Братья Ждер

Если великий логофэт именно так распорядился, то порядок этот никуда не годится.

— Ну как, нравится тебе княжья свадьба? — спросил его кто-то на ухо.

Кристя вздрогнул и повернул голову. Рядом, улыбаясь, стоял Ионуц в пышном дворянском наряде.

— Нравится, — ответил казначей. — Хотелось бы только узнать, как расположены места за свадебным столом.

— Расположены они, как всегда в таких случаях, — ответил Маленький Ждер. — Посаженый отец и мать, новобрачные, послы венценосцев и высокородные сановники сидят отдельно по порядку, указанному самим господарем.

— Ты так думаешь, Ионуц?

— Я точно знаю.

— И государь не собирается уезжать в крепость?

— Нет, он уедет.

— Что же нам, прочим боярам, делать в такой день?

— Есть и пить, каждому за столом, где ему указано, — именитым боярам отдельно, именитым боярыням отдельно.

— Одно время слышно было, что государь заведет новые порядки при дворе — и женщины будут сидеть вместе со своими мужьями, как заведено в Буде и Кракове. И еще говорили, что после свадьбы государь привезет немецких и ляшских музыкантов.

— Насколько мне ведомо, государь привезет еще воинов. Что же до музыкантов, то, думаю, обойдется и без них.

Боярыня Кандакия приятно улыбнулась своему деверю Ионуцу. Она слышала его последние слова.

— А как же мы? — вздохнула она, когда все выходили, толпясь, в одну из дверей храма.

— О ком речь, невестушка?

— О нас, боярынях. О старых я уже не говорю. Они успели повеселиться при дворах прежних князей. Я говорю о нас, молодых, и о боярышнях. Хотя боярышни тоже еще успеют взять свое в годы княжения Алексэндрела-водэ и других. Я говорю о нас, тех, кому суждено расцветать в этот час.

— Будем терпеть и надеяться, невестушка.

— До каких же пор терпеть?

— До тех пор, пока господарь не закончит своих ратных дел.

— Опять ратные дела! Князья только о них и помышляют. Хоть бы спросил нас, боярынь. Или вот эту девицу, что проходит мимо нас.

— Это дочь боярина Яцко, милая невестушка.

— Она? А ведь прав деверь Ионуц, — повернулась она с нежной улыбкой к казначею. — Я ее едва узнала. Девушка как будто еще больше отощала и подурнела.

Ионуц развеселился.

— Гляди, невестушка, как бы не услышал постельничий Симион.

— Да может ли это быть? Неужто не прошла у него эта блажь? Ох-ох-ох! Я-то ведь знала, что братец слаб духом, что любая пришлая бабенка может завлечь его, как завлекла однажды гречанка, из-за которой он просто затворником сделался. А теперь только призвал его государь ко двору, он сразу и подставил шею под другое ярмо. Права маманя, когда оплакивает его. А возможно, другие слухи тоже подтвердятся…

— Не случись оно в ту пору, не было б и разговору[52], — мудро заметил второй казначей. — Боярыня Илисафта, родительница наша, осведомлена лучше всякого другого, хоть и живет в Тимише и не разъезжает, как мы, по княжеским свадьбам.

Кандакия тоненько рассмеялась.

— Ничего, она немало поездила на своем веку. А слухи ходят не только такие, про которые ее милость говорит.

Ионуц, удивленный ее словами, увел в сторону брата и невестку. Мимо них непрерывным потоком шел народ. Княжеская чета еще не выходила из храма. В ожидании выхода свиты воины стояли ровной стеной, держа коней под уздцы. Полуденное солнце метило огненными искрами острия копий. Постельничий Симион подошел к рядам конников, и перо на шапке его развевалось по ветру. На нем был великолепный наряд, и неказистая дочь боярина Яцко не могла оторвать глаз от него. Оглядываясь, она то и дело отставала от матери, которая дергала ее за руку. Девушка смеялась и продолжала оглядываться.

Немалое удовольствие получал и боярин Яцко, глядевший на воинов господаря и их начальников.

Толпы людей — кто прижавшись к стенам, кто взобравшись на них — смотрели во все глаза. Бояре, не очень именитые и кое-кто из высокородных, теснились у выхода. Житничер Никулэеш Албу, прежде чем пройти под своды ворот, остановился, глядя вслед боярину Яцко, его жене и дочке, затем сделал знак кому-то в толпе. На этот знак господина отозвался хорошо одетый и вооруженный служитель. То был Дрэгич, уже чуть-чуть навеселе. Бросив несколько слов какому-то человеку, с которым до этого говорил, Дрэгич стал пробиваться сквозь толпу, спеша к житничеру.

Ионуц заметил все это, но не придал увиденному значения. Он был всецело занят тем, что объясняла ему Кандакия.

— Боярыня Илисафта столько наговорила мне, — сказал он, смеясь невестке, — что я уж и не знаю, что можно к этому прибавить.

— Прибавить-то можно кое-что, о чем немногие знают. И думают, что именно тут скрывается истина.

— Что же именно, милая невестушка? — вкрадчиво спросил Ионуц.

— Молодым не следует все знать, — возразила боярыня Кандакия. — Много будете знать, скоро состаритесь.

— В таком случае изволь сказать хоть мне, — распорядился казначей Кристя.

— Честной казначей, мне не хочется, чтобы и ты состарился. Но уж коли вам обоим так не терпится знать и иначе никак невозможно, скажу: эта девица не дочь Яцко Худича.

— Это известно.

— Что тебе известно, Ионуц?

— Об этом и конюшиха говорила. Будто Марушка дочь чужеземного боярина, погубленного турками в темнице Семи башен.

— В таком случае ты ничего не знаешь.

— Известно, что девушка дочь боярыни Анки.

— Ах, как мало знают конюшихи и их сыновья! Да будет вам известно, что она и боярыне Анке не доводится дочерью.

— Ну тогда она свалилась прямо с небес на подворье боярина Яцко, — сказал Ионуц.

— Истинно так.

— Может, змей высидел ее?

— Истинно так: не гляди на меня, вытаращив глаза, а то я перепугаюсь и прикушу язык. Имя того змея нельзя называть — можно лишиться головы. На нем княжеский венец, а сейчас он надел еще и венец жениха.

— Как это можно? — удивился младший Ждер. — Откуда тебе это известно?

— В этом мире ничего не скроешь.

Ионуц покачал головой.

— Не верю я. Другое ведомо доподлинно: государь сказал боярину Яцко Худичу, что сам подберет девушке жениха. Приданого давать ей не надо: у боярина Яцко целая гора золотых, поди, всю угрскую землю купить на них можно.

— Вот и получается, как я говорила и как говорят другие. Ты бы лучше посоветовал, дорогой деверь, неразумным постельничим умерить свой пыл. Хоть она и неказиста, эта девица, да сила стоит за ней великая. И тот, кто доводится ей истинным отцом, сумеет найти ей родовитого жениха. Верно рассудил господь, лишив высокородных девиц красоты, иначе было бы несправедливо.

Между тем новобрачные вышли из храма, и Ионуц торопливо пробрался к своему месту. Вскочив в седло, он гордо загарцевал среди воинов. На всех звонницах Сучавы загудели колокола. В крепости то и дело грохотали пушки, сотрясая землю.

Свадебный поезд направился ко дворцу.

Между тем Никулэеш Албу отчитывал своего служителя Дрэгича. Прежде чем перейти в дом, где для него и других бояр его чина был накрыт стол, он пожелал узнать, выполнены ли все его приказания, которые он еще накануне дал Дрэгичу.

— Из Куеждиу поклажа отправлена?

— Отправлена, господин. У Прутского брода все готово. Мы условились со смотрителем переправы заплатить десять злотых за перевоз: по два злотых за подводу. Как только стемнеет, переправятся. И паром останется на той стороне до самого утра. Кто бы ни кричал на этом берегу, — по своему ли делу либо по государеву, — никто не отзовется. А за ночь твои подводы успеют добраться до условленного места, и мы их там найдем.

— Именно так ты договорился с логофэтом Стырчей?

— Да. А Стырча — хозяин своему слову. Скажи он тебе, что за ночь построит церковь, значит, непременно построит.

— Попридержи язык, любезный. Нос у тебя больно красный.

— Так это я на радостях, что служу тебе, батюшка. Со вчерашнего дня пребываем мы с моим монахом в честном питейном доме — празднуем государеву свадьбу.

52

Присказка, встречающаяся обычно в зачине румынских сказок.