Братья Ждер

— А вот другого понять никак невозможно, — удивлялась конюшиха Илисафта, — благодарность пресветлого князя Штефана свелась к тому, что он отдалил от себя младшего Ждера. Оно конечно, родителям радость, а то они оплакивали Ионуца, словно потеряли его навеки. Но разве так награждают самых лучших слуг за верность и старания? Да и с неким конюшим — как бишь его звать? — поступили не лучше: скитался с князем, служил ему верой и правдой, терпел голод и нужду, страдал от недугов и ран, а теперь на старости лет живет позабытый в Тимише. Вспомнят порой о нем, окажут милость, а потом опять обрекают на прозябание.

Маноле Черный улыбнулся.

— Я думаю, боярыня Илисафта, что негоже нам судить о государевых делах. Конюший, о коем ты помянула, премного доволен своей участью.

— Знаю, что доволен, да другие недовольны, — повернулась к нему конюшиха. — Объяснил бы лучше, отчего господарь отстранил от себя сына того самого конюшего?

— Он вернул его тебе, чтобы ты радовалась, глядя на него.

— Гляжу, да только радости мало, мой батюшка. Отдала я князю сына красивого, как цветок. А теперь только погляди, каким он вернул нам его. От княжеских милостей и ласки осунулось лицо нашего сына, глаза потускнели.

Тут вмешался Симион.

— Маманя, — мягко проговорил он, — спроси Ионуца, и ты узнаешь, что государь наш тут ни при чем.

— А кто же при чем?

— Пускай сам скажет.

— Батюшки мои! — воскликнула конюшиха, хлопнув в ладони и поднимая глаза к небу. — Уж не ядовитая ли гадина ужалила его в самое сердце?

Ионуц нахмурился, покачал головой.

— Нет, не ядовитая гадина, маманя.

— Не гадина? Так кто же она, сыночек? Открой сразу, где она, пойду, поклонюсь ей в пояс.

Второй конюший Симион повернулся, посмотрел на дорогу, что вела в долину Молдовы. В гору медленно поднималась зеленая колымага, запряженная вороными. Ионуц не сразу ответил на гневный вопрос боярыни Илисафты.

— Маманя, — сдержанно произнес он наконец, — ту, о ком ты говоришь, наверно, похитили и увезли за Днепр.

— Ахти мне! — воскликнула конюшиха, делая большие глаза. — Да когда же постигла тебя, сыночек, эта напасть? Ведь ты об этом и слыхом не слыхал! Стоило тебе вылететь из гнезда и сразу угодил в силки. Да кто же она? Узнать хотя бы, как ее величают. И какого она рода? Вряд ли высокого. И какими же хитростями она тебя опутала? Небось вдовица какая-нибудь, мастерица сети раскидывать. Коли окажется, что и в самом деле ногайцы увезли ее, закажу благодарственный молебен.

Ионуцу почти не удавалось вставить словечко, откликаясь на поток ее вопросов. Но из его коротких ответов конюшиха сумела узнать все, что ей нужно было: место происшествия, какого роду-племени девица и как ее звать.

— Раз она боярская дочь, так полагалось с нами ее познакомить. Привел бы ее к нам или мы бы поехали к ней. Узнали бы, какого она нрава, много ль за ней приданого. Да где уж там! Нынешние дети не любят и не чтут своих родителей.

— Что ж говорить, маманя, о том, чему не бывать? — горестно пробормотал Ионуц, ни на кого не глядя.

— Дитятко мое, — повернулась к нему конюшиха Илисафта, — коли мне на роду написано иметь такую сноху, так она вернется хоть от самого татарского хана. Не таись, все открой, тогда будем знать, что делать. Любые чары можно отвести, любое страдание заговорить. Теперь я в точности знаю, сыночек, что она привидится мне этой ночью с мечом в руке готовая поразить меня.

Судя по движениям рук конюшихи, по глазам, по испуганному лицу, сноха представлялась ей неимоверно рослой и безобразной. Меньшой только улыбнулся, растроганно вспоминая нежное стройное тело девушки в ту ночь, когда она упругой грудью прижалась к нему на мягком сене.

Маноле Ждер слушал разговор без особого волнения.

— Что же, — заметил он, — эту науку проходят все мужчины. Пусть господарев служитель поест и выспится, А с завтрашнего дня служить ему, как прежде, под рукой второго конюшего.

Заметив, что колымага, запряженная вороными, уже подъехала близко и что в ней сидит одна лишь пышно разодетая боярыня Кандакия, старик надел кушму и велел Симиону следовать за ним к загонам трехлеток. Они прошли по внутренним покои, а оттуда задами пробрались к сараям и к тропинке, ведшей в Верхний Тимиш. Ионуц тем временем ускользнул в свою каморку, где ждало его желанное одиночество. Боярыня Кандакия вышла, улыбаясь, из колымаги и принялась обнимать и целовать конюшиху Илисафту.

Конюшиха сразу догадалась, что невестке не терпится поскорее выведать все новости, и недовольно сжала губы. Нечего трезвонить повсюду о любовной страсти Ионуца да о похищенных княжнах. Кандакия тут же сделает из мухи слона. Ишь, бесстыдница, подрумянила щеки и надела золотые серьги в будний день. До того наловчилась верховодить своим казначеем, что он уж позволяет ей разъезжать одной в рыдване. А ведь казалось бы, сколько дел у нынешних хозяек! Хоть бы к одному приложила руки. Так нет же — подавай ей новости про похищенных девиц.

— Ну что, открыл он, как ее зовут? — спросила тут же, сгорая от любопытства, казначеиха.

Конюшиха Илисафта крайне удивилась.

— Это кто должен открыть мне?

— Кто, кто… Уж вы-то, матушка, хорошо знаете кто. Сами небось ждали подобных подвигов от доброго молодца, когда он уехал искать по свету свою царевну. Будто я не видела, как у него горели глаза в той сучавской харчевне.

— Что еще за харчевня?

— Есть там такое заведение. Вернее — было. Теперь его уже нет. Не едой, не питьем завлекали в то заведение юнцов, а пригожей хозяйкой, по имени пани Мина.

— А я ничего не знаю об этом, — удивилась конюшиха. — Выведала только кое-что про дочь ионэшенского боярина.

— Про Насту?

— Как?

— Звать ее Настой. Дочь княгини Тудосии. После той самой заварухи в ночь на успение князь разгневался — отсюда и все беды нашего мальчика. Я уж не говорю, что пани Мина и Иохан Рыжий так и сгинули в тайных подземельях крепости. Господарь смягчился только после поимки ханского сына. Княжич отделался легким укором, хотя, кажется, он виновнее всех.

Конюшиха Илисафта горела на медленном огне, пока не распутала нить приключений Маленького Ждера. А тогда улыбнулась и сама стала скрытничать, давая понять, что знает гораздо больше. Столько, что хоть всю ночь рассказывай — не перескажешь. Да и мальчик домой вернулся, и уж он-то лучше всех знает, как было дело. Кое-что из сведений боярыни Кандакии близко к истине, но многое произошло совсем не так.

— Что я могу поделать, — жаловалась невестка, всплескивая руками и сверкая серьгами. — За что купила, за то и продаю. При дворе об этом только шепчутся, сам князь и тот многого не знает. Возможно, кое-что откроется позднее. Да и говорить об этом опасно. Так что прошу тебя, милая свекровушка боярыня Илисафта, никому ни слова! Пусть все остается между нами.

— Мыслимое ли дело, чтоб я открывала людям такую тайну невестушка? Раз ты об этом никому ни слова, так и я. Думается, что после такого переполоха дочка Тудосии вряд ли вернется из далеких краев, куда ее увезли.

— Разве известно куда?

— Конечно, известно. Хочешь знать? Изволь, могу сказать: оттуда, да еще с того света мало кто воротится.

На пороге крыльца неслышно появилась ключница Кира. Тщетно ждала она минутного затишья, чтобы спросить, какие будут повеления. Совет боярынь продолжался до первого часа дня; сентябрьское солнце, поднявшись высоко в небо, залило мирные угодья золотым сиянием. Тревоги мира, громы набегов лишь отдаленно доносились до этих малонаселенных мест. Жнивья, отава, рощи благоухали в тишине, а серебристые нити паутины, уносимые легким дуновением ветерка, как будто сотканы были из земных испарений.

ГЛАВА XV

Ионуц замышляет вдруг величайшее безрассудство

Пуще всех заговоров самой боярыни и нашептываний ключницы Ионуцу помогли приказы конюшего Маноле и лечение Симиона. Это они вывели Маленького Ждера из охватившего его оцепенения.