Братья Ждер

Не раз случались жестокие набеги ногайцев в княжение прежних господарей. Но с тех пор, как в Молдове правил Штефан-водэ, страна не знала такой напасти.

Гонцы, передававшие служилым боярам повеления господаря, не забывали оставлять приказы и по деревням. До реки Прут всем крестьянам было указано оставаться на месте, вострить грабовые рогатины и хорошенько смолить их. Жителям селений между Прутом и Днестром велело было укрыть в лесной чаще скот, детей и жен. Мужчинам же — явиться в воинские станы, указанные служилыми боярами либо рэзешскими капитанами.

Вот уже несколько дней, как Мамак-хан, рассчитав по своему календарю, что урожай уже собран, перешел с войсками Днепр. Переправив орду, он разделил ее на два потока: один обрушился на Польшу, второй нагрянул в днестровские пределы, углубившись в лэпушнянскую землю.

Три дня длилась кровавая сеча на польской земле. Хотя его величество король Казимир получил от Менгли-Гирея такое же известие, как и князь Штефан, он предоставил событиям идти своим чередом, а каждого жителя — своей участи. Сам король с королевой и наследниками с пышной свитой шляхтичей пировал в литовских замках. Кто забавлялся танцами, кто псовой охотой. Другие, не пожелавшие сопровождать королевский двор, веселились еще лучше, сообразно своим желаниям и вкусу. Год был столь обилен, что никто не хотел ни о чем думать. Когда у рубежей ударила молния и задули гибельные ветры, владельцы замков остались каждый в своих владениях со своими ратниками. Королевские гонцы поскакали от рубежей к столице и оттуда обратно, но уже было поздно. Ничто уже не могло противостоять стремительному набегу татар. Орда двигалась подобно огню, пожирающему пороховую дорожку. Молниеносно ударив в одном месте, она неслась дальше, не возвращаясь этим же путем. Отряды петляли и снова выходили к рубежу. Они огибали крепости и укрепленные места, поворачивали в сторону, избегая встречи с ратными полками.

В короткий срок эта равнинная, открытая часть Польского королевства была разорена дотла. Среди пожарищ двигались на восток под бичами татар десятки тысяч рабов, тысячи подвод. В городах ожерельями висели на тынах внутренности торговцев. Детей нанизывали на копья. Женщин волокли за косы к вереницам рабов. Святые храмы подверглись ограблению и были преданы огню. Те, кому удавалось спастись от лютой гибели и огненного смерча, бежали куда глаза глядят, бросив все свое имущество, благодаря всевышнего за то, что он сохранил им жизнь.

Такая же участь постигла землю Лэпушны. Часть татарских отрядов шла по долинам, разоряя село за селом. Другая поскакала на северо-запад, в ботошанскую землю, нацеливаясь на стольный град Сучаву. Однако места эти, куда вторглись степные хищники, не были подобны привольным польским равнинам. Здесь холмы и овраги, заросшие густыми лесами, чередуются, словно застывшие волны древнего Сарматского океана. Вдоль лесов текут реки, теряющиеся в топях либо широко разливающиеся у запруд. Мурзы ведут свои конные орды, понятия не имея, что делается вокруг. Местные жители могут быстро укрыться в лесах, а степнякам некогда обыскивать пущи, да и непривычны они к такому делу. Орда разоряет, сколько может и где может. Малолетних и немощных убивают, сея смертельный ужас, чтобы легче завладеть богатством, скотом и хлебом жителей. Быстро собирают ватаги рабов и гонят их за Днестр под охраной копейщиков. Часть рабов оставляют в обозе, чтобы перетаскивать груженые кибитки через рытвины, ручьи, по размытым дорогам. Низкорослые лохматые лошадки не в силах тащить такую тяжесть. Рабы толкают кибитки, хватаясь за грядки, за колеса. Стонут, обливаясь потом, сгибаясь под плеткой и все же уповают на скорое избавление, о котором уже кое-что знают.

Восемь недель назад вышло от князя повеление ждать условленного знака. Теперь этот знак был подан: его слышали или видели люди, поставленные на то служилыми боярами, и рэзеши, либо конные и пешие боярские дружинники.

На гребнях холмов завертелись крылья ветряных мельниц, хотя ветра вовсе не было. На других холмах взвились столбы дыма — весть для тех, кто смотрел туда с вершины далекой горы.

В иных местах маячные дымы стелются по земле, — значит, там дует ветер. Но на мельницах не видно никакого движения. Вдруг одна зашевелила крыльями, потом тоже застыла.

В этот день князь Штефан покинул Сучавскую крепость, оставив там крепкую стражу. Он вел за собой три тысячи немцев-наемников в латах и четыре тысячи легкой конницы под предводительством военачальников. За ними следовал обоз из сорока телег с пушками и порохом под началом капитана Петру Хэрмана.

Штефан был верхом на белом жеребце — в знак того, что вышел на ратное дело. Отроки везли его латы и шлем, а спэтар — меч с крестообразной рукоятью. Архимандрит Амфилохие следовал в обозе, где уложен был и государев шатер; он вез с собой священные книги и серебряные складни, чтобы укрепить и утешить господаря в час испытаний.

Княжич Алексэндрел со своей свитой догнал войско Штефана на дороге к Хотину, когда до крепости оставалось лишь четверть пути. Кое-кого из провожатых княжича, которых Штефан хорошо знал, в свите не было. Зато появились новые люди, которым в этот час полагалось быть в другом месте.

Все утро Штефан ехал молча, хмуря брови и сдерживая нарастающий гнев. Рано утром до него дошла весть о событиях, случившихся вблизи Ионэшень. О них поведал князю второй постельничий Григорашку Жора, излагая все искусно и осторожно. Оказывается, в последнее время его светлость Алексэндрел-водэ нашел, помимо дорог, указанных ему государем Молдовы, и свою тайную любовную тропинку. Так уж повелось испокон веков: от напасти этой в молодые годы не избавлен ни один смертный — будь то князь или последний смерд. Пусть же государь не судит слишком строго о поступке сына. Господарь научил своих соратников и приближенных жертвовать удовольствиями ради долга, но у нынешних двадцатилетних юношей кровь, должно быть, горячее, чем у прежних. Потому-то самый близкий служитель Алексэндрела-водэ не осмеливался выдать его тайну и последовал за своим господином. Конечно, младшему Ждеру следовало предстать перед господарем и, преклонив колени, рассказать обо всем. Но он согрешил и поступил иначе, будучи, очевидно, связан клятвой.

Неприятное происшествие могло обернуться для княжича бедой, а для всего княжеского рода — великой печалью. Ибо в самом Сучавском граде нашлись злодеи, уведомившие опальных бояр в ляшской земле о любовных дорожках княжеского отпрыска.

В отношении пришлых злодеев пусть государь будет спокоен. Их допросили с пристрастием, и они во всем признались. Постельничий Жора как раз собирался этим утром доложить о них преславному господарю, но тут пришла весть об опасной стычке на Ионэшенском шляху.

— Место для виселицы злодеям подобрано? — гневно спросил Штефан.

— Подобрано, государь.

— Зовут их как?

— Григорашку Жора назвал имена злодеев и сказал, что он может тут же послать гонца в Сучаву, чтобы исполнить повеление князя.

Штефан кивнул головой.

В разглашении тайны отчасти повинны двое государевых слуг. Они бы могли рассказать, как было дело, но этой ночью оба честно сложили головы, защищая своего господина.

— Кто они? — все так же гневно осведомился Штефан-водэ.

Узнав, что одни из них — медельничер Думитру Кривэц, Штефан печально и вместе с тем презрительно покачал головой.

— Обо всем этом ты узнал только сегодня утром?

— Сегодня утром, государь. Об этом поведал мне, ничего не тая, его милость Симион Черный, второй тимишский конюший, и я поспешил немедленно донести эту весть до своего повелителя. В Тимише тоже была стычка, — продолжал постельничий и кратко описал дерзкий налет злодея Гоголи. — И, как я уже говорил тебе, государь, после тимишской заварухи всевышнему было угодно, чтобы Симион Ждер вовремя поспел к месту на Ионэшенском шляху и отогнал разбойников.

Штефан-водэ горестно вздохнул, пришпорил коня. Свита и конная рать отстали. Государь крепко сжал в кулаке поводья.