Братья Ждер

Собравшиеся с удивлением внимали этим словам.

Старшина Кэлиман склонился к уху конюшего Маноле и прошептал довольно громко:

— Мне всегда купцы были больше по душе, нежели царедворцы. Да вот хотя бы и сейчас, капитан Хэрман не соизволил поставить на стол и кувшина вина.

Казначей Кристя, которому давно не терпелось высказаться, решил, что его обошли похвалой; он поднялся и громко заявил, что ловкость и мягкость — качества полезные, но уж ими-то от неверных ничего не добьешься. Сам светлый князь Штефан доказал, что у богомерзкого Мехмета можно отнять добычу лишь при помощи оружия.

— Так что, если ничего не выйдет, пойдем на них с оружием н завяжем бой!

— А вот я и брат мой, благочестивый Никодим, не очень-то знаем, как нам следует поступать, — признался конюший Симион. — То ли повести торг, то ли обнажить меч. И пока мы не окажемся на месте, отец не сможет указать, как нам быть. Осмелюсь напомнить вашим милостям, что уже полночь близка, а мальчик опередил нас на тридцать часов. Пора садиться на коней.

— Чур тебя, нечистая сила! — гаркнул старшина Некифор. — Сдается мне, все правы. Прав и я, жалуясь, что не было у меня во рту маковой росники с десяти часов утра. Пусть честной конюший велит подать коней, а нам остается встать и двинуться в путь.

— Подать коней! — хмуро пробормотал конюший Маноле Черный. — А государеву грамоту, Дэмиан, спрячь у себя на груди.

ГЛАВА XVII

Где и каким образом обнаружили старшие Ждеры своего младшего, и что они там сообща совершили

Конюший Маноле Ждер и его спутники сперва пустились по дороге к Штефэнешть, затем поскакали на юг вдоль прутского берега. Отряд состоял из шестерых господ и пяти слуг. Купец Дэмиан и иеромонах Никодим не имели свиты, а все же на каждом привале приходили добрые христиане поглазеть на боярина в клобуке, но при сабле и поклониться ему. Дэмиан же легко находил себе услужливых помощников, ибо то и дело позванивал гривнами с королевским орлом, от которых жаждал поскорее освободиться.

Два дня стояла пасмурная погода. На третий день осеннее солнце засияло над пустынными рощами и спаленными нивами.

На трех государевых ямских станах они переменили коней. Служители расстегивали подпруги и опускали на землю седла со всей поклажей, а ямские работники отправлялись в овраги за свежими конями. Эти кони встречаются только в Прутской долине. Вид у них весьма необычный: шерсть густая, ноги короткие, голова крупная, и потому они кажутся низкорослыми. Легко переносят голод; зимою в метель могут спокойно стоять без укрытия: идут под седлом быстрой рысью и только изредка сворачивают к Пруту, ибо пьют они много и с удовольствием. Копыта у них широкие, приспособленные к топям, и ржут они чуть слышно, дабы не учуяли их волки, затаившиеся в прибрежных рощах и камышах. Казначей Кристя поглядывал на этих лошадок недоверчиво, с презрением и решительно отказывался брать тех, у кого в хвосте торчали репейники.

Южнее города Фэлчиу преследователи Маленького Ждера свернули к Кагулу и приблизились к большим озерам. Обогнув озеро Катлабух, они помчались дальше, вдыхая соленые запахи моря, которые приносил ветер.

На пятый день, в субботу, вдали, за гладью дунайских вод показалась Килийская крепость.

Дорога вилась по пустынным полям, заросшим степным дурнопьяном, на кисточках которого блестели нити паутины, именуемой местными жителями «покровом усопших». Вокруг, сколько хватал глаз, не видно было ни одного селения; это была земля, опустошаемая то половодьем, то войнами. В стороне от дороги тяжело взлетела стая дроф. Направив полет свой в сторону заходившего солнца, птицы затем повернули к северу и растаяли в сизом мареве.

— Сегодня тут никто не проезжал, — заметил конюший Симион.

В этих местах мало пользовались сухопутными дорогами. Торговый путь к Килии из города Галаца шел по воде. Обратно суда возвращались либо под парусом, либо на бечеве.

Трудно было сказать, вспугнул ли Ионуц вчера или позавчера эту же стаю дроф. Возможно, конь его мчался и по иным местам. Беглец мог выйти к реке другим путем, а может быть, поплыл с рыбаками к островам.

Всадники, ехавшие гуськом, перебрасывались различными предположениями, неотрывно глядя на зубчатую громаду крепости, возведенную из кирпича и камня. Она медленно вырастала перед ними в косых лучах солнца. Когда же крепость полностью открылась взгляду и ее отразила река, багровая в лучах заката, вдали, выгибаясь дугой, сверкнула морская ширь.

Там, где проходило основное русло Дуная, густо чернели заросли ивняка на старых, неподвижных и новых, плавучих островах. Этот разветвленный на протоки рукав, названный древними греками Ликостоп, то есть Волчьей пастью, беспрестанно отвоевывал у моря новые и новые полосы дна, нагромождая на них с годами пласты ила, множа число зеленых рощ и пресных озер. Теперь к крепости корабли подходили по каналам. За пять лет на перешейке между пустынными морскими просторами и бойницами крепости буйно разрослись ивы; в их листве весною куковали кукушки.

По берегам старого русла виднелись дубовые рощицы. Широкий речной поток омывал молдавский берег, где разбросаны были рыбачьи хижины и склады для рыбы.

На другом берегу стояла крепость, охранявшая устье рукава.

За этим укрепленным местом, защищаемым войсками и пушками, тянулась другая протока, огибавшая другой остров. Там начиналось царство язычников. Вода там чернела под сенью леса. Над вершинами дубов вставали столбы дыма от чужих очагов. И название места звучало чуждо: Орманлы-гьол. Там стояла глинобитная малая крепость с янычарском стражей Мехмет-султана.

Выше по течению среди мелких островов, на которых властвовал лишь бог да лесные звери, скользили уносимые ветром плавучие островки. Они останавливались то тут, то там, словно искали мирной гавани в потаенных заводях реки. Воды Дуная растекались по протокам, терялись в камышовых зарослях и после многоверстных заворотов возвращались к главному руслу. В глубинах было царство рыб, входивших в пору весенних разливов на нерест в тихие, прогретые лучами солнца лиманы, дабы дать жизнь бесчисленным легионам новых поколений. А выше, в вечно изменчивом мире рощ и густых камышей, было царство пернатых, слетавшихся сюда на привал со всего мира.

Всадники спешились у вырытых в прибрежном овраге землянок малой крепостной заставы. Купец Дэмиан выступил вперед и протянул сотнику государеву грамоту. Ознакомившись с ее содержанием и осмотрев красную восковую печать, воины поклонились и поспешили спустить на воду плоскодонный баркас, дабы не чинить задержки государевым посланцам. Погрузив честных бояр с конями и служителями в баркас, они поплевали на ладони и взялись за весла. Был час, когда человек здесь особенно ощущает свое одиночество. Но высоко в небо быстро проносились поднявшиеся из оголенных рощ станицы диких уток. А над ними раздавались крики диких гусей. Проводив их глазами, путники стали следить за величественным полетом стаи белых пеликанов, взмывших в небесную высь и опустившихся затем, словно снежные хлопья, недалеко от того места, где на крепостной башне реяло голубое господарево знамя. На развевавшемся по ветру знамени Штефана-водэ была вышита золотыми нитями голова зубра.

Казалось, воины на стенах тоже следили, опершись на свои копья и чеканы, за высоким полетом пеликанов. Дозорный у ворот затрубил лишь тогда, когда плоскодонка пристала к берегу. Старый конюший сел в седло, медленным шагом проехал вперед и остановился у рва. Из бойницы над воротами на него внимательно смотрел воин, но выражение его лица было отнюдь не враждебно. Очевидно, он узнал по одеянию господарских сановников.

Старый конюший поднял правую руку в знак того, что хочет говорить. Служитель крикнул ему сверху:

— Если дело государево, наш пыркэлаб велел впустить вас без промедления.

— Мы едем из Сучавы, — ответил конюший. — Я Маноле Черный Тимишский. У нас господарева грамота.

— Знаем, — сказал с улыбкой воин и склонил голову.