Братья Ждер

— А про рэзешей Штефана-водэ слыхали?.

— Йок [71], и о них не слыхали…

— Ну тогда сначала отправляйтесь и узнайте их. Затем вернетесь ко мне и скажете, сможете ли вы побить их и захватить Молдавскую державу.

Эти слова нашего конюшего Ону значат для нас больше, чем стакан доброго вина».

В начале ноября погода целую неделю была изменчивой. Потом небо снова прояснилось, заблистало солнце. Ясное небо, легкий морозец, — куда как хорошо для пути!

Постельничий Штефан и конюший Ону Черный тронулись в Роман с двумя полками рэзешей для встречи папского и веницейских послов. Встреча состоялась в епископских палатах; впереди, торжественно облаченный, стоял преосвященный владыка Тарасий. А за Тарасием — постельничие Юга и Штефан. Штефан Мештер произнес приветствие от имени князя.

Когда послы услышали, что постельничий говорит на их родном языке, то премного обрадовались, повели речь с его милостью, стали выспрашивать, из какого он рода и где обучался. Узнав все, тотчас стали его друзьями, а лица их озарились радостью.

Веницейские послы — два высокопоставленных синьора, один пожилой, другой помоложе. Когда распахивались их плащи, то сверкали дорогие одежды. Посол папы — седобородый священник, одетый в темную сутану, как полагается доминиканцу.

Постельничий Штефан Мештер, знавший итальянцев, понял, что доминиканец отец Джеронимо, одетый скромнее всех, был самым мудрым и более других наделен властью.

— А два этих веницейских патриция, — объяснил постельничий конюшему Ждеру, — только с виду выглядят пышно и великолепно. На самом же деле тайный Совет десяти Венеции ничего не доверил им — лишь доставить грамоту и сказать Штефану-водэ несколько изысканных приветственных слов.

Веницейцы слишком скрытны в своих государственных делах. Они чаще подстрекают воевать других, а сами редко берутся за саблю, ибо у королей и императоров войска, а у веницейцев только торговые корабли. Однако эти два синьора мне по душе, мне нравится их поведение и то, что они идут к нашему Штефану-водэ с любовью; о нем в их стране говорят с большой похвалой. Но отец Джеронимо может быть более полезен, ибо папа Сикст, яро ненавидящий Мехмета, снабдил сего монаха письмом особой важности, в коем обращается ко всему католическому купечеству и дает отцу Джеронимо полномочия вести переговоры с королями и императорами об оказании Молдове военной помощи. Он и прибыл позднее потому, что останавливался в Буде, а прежде чем побывать у короля Матяша, был у ляшского короля Казимира. Я, конечно, рад, что к господарю прибывает столько послов, но был бы более рад, узнав, что войска их государств выступили против турок.

Когда послы вышли из епископских палат и готовились со своими слугами сесть на коней, они увидели выстроившихся ровной стеной рэзешей. По знаку, незаметно поданному Ждером, стена шевельнулась и рэзеши одним махом оказались в седле. Взметнулись прапоры и плавно опустились пред послами, тогда как сами всадники оставались недвижными, будто окаменели.

Веницейские послы изумились:

— Что это за воины?

— Sono gli uomini di Suo onore [72] — ответил постельничий Штефан.

— Княжьи люди? — вновь изумились веницейцы.

— Хотел бы я знать, — добавил один из них, — в какой стране отобрал и нанял князь сих воинов.

— Это молдавские земледельцы, — объяснил постельничий. — Ко двору господаря, который вы увидите, кроме тысячи наемных воинов, стекаются также добровольцы из сельских жителей.

Итальянцы слушали со вниманием (ибо это было их делом) и следили за тем, в каком безупречном порядке передвигались всадники. Рэзеши были одеты в серую одежду, на головах — серые смушковые шапки. Вооружены саблями и копьями. Они не носили железных кольчуг; грудь, плечи и бока прикрывали им панцири, сплетенные из волосяных шнуров. «Это легкая конница, наподобие скифской, о которой говорил еще Геродот, — размышлял доминиканец отец Джеронимо де ла Ровере, племянник папы Сикста. — А скифская конница победила персидского царя Дария».

— Кто командует кавалерией? — спросил его преподобие постельничего Штефана.

— Молодой синьор по имени Ждер, отец Джеронимо.

— Мне кажется, что я уже слышал это имя.

— Возможно.

— Если не ошибаюсь, на пиру у княжича-наследника Александру-водэ в Бакэу бояре с похвалой говорили о нем. Они рассказывали о том, как начались стычки с язычниками в конце октября, три недели тому назад. Говорили, что Ждер, перейдя границу, напал на нечестивцев и захватил двух дворян, давних врагов князя.

— От души желаю, чтобы такая участь постигла всех врагов господаря, — вздохнул постельничий, — ибо князь воюет не ради добычи, а за веру христианскую.

— Стало быть, это и есть тот самый герой? И он один совершил свой подвиг?

— Да, он, с небольшой подмогой. Позволь заверить тебя, преподобный отец, что юноша сей наделен как умом, так и храбростью.

— Насколько я понял, число его воинов было меньшим, нежели число врагов, на коих он напал.

— Верно, так оно и было. Говорил ли что-нибудь об этом Александру-водэ?

— Нет, не говорил. Заметил я, однако, что лицо его несколько помрачнело — эго, конечно, между нами. Угрюмый его взгляд запомнился мне. Стало понятно, что молодой князь Александру жаждет подвигов и побед, мечтает о ратной славе. Мечта достойная, и я с похвалой сказал об этом веницейским синьорам.

Постельничий подтвердил:

— Да, верно, такое желание есть у княжича.

— Только желание?

— Пока только желание, отец Джеронимо. Быть может, когда Александру-водэ достигнет возраста родителя своего, он совершит такие же подвиги, как наш господарь.

— Дошли до меня слухи о некоторых странных делах… — попытался осторожно выспросить постельничего отец Джеронимо.

— Преподобный отец, — торопливо ответил валашский боярин, — дворяне этого края легко распускают язык. Лучше не верить тому, что ты услышал.

— Так я и поступлю, постельничий. Сдается мне, что не очень-то тебе по душе молдавские бояре.

— Одни по душе, другие нет. Ежели судить о них по тому, как они владеют саблей, то все они должны бы нравиться мне, но не нравится мне их надменность, их непостоянство, их неприязнь к чужестранцам и вместе с тем любопытство: они все норовят выпытывать у заезжих гостей, что делается на белом свете.

Доминиканец, не спуская пристального взгляда с постельничего, улыбнулся.

— Стало быть, постельничий, ты осуждаешь желание некоторых людей все узнавать?

Осуждаю у моих соплеменников; однако я нахожу его естественным для отца Джеронимо де ла Ровере.

Монах на минуту развеселился; перестав расспрашивать, он стал внимательно присматриваться ко всему, что происходило вокруг под ярким полуденным солнцем. С самого отъезда из Романа им не встретилось ни одной живой души; слышался только монотонный топот коней в отряде рэзешей. Без конца тянулись пустынные дали.

Через некоторое время он вновь с дружеским видом обратился к постельничему.

— Как прекрасна тут природа! — сказал он. — Не понимаю только, почему она мне кажется столь грустной.

— Она красива, ибо она творение рук божьих, — ответил постельничий Штефан, — однако людям, живущим здесь, некогда было озарить ее радостью. Из века в век губили, захлестывали наш край волны нашествий. Налетали и разоряли ее монгольские орды. Люди тут не могли создать ничего прочного. Жилища им приходилось воздвигать лишь из дерева и глины; многие следовали примеру зверей и зарывались в землю. Каждое утро этот народ благодарил господа бога не столько за хлеб насущный, ибо его вполне достает, сколько за то, что он сохранил им жизнь, ибо она у молдаван подобна цветку, растущему на берегах Днестра: в любую минуту может его сжечь степной суховей. Едва успевали они вознести благодарность господу за ниспосланный утренний свет, как орды устремлялись на их земли. Небо багровело от пожаров, и жителям приходилось спасаться в лесах и горах. Во всем мире только здесь прикрепляли к телегам два дышла — одно спереди, другое сзади, чтобы в случае опасности можно было быстрее перепрячь волов с одной стороны на другую и изменить свой путь. Тут люди не были искусны в войнах, ибо никогда не посягали на чужое добро — они привыкли лишь защищаться от вторжений так же, как и от ураганов, пожаров и наводнений. Но пережитые бедствия научили их быстроте и стремительности: они быстро нападают, столь же стремительно отступают. После стычек они возвращаются за погибшими, дабы предать их тела земле по христианскому обычаю. Они не забывают о поминовении усопших; роют в их память колодцы для жаждущих странников, устраивают каждый год тризны. Одно поколение сменяет другое, питая надежду, что в грядущем веке наступит мир для детей их потомков. Господарь Штефан-водэ хочет, чтоб этот не ведающий покоя народ прочно осел на своих землях, хочет пролить свет в этот сумрачный край. Первые крепости, которые он воздвигает из камня, — это святые обители, посвященные господу Иисусу Христу. Другая, еще более надежная крепость, которую пытается воздвигнуть князь, — это духовная сила, озаренная верой. Поэтому и подымается сейчас страна против нашествия измаильтян.

71

Йок — нет (турецк.).

72

Княжьи люди (итал.).