и жаловался, прикрыв лицо ладонями, и просил, чтобы его немедленно доставили к старцу, отцу Амфилохие Шендре.

В мгновение ока Ионуц, даже не расспросив его, сообразил, что исчезновение Стратоника из крепости и его появление в этот час и в таком виде связано с тем происшествием, о котором стало сейчас известно.

Он пропустил малоумного монаха. Шагая вслед за постельничим вместе с горожанами, он внимательно выслушал их.

Работники постоялого двора Антохи уже знали о нападении разбойников. В городе об этом стало известно еще ночью. А с монахом случилась такая беда: собутыльники связали его и, поцарапав кинжалом, затолкали под лавку в харчевне. Два дня инок пировал со своими товарищами — и вот что они с ним сотворили. Инок говорит, что они ему не товарищи, а те самые злодеи, что напали на Худича. Да только кто поверит подобным словам?

— Они самые! — пронзительно вскричал Стратоник, глядя на Ждера сквозь растопыренные пальцы. — Я свидетельствую, что это они. Отведите меня немедленно к отцу архимандриту. Не то быть голове вашей там, где теперь ноги.

Услышав эту неожиданную угрозу, слуги Антохи сбросили с плеч шест, на котором качался в люльке из ковров монах, и отодвинули от себя подальше страшилище, опоясанное красным кушаком. Инок тут же заковылял, скособочившись, к крыльцу часовни. Только успел войти туда постельничий, как за ним последовал и Стратоник.

— Они изувечили меня! — глухо вопил монах.

Симион Ждер удивленно глядел на него. Когда монах попытался было пройти вперед, он задержал его. Рынды, стоявшие на страже в сенях, поспешили к двери — узнать, кто дерзает нарушить покой господаря, ибо Штефан еще не показывался и, возможно, почивал. Преподобный Амфилохие тоже подошел к двери часовни, встревоженный нечеловеческими воплями.

Увидев Стратоника в таком состоянии и заметив, что тот подпоясан красным кушаком, он отпрянул.

— О, никчемное существо! — произнес он голосом, в котором звучало больше жалости, нежели угрозы.

— Святой владыка, — возопил Стратоник, кланяясь ему в ноги, — накажи меня, наложи на меня покаяние, ибо я последний червь среди земных червей.

— Что случилось, Стратоник?

Монах поднял голову. Косые надрезы на его лбу, черневшие запекшейся кровью, казались вторым рядом бровей. Архимандрит содрогнулся, будто въявь увидел демона.

— Они изрезали меня всего, ножом пырнули, святой владыка.

— Следуй за мной. И говори яснее.

Стратоник переполз на коленях через порог часовни, путано рассказывая о своих приключениях. Ионуц Ждер слушал его с глубоким вниманием. Немного погодя, оставив за порогом гонца от боярина Худича, подошел и с удивлением стал прислушиваться и постельничий Симион.

— Вот уж две недели, — рассказывал со слезами на глазах Стратоник, — как в городе показалась новая дичь, которую он выслеживал, играя с нею, разгадывая ее ложные ходы и дожидаясь часа, когда можно будет загнать в тупик и изловить. Сперва он не совсем понимал, что замышляется. Подумал было, что это опять какие-нибудь боярские козни и снова придется Димче-палачу наточить меч. Позднее он понял, что дело тут иное, менее опасное для государя. А разобравшись как следует, рассудил, что успеет сообщить кому надо. Более того, он и вовсе сомневался, следует ли бить тревогу, ведь любовный хмель может за ночь улетучиться, словно дым. И от всех угроз не останется ни следа. Но тут было не только любовное безумие, а пуще всего яростное желание житничера Никулэеша Албу осрамить боярина Яцко Худича. И похищение, о котором шумят, — дело рук житничера. Он, Стратоник, может свидетельствовать, что злодей и его пособники перейдут со своей добычей рубеж и скроются в ляшской земле. А там у него родичи.

— Верно, Никулэеш Албу доводится племянником логофэту Миху, — кивнул отец Амфилохие. — Как же ты мог молчать? Почему не оповестил вовремя?

— Признаю, что я, ничтожный, впал в грех высокомерия, — продолжал стенать монах, стоя на коленях у ног своего владыки. — Ибо мне вздумалось поумничать, отец мой, — захотелось не только видеть и слышать, но и уразуметь. Оттого-то я и погнался за зверем, полагая, что приведу его сам на господареву кухню. Согрешил я и сразу же получил заслуженную кару. Наложи на меня покаяние, дабы запомнить мне его на всю жизнь и более не поддаваться соблазну.

— Ступай в свою келью и жди меня, — взволнованно приказал ему архимандрит. — Мне надобно немедленно уведомить государя.

Стратоник поднялся и, скособочившись, захромал к своей келье. Он то и дело останавливался и жалобно стонал, прижимая под кушаком руку к ране в боку.

Когда архимандрит удалился, Маленький Ждер подошел к брату, с любопытством вглядываясь в него. Он искал объяснение тому странному, почти радостному выражению, которое видел на лице Симиона. Правда, под личиной радости скрывалась ярость, готовая вспыхнуть в любое мгновение, — недаром же у Симиона раздувались ноздри и играли на скулах желваки.

— Ну как, успокоился, батяня? — тихо осведомился он с хитрой улыбкой.

Симион вздрогнул, очнулся от задумчивости.

— Как я могу успокоиться? Ты же знаешь, что стряслось!

— Ну, так скоро успокоишься, батяня, как только получишь от господаря позволение отправиться в погоню за грабителями и привезти обратно пленницу.

Симион похлопал меньшого по плечу. Затем, не сдержав волнения, он направился было к покоям господаря. Ионуц схватил его за руку.

— Погоди, батяня Симион. Дождись вызова господаря. Ибо тебе будет дано и другое поручение — к королю. Когда государь поймет, что у тебя тоже есть причины искать похищенную, он даст тебе все полномочия и дозволения.